Камея из Ватикана

– Как ты живешь? – спросил он. – Расскажи мне.

Саша задумалась.

– Калибрую прицелы, – сказала она в конце концов. – Чтоб не промахнуться. Бизнес – это отчасти как на войне. Чтобы выжить, нужно все время отстреливаться.

– Ясно.

– А ты как живешь?

– Думаю, – сразу же ответил он. – То есть в основном думаю. Езжу в экспедиции, там тоже думаю, но на раскопках полно физической работы. Отстреливался только от расхитителей древностей в окрестностях Чичен-Ицы, на Юкатане.

– Это же какой-то знаменитый древний город, да?

– О да. Политический и культурный центр народов майя. В тысячу сто семьдесят восьмом году его разорил Хунак Кеель.

– Наверное, странно так много знать о древних городах и людях.

– Интересно, – поправил он. – Ну, и странно, конечно, тоже. Редко, когда мне совсем не хватает денег, я вожу туристов по каким-нибудь хитрым маршрутам. В пустыню к берберам или в Непал. И всякий раз меня удивляет, что люди так… ленивы и нелюбопытны. И ничего не хотят знать о своем прошлом.

– Может быть, они не всем нужны? Знания о прошлом?

– А как тогда калибровать прицелы? – спросил он. – Чтоб не промахнуться в будущем?..

Она посмотрела на него.

Он продолжал:

– Воевать имеет смысл, когда знаешь, в какую сторону воюешь.

Саша усмехнулась:

– Пока будешь раздумывать, в какую сторону, тебя непременно пристрелят.

– Возможно, – согласился Федор.

– У меня есть лед и первоклассный шабли из мужниных запасов. Хочешь?

– У тебя есть муж?

– Бывший, – сказала Саша и поднялась. – Винный погреб достался мне в наследство.

– Если бывший, то хочу.

Они сидели голые на полосатом коврике, пили шабли и ели сыр.

Возвращение из параллельного мира оказалось нелегким.

– Сколько тебе было лет, когда дядя тебя нашел и забрал к себе?

– Десять.

– Совсем маленький.

– Я не люблю об этом вспоминать.

– Ты теперь остался совсем один? После того как они оба умерли?

Он посмотрел на нее.

– Я пока не знаю, – сказал он. – Может быть, и нет.

Она вдруг испугалась.

…Может быть, и нет – это было сказано о ней. А она, оказывается, ничего о себе не знает!

Она хотела его и заполучила, но зачем он ей нужен? И нужен ли?..

И как ей приложить к себе Чичен-Ицу и снега Килиманджаро?.. Вероятней всего, они никогда не попадут в ее прицел!..

Об этом никак нельзя думать, сидя голой на ковре рядом с мужчиной, похожим на древнего римлянина, и попивая вино со льдом, и она перестала думать. Это она умела!

– Твоя мать назвала меня Шурочкой, представляешь? Я сказала, что меня зовут Александрой, и она стала обращаться ко мне Шурочка!

– Меня она чуть было не назвала Фабианом, ты же знаешь.


Она перебралась на его сторону коврика, уселась так, чтобы прижиматься к нему спиной, взяла его ладонь и стала изучать линии.

Ладонь была крепкой. Линии четко вырезанными. Саша ничего в них не понимала.

– Почему она сдала тебя в детдом?

Федор вытащил руку и поднес к ее губам свой бокал. Она отпила немного.

– Ей все мешают творить, – сказал он. – Она же актриса! А тут какой-то ребенок, его кормить нужно, одежду покупать. Ключ от квартиры выдавать, а у нее, допустим, поклонник в спальне!..

– И такое тоже было?

Он усмехнулся:

– Еще как было. Я иногда не мог попасть домой часов по пять-шесть. На лестнице сидел и читал про археологию, мне уже тогда нравились всякие раскопки и древности.

Саше стало нестерпимо жалко – не этого, похожего на римлянина, а того, маленького, который сидел на площадке. Так жалко, что слезы подступили к глазам, хотя она никогда не считала себя сентиментальной.

– Меня всегда растили тетя и дядя, но потом они уехали, и Наталья Сергеевна не разрешила им забрать меня с собой. Она тогда в очередной раз поссорилась с тетей.

– Она говорила, что дядя ее обожал.

– Дядя Филипп ее терпеть не мог. Но он был очень интеллигентным человеком, а она по глупости принимала вежливость за доброе отношение. Он никогда ей не хамил и не делал внушений, хотя, наверное, стоило бы. И она до сих пор уверена, что дядя ее любил.

– А почему они тогда поссорились?

Федор глотнул вина.

– Наталья Сергеевна считала, что тетя и дядя должны оставить ей свою московскую квартиру, чтобы она получила прописку и работу в столичном театре. Тогда без прописки нельзя было устроиться на работу.

– Я знаю.

– Тетя отдала бы в обмен на меня все, что угодно, но квартира была мидовская! И уж ее никак нельзя было отдать Наталье Сергеевне! Как и особняк на Ленинских горах.

– Ничего себе! Был и особняк на Ленинских горах?

– Да, на нынешней улице Косыгина. Там сплошные госдачи. Тетя старалась мою мать… подкупить, как я потом понял. Дарила ей подарки, водила к своим портным и в «Березку» на улице Горького. Но Наталье Сергеевне всегда было мало! Купить ее любовь или расположение нельзя просто потому, что она не знает, что это такое.

– А почему ты ее опозорил? Она сказала, что ты ее погубил, и мы с Тонечкой решили, что ты сидишь в тюрьме.

– Я должен был стать певцом или артистом. В общем, знаменитостью. И обеспечить ей «место под солнцем», как она выражается. Чтобы она служила по меньшей мере во МХАТе, а лучше в Вахтанговском, и чтобы ее приглашали в разные телевизионные программы, как Татьяну Доронину. Вместо этого я окончил университет и вожусь на помойках с черепами. И даже хуже!.. Еще работаю прислугой, нанимаюсь к людям за деньги, чтобы показывать им помойки и черепа. Зачем ты спрашиваешь?..

Она вывернула шею и цапнула его за ухо. Он охнул.

– Мне хочется немножко тебя узнать, – проговорила она нежно. – Я ничего о тебе не знаю.

– По-моему, ты знаешь обо мне даже слишком много.

Шабли тому виной, или полосатый коврик, или то, что они сидели голые, прижавшись друг к другу, только Саша вдруг раздумала возвращаться в реальный мир из параллельного!..

…В конце концов – зачем?!

Время есть. Хоть оно и выделывает странные кульбиты, петляет и путает следы. Секунды растягиваются в вечность, возникают странные конструкции пространственно-временных континуумов, внутри которых все не так, как здесь, в реальном мире.

Континуумы ее насмешили.

Саше обязательно нужно было попасть туда, внутрь этих загадочных континуумов – ну, хоть еще разок!..

Она забрала у него бокал, поставила на пол, повернулась в его руках, привстала и прижала к груди его голову.

– У тебя кудри, – сказала она с удовольствием.

Он помычал неразборчиво.

– Тебе нужно их отрастить, и ты будешь Аполлон.

– Меня уже пытались сделать Фабианом. Аполлоном быть не хочу.

Большая рука – ах, какие у него руки! – прошлась вдоль ее позвоночника, она закинула голову, и он поцеловал ее.

Наркоз начал действовать заново – в голове зашумело и поплыло.

Она еще успела удивиться, что параллельный мир, оказывается, так близко и ничего не нужно, чтобы отыскать туда дорогу – только проводник, единственный человек, который знает, как туда добраться.