kamataYan
Часть 17 из 19 Информация о книге
Земля в чаду ему близка. В большом и радостном Париже Все та же тайная тоска. Шумны вечерние бульвары, Последний луч зари угас. Везде, везде всё пары, пары, Дрожанье губ и дерзость глаз…[9] Слова прозвучали, но за столиком еще долго висела тишина. Они смотрели на медленную Сену, на дома, людей, шпиль старого собора и молчали. То ли собираясь с мыслями, то ли переживая совпадение слов с миром, то ли просто наслаждаясь тем, что сидят рядом. Потом Беатрис положила книгу на малюсенький столик, на котором было место лишь для нее и чашечки кофе, а Орк мягко накрыл ее руку своей. – Кто написал эти строки? – Одна русская. – Мне понравилось. – Любите поэзию? – Нет. – Может, вы никогда ее не читали? – Читал, но… предпочитал прозу. – Он грустно улыбнулся. – А сейчас жалею об этом. – Почему? – У нас было бы больше тем для разговора. – Я могу рассказывать о своих любимых поэтах, – девушка смело посмотрела Орку в глаза. – Их так много, что мы можем говорить вечно. – Вы верите в вечность? – А вы? – Только вместе с вами. Беатрис помолчала, переведя взгляд на накрывшую ее руку кисть Орка – грубую и твердую, похожую на руку дровосека, – после чего тихо сказала: – Вы были здесь вчера. Твердая ладонь не дрогнула, а чуть сильнее надавила на руку девушки. Как будто Орк испугался, что Беатрис собирается бежать. – Я сидел у дверей кафе, но не подошел. – Почему? – Вчера мне было достаточно любоваться вами. – А сегодня? – Захотел узнать ваше имя. – Почему? – Потому что, открыв утром глаза, я вспомнил вас, – ответил мужчина, и Беатрис показалось, что его рука стала теплее. – А в следующий миг испугался, что вчера вы оказались в кафе случайно. Что вы приехали из Лиона или Тулузы, полюбовались на собор, а сегодня отправились на поиски иных достопримечательностей. – Я не похожа на парижанку? – Вы настоящая парижанка, Беатрис, но я говорю о своем страхе, а страх иррационален. Я испугался никогда не увидеть вас, примчался к открытию и стал ждать. Как робкий студент, познавший первую любовь. Вы разожгли во мне забытые чувства, Беатрис, и я вдруг понял, что они могут сделать меня счастливым. Это было так необычно и так по-парижски: влюбленность с первого взгляда, томление и признание. Красиво, словно из книги. Или так, словно кто-то захотел прожить свою жизнь, как книгу. – Не ожидала такой искренности, – пробормотала Беатрис, не зная, что сказать. На душе – полное смятение, все кажется сном, главой из книги, романтическим сонетом, но мужчина напротив – вот он, живой, настоящий. И настолько сильный, что взглядом освободил соседний столик. – Я никогда не стану вам лгать, – мягко произнес Орк. – Ваши слова похожи на признание, – выдавила из себя девушка. – Уверен, вы слышали их немало. – Но впервые от незнакомца. – Вы знаете мое имя. – И только. – Что нужно еще? – Чем я вас привлекла? – Вы красивы. Романтичны. Когда вы задумываетесь, то начинаете хмуриться. Вы знаете эту книгу наизусть, но продолжаете носить с собой – вам приятно к ней прикасаться, перелистывать страницы, видеть знакомые строки напечатанными… А мне нравится смотреть на вас. – Мне кажется, вы сошли со страниц старого романа, – рискнула признаться девушка. – Пусть так, – согласился Орк. – Неужели вы смущены? – Немного непривычно, – не стала скрывать Беатрис. – И вы по-прежнему незнакомец. – Это легко исправить. – И вы торопитесь. А вот на этот раз Орк замолчал надолго. И в его глазах появилась грусть. – Я не ошиблась? – едва слышно спросила Беатрис. Не зная, какой ответ ей по душе. – Вы действительно проницательны, – в тон девушке сказал Орк. – Вы дважды посмотрели на часы. – Я должен покинуть Париж. – Уезжаете навсегда? И только сейчас Беатрис поняла, что ее ладонь все еще накрыта рукой мужчины, что она чувствует его тепло, а сейчас, после вопроса – легкую дрожь. – Мне было нужно уехать навсегда, – медленно ответил Орк, глядя девушке в глаза. – Но теперь я принял твердое решение вернуться. A2 archive ground control[10] Женщина была настолько худа и носата, что напоминала клевец, било которого зачем-то украсили smartverre в дешевой пластиковой оправе. Очки сливались с ее вьющимися черными волосами и черными же глазами, маленькими, унылыми, смотрящими безо всякой приветливости. Смотрящими устало… Усталость показалась А2 главным словом в описании женщины: очкастый клевец с кудрявыми волосами служил олицетворением усталости. Усталости от всего: от очередного длинного дня, ничем не отличного от вереницы тех, что уже случились, и тех, которые остались; от гомонящих посетителей – сколько тысяч их сидело в этом зале и сколько еще придет; усталости от шума окружающей жизни и от самой жизни, в которой ничего не происходит и ничего не радует. И даже яркие краски, изредка раскрашивающие повседневность, оказывались карнавальной мишурой, счастьем если не фальшивым, то недолгим и не имеющим смысла. А бывает ли смысл у счастья? Или оно само – смысл? И цель… Простая, очень понятная, но труднодостижимая цель превращения тоскливой повседневности в настоящую жизнь, наполненную светом, радостью, надеждой и нетерпеливым ожиданием завтрашнего дня. Жизнь без неприветливых глаз, опущенных уголков губ и переходящей в боль усталости. – Мы слишком шумные, – задумчиво произнес А2. – Здесь ее рабочее место, – не согласился сидящий справа мужчина. – Она привыкла. – Она устала.