Камера смертников. Последние минуты

По слухам, у одного смертника вздулась вена, игла выскочила, и физраствор полился на стены. При мне проблем с вливанием никогда не возникало, только один раз осужденному-наркоману пришлось вводить иглу в вену на шее, потому что ни одна другая вена уже не годилась. Поскольку микрофон опускали низко, мы слышали, как препарат вливается в вены.

Второй компонент – бромид панкурония – мышечный релаксант, также вводимый в смертельной дозе; он служил для парализации легких и диафрагмы. Звук дыхания мог быть разный, в зависимости от того, боролся организм или нет. Обычно человек инстинктивно пытается вдохнуть, но капеллан Брэззил предлагал им представлять себе волну и не бороться с ней, а отдаться на ее волю. Таким образом, объяснял он, проще ее одолеть. Последний вдох бывал похож на кашель, хрипение, бульканье или на то, как всхрапывает лошадь.

Третий компонент – хлорид калия – останавливал сердце. К тому времени, как его пускали в вены, человек уже затихал.

Я думал, будет хуже…

Последнее слово Рохелио Каннади, 19 мая 2010 года



Пять или шесть минут сохранялась тишина. Начальник стоял у изголовья кушетки, капеллан держал руку на колене казненного. Иногда Брэззил перехватывал мой взгляд и слегка моргал, словно говоря: «Мне и самому жалко, но все будет хорошо». Он был такой славный, добросердечный. А я стояла за стеклом, внутри у меня все леденело, и, вдыхая странный запах, я смотрела, как багровеет лицо у человека на кушетке.

Много раз, еще будучи репортером, я замечала, как Грачук, подавшись вперед, смотрит куда-то на потолок, но не могла понять, что там такое. Наконец я разглядела красный огонек, – он светился, пока препараты поступали в вены.

Через несколько минут начальник приглашал доктора, тот с помощью стетоскопа слушал, бьется ли у казненного сердце, и объявлял время смерти, – обычно на пять или шесть минут позже реального. Начальник тюрьмы наклонялся к микрофону и повторял слова доктора для своего секретаря, который в кабинете писал официальный рапорт о происходящем.

Брэззил проводил рукой по лицу казненного и закрывал ему глаза. Мне кажется, он в это время читал молитву. Потом накрывал ему простыней лицо и можно было уходить.





Глава 6. Странноватый тип




Для нас то, что делают американцы, совершенно неприемлемо; столь прогрессивная страна совершает такой варварский акт.

Анри Леклерк, бывший президент Лиги прав человека



Когда девушек насиловали, Канту сказал Венансио: «Их придется убить». Потом Канту велел остальным отвезти девушек в лес, где их стали душить. Канту металлическим мыском ботинка ударил Элизабет в лицо и выбил несколько зубов, затем встал на шею Дженнифер и стоял, пока она не перестала дышать. Потом все еще раз потоптались по шеям девушек, чтобы наверняка их убить.

Сводка генерального прокурора Техаса о Питере Канту, приговоренном к смертной казни за убийство Элизабет Пенья и Дженнифер Эртман в 1994 году



Мои друзья любили всем рассказывать, как я зарабатываю на жизнь. Сидим, к примеру, в баре, а у них на лицах возбуждение: «Расскажи им, где ты работаешь!» Говорить на эту тему с новыми людьми мне всегда было трудно. Свою работу я считала интересной, необычной и знала: люди ей удивятся, и пойдут расспросы. Но неприятно же бодренько так отвечать: «Да, я наблюдаю, как умирают люди. Что именно вас интересует?»

Некоторых моя работа отталкивала, особенно одну девушку, с которой мы вместе учились в школе. Меня такое отношение страшно разозлило. Я думала: «Ты ведь и понятия ни о чем не имеешь, не знаешь, что я чувствую. Противно тебе, что я бываю в той комнате? Так у меня работа такая, и это важная работа, и не тебе меня осуждать!»

Со своим первым мужем я познакомилась в 2002 году. Он вырос в Хантсвилле, учился в Техасском университете A&M, но мы не были знакомы. Встретились на вечеринке для выпускников, он мне показался симпатичным, понравилось, какой он спокойный и серьезный. Я-то не серьезная, во всяком случае внешне, я все время шучу и несу всякий вздор. И я подумала: «Встряхну-ка этого парня».

Я выросла в Галвестоне, слушала рэп и ходила в шлепках, а он предпочитал кантри и ковбойские сапоги. И все же мы отлично поладили, подтвердив тем самым поговорку, что противоположности притягиваются.

Поскольку он сам из Хантсвилла, то знал немало людей, работающих в тюремной системе, и потому к моей работе относился спокойно, не считал ее жуткой. Она его интересовала, как и прочих, но много мы о ней не болтали. Когда он спрашивал, я отвечала – все нормально и меняла тему. Рабочий день кончился – о работе нужно забыть, дома она мне не нужна. Да и потом, я не задумывалась всерьез, не понимала, как все это мне отзовется.

В 2001 году Джордж Буш стал президентом, и на посту губернатора его сменил Рик Перри. Первый год губернаторства Перри ознаменовался уменьшением количества казней – было казнено 17 преступников, однако скоро комнатой смерти стали пользоваться гораздо чаще: в 2002 году на кушетке расстались с жизнью 33 человека.

Мне никак не удается растолковать людям, что наблюдение за казнями – лишь малая часть моей работы. В основном я занималась административными вопросами, а еще по средам был день СМИ, что означало общение с заключенными – и интересные впечатления.

Американцы очень недовольны уровнем преступности в стране, хотя сами преступления вызывают большой интерес. Я регулярно смотрела криминальные реалити-шоу, особенно канал «Инвестигейшн дискавери», поскольку хотела понять, что заставляет преступников совершать такие страшные вещи.

Существует задачка на сообразительность. На похоронах своей бабушки женщина видит на другом конце комнаты незнакомого мужчину. У нее возникает неизведанное ранее чувство, что он – тот самый, единственный. Они смотрят друг на друга, и их переполняет любовь. Церемония окончена, люди спешат выйти, и она теряет его из виду. Он ушел. Поздно вечером женщина возвращается домой и убивает свою сестру. Почему?

Если вы ответили правильно, ФБР сочтет вас социопатом. Ответ таков: поскольку тот человек знал покойную бабушку и присутствовал на ее похоронах, вполне вероятно, что он придет и на похороны сестры. Тогда можно будет поговорить с ним и познакомиться. Двое из моей семьи угадали ответ.

Такие вещи мне страшно интересны. Поскольку социопат неспособен к сопереживанию, он готов на совершенно дикие поступки. Например, пробраться в незнакомый дом, спрятаться в чулане, а потом убить хозяев, – потому что его хочет бросить девушка. Или повесить куклу – за шею, словно висельника, – на кроватку падчерицы, как сделал Дэниэл Хиттл, который еще и убил своих приемных родителей за то, что их собака поцарапала его грузовик. Или убить женщину и попользоваться ее телом для сексуального удовлетворения, а потом полить духами, чтобы отбить запах разложения (тогда можно будет попользоваться еще), как поступил Хосе Сантеллан в 1993 году в городке Фредериксберг. Позже, делая признание, он сказал, что хотел лежать с ней в постели, хотел показать, как сильно ее любит. Никогда не забуду комментарий прокурора: «Сантеллан – странноватый тип…» В отделении смертников мне приходилось весьма близко общаться с такими странноватыми типами.

Иногда, после окончания интервью, пока заключенный ждал, чтобы его отвели в камеру, мы просто болтали. Если ему хотелось поговорить, я не видела причины отказывать. Все они творили страшные дела, но мне не стоило перед ними заноситься. Я быстро поняла, что большинство из них вовсе не чудовища, какими я их представляла… хотя некоторые демонстрировали явные расстройства психики и умение манипулировать людьми.

Был такой Томми Селлз, – он убил семью Дардин в Бентоне, штат Иллинойс, – преступление, которое местные жители и спустя много лет вспоминают с ужасом. Я брала у него интервью для «Айтем». Его признали виновным в страшном преступлении в Дель-Рио, Техас, – он перерезал горло школьнице, – и подозревали еще и в других убийствах, и побеседовать с ним рвалось большое количество репортеров. Я, уже будучи пресс-представителем, очень близко с ним познакомилась.

Селлз был настоящий гад, злобный и примитивный грубиян. Как-то раз он попытался оправдать свои поступки, – заявил, что убивал, только когда чувствовал угрозу, и я сказала: «Какую же угрозу вы чувствовали от двухлетнего ребенка?» Так он разрыдался.

Репортеры могли покупать для заключенных напитки и еду в автоматах, однако пришлось с этим покончить, потому что люди вроде Селлза стали шантажировать: не дам, дескать, интервью, если мне не купят то, чего я хочу. Помню, как он взбесился, когда не получил бутылку «Дью», и я сказала: «Хватит выделываться; мне все равно, дадите вы интервью или нет».

Еще один тип, с которым я никак не могла поладить, был Сесар Фиерро. Этот мексиканец сидел в отделении смертников с 1980 года, его осудили за убийство таксиста в Эль-Пасо. Некоторые считали Фиерро невиновным, он неоднократно получал отсрочку, у него часто бывали посетители; иногда он давал интервью на испанском языке. Однажды он подписывал заявление для прессы и сказал репортеру по-испански: «Ручка хорошая», – он не знал, что я понимаю испанский. А репортер в ответ: «Ну, возьмите себе». Ручка эта принадлежала охраннику, а Фиерро мог ей кого-нибудь убить. Я сразу сказала Фиерро, что ручку брать нельзя, и он буквально рассвирепел. Вопил, обзывал меня шлюхой, плевался и колотил по стеклу. Тогда я совершила не совсем хороший поступок. Убедилась, что никто не видит, шагнула вперед, широко улыбнулась и одними губами произнесла: «Да пошел ты!..» Он еще больше взбесился, хотя куда уж больше. А я пожала плечами и сказала охранникам: «Чего это он? Не пойму, что на него нашло». Фиерро до сих пор находится в отделении смертников, гниет там уже почти 38 лет.

ЛАРРИ ФИЦДЖЕРАЛЬД




Однажды я привел свою жену Марианну в отделение смертников. Она увидела Пончая Уилкерсона и спросила: «А кто вон тот симпатичный черный парень, стройный такой?» Я сказал: «Убийца». Потом я познакомил ее с заключенными, с которыми часто общался, а когда мы приблизились к камере Кеннета Макдаффа, он встал с койки и протянул Марианне руку, желая поздороваться. Она не дала ему руки.

Кое с кем из заключенных-смертников я подружился, но были там и по-настоящему скверные люди, и Кеннет Макдафф – из их числа; один из самых плохих людей, каких только можно представить.

В 1966 году Макдаффа приговорили к казни на электрическом стуле за похищение и жестокое убийство трех подростков в Эвермане. Девочку несколько часов насиловали, а потом Макдафф сломал ей шею с помощью палки от метлы, – отсюда и его прозвище «Убийца с метлой». По словам сообщника, Макдафф ей сказал: «Мы тебя измочалим».

В 1972 году Верховный суд наложил запрет на смертную казнь, и приговор Макдаффа, уже получившего несколько отсрочек, заменили пожизненным заключением. Когда его перевели в общее отделение, он заделался боссом. Обзавелся «шестеркой» – тот добывал ему наркотики и удовлетворял сексуально в обмен на защиту от других заключенных. Помимо прочих вещей, Макдаффа осудили за попытку подкупить сотрудника Бюро помилований и условно-досрочных освобождений.

Среди заключенных Макдафф стоял особняком: он был из обеспеченной семьи, и его родители наняли ему дорогого адвоката, который повесил убийства на подельника. В 1989 году, отчасти благодаря усилиям адвоката, отчасти потому, что переполненные техасские тюрьмы уже трещали по швам, Макдаффа, – к ужасу всех, у кого была хоть капля мозгов, – выпустили условно-досрочно.

В течение следующих нескольких лет Макдафф убил, по крайней мере, четырех женщин в районе Уэйко и еще одну в Остине. В конце концов его арестовали в Канзасе, штат Миссури, – после масштабных розысков и показа фотографий в передаче «Их разыскивает Америка». Макдафф удостоился сомнительной чести – быть единственным в истории Техаса человеком, которого приговорили к смерти, отпустили, а затем опять приговорили. Освобождение Макдаффа и его рецидивы преступлений привели к полному пересмотру техасской системы условно-досрочных освобождений, а именно – к параграфам, известным под названием «Законы Макдаффа»… А еще они привели к строительству новых тюрем, которое обошлось в миллиарды долларов. Словом, Макдафф устроил настоящий переполох.

Когда он сидел в тюрьме Эллис, я узнал его лучше, чем кто бы то ни было, и видел насквозь: типичный маменькин сынок. Я подходил к его камере, а он так и лежал на койке. Обычно он не шел на контакт, но если я заводил речь о его матери, вставал и отвечал. «Давно виделись с Адди?» – спрашивал я, и Макдафф вдруг оживлялся. Однако он ни разу не поинтересовался, как меня зовут, а мне никогда не хотелось войти к нему в камеру.

Вообще, насколько мне известно, я видел казнь лишь одного преступника, осужденного именно в качестве серийного убийцы, то есть убившего троих или более человек, – это был Дэниэл Корвин. Он убил в 1987 году трех женщин; двух из них в Хантсвилле. Одну женщину он похитил с автомойки и заколол на глазах ее трехлетней дочери, сидевшей в машине.

Макдаффа при повторном аресте обвинили только в двух убийствах – Мелиссы Нортрап и Колин Рид, хотя он, как полагают, убил 16 человек. Со мной он держался просто и в отделении смертников не капризничал, однако чудовища хуже я не видел, – это был настоящий психопат.

Обычно Макдафф отказывался давать интервью, и только одному репортеру из Остина со станции Эн-би-си – такой симпатичной миниатюрной брюнетке – удалось раза четыре или пять с ним поговорить. Я у нее как-то спросил:

– Знаете, почему Макдафф любит давать вам интервью?

– Нет, почему?

– Потому что вы похожи на его жертв.

Больше она к нему не приходила.

В день казни я отправился к нему; у него как раз брали отпечатки пальцев. Эта процедура меня всегда удивляла: нужно снять у преступника отпечатки пальцев за несколько минут до казни, чтобы убедиться, что он тот самый человек? Его раздели для обыска, и я увидел, что яички у него сильно увеличены. Макдафф стоял, нагнувшись, и не заметить было нельзя – они у него стали, как мячи.

Я спросил:

– Господи, Макдафф, что с вами?

Он сказал, что это от потребления алкоголя.

– Вы, черт побери, уже много лет взаперти, как же вы могли так много пить?

Макдафф, усмехнувшись, сказал:

– Никогда не слышали про хуч?

Так называют в тюрьме самодельный алкогольный напиток.

Когда я уходил, он спросил:

– Слушайте, мистер СМИ, мне вот что интересно – я больше собрал народу, чем Карла Фэй?

– Нет, Макдафф, не собрали.

Поскольку он привык выходить сухим из воды, то, как я понял, не верил, что его казнят, и совершенно этого не ждал. Однако, видимо, по пути от временной камеры до комнаты смерти что-то с ним произошло, и его последние слова были:

– Я готов освободиться.

Когда Макдаффа объявили мертвым, я и федеральный инспектор, его арестовавший, отсалютовали друг другу растопыренными пальцами, – и то был единственный раз.

Брэззил попросил меня прийти на похороны Макдаффа, которые состоялись на тюремном кладбище. Там похоронены многие известные техасские преступники. Кладбище Джо Берда – красивый клочок земли с аккуратными рядами крестов, по образцу Арлингтонского национального кладбища. Место очень спокойное, хотя и печальное. По сути, это общая могила для заключенных, умерших в тюрьме, чьи тела не затребованы родственниками. На большинстве недавно поставленных могильных плит указаны имена похороненных, но у Макдаффа простой каменный крест с датой смерти, латинской буквой «X», означающей что он казнен, и его номер заключенного, который я запомнил навсегда: 999055. На похороны Макдаффа пришли молодой человек и девушка, и они сказали следующее: «Вы не представляете, как трудно в этом штате носить фамилию Макдафф. Мы рады, что он умер». Я не удивился, потому что даже Брэззил иногда не в состоянии переварить преступления некоторых своих подопечных…



Когда Макдафф опять надел белье, его сфотографировали. В молодости он был ничего, но теперь, стоя в камере в одном белье, казался сломленным стариком. У него не осталось ни гнева, ни гордости – он их попросту утратил.

Я не сторонник смертной казни и не противник, я не хотел смотреть, как умирают эти люди. Однако я должен был давать им, какое мог, утешение. Я говорил с осужденным, как говорил бы в больнице со смертельно больным ребенком.

Здесь я научился ценить жизнь, только мне дорого это стоило. После очередной казни я шел домой и плакал. Я начинал злиться на людей. Сохранять душевные силы удавалось ценой каждодневной борьбы. Те три часа, что я проводил с осужденным в день казни, – они были настоящие. Когда разговариваешь с человеком, у которого осталось три часа жизни и тринадцать шагов до кушетки, он не станет играть в игры. Тут момент истины.

Я проводил в камеру смерти 155 осужденных и многим давал свою Библию. Один из них совершил ужасное преступление, и оно не шло у меня из головы, так я был зол. Я пытался беседовать с ним о Боге, но слова мне не давались. Я ушел, сказав, что мне нужно к начальнику тюрьмы. Через полчаса до меня дошло, что я смотрю на него своими глазами, а не через глаза Бога. А ведь важен был не я, а заключенный и его нужды. Начальник мне сказал: «Вы не сделали ничего такого, чего не делаем мы все. Идите и выполняйте свою работу».

Джим Брэззил, бывший капеллан тюрьмы Хантсвилл



В тюрьме мне никогда не было по-настоящему страшно, хотя заключенные любят иногда поддразнить. Один как-то мне сказал: «Читал в колонке вашего отца в “Хантсвилл айтем” о вас и вашем брате». Сказано было без угрозы, но уже оттого, что он знает о моей семье, мне стало неприятно.