Картина маслом

Во дворце что-то изменилось.

Внешне все было так же — заложники, бутылки, расставленные на полу и подоконниках, с бензином и коктейлем Молотова, бомбы и картины в окнах, боевики с автоматами, направленными на толпу…

Отношение к заложникам изменилось. Окрики стали реже и не такие грубые. А бить, так и вообще перестали.

Похоже, террористы о чем-то договорились с властями и расслабились. Перестали грубить заложникам, чтобы после те на них не указали. Скоро лобызаться и в любви признаваться начнут.

Выходит, что всё? Развязался узелок? Не будет штурма? Противоположные стороны нашли общий язык. Скорее всего, на денежной основе. Кто-то дал, кто-то получил и на том успокоился.

Хотя и раньше давали… Что же им пообещали теперь? Ладно, не важно. Хорошо то, что хорошо кончается. Без крови…

Суета… Забегали боевики… К чему бы это? К чему угодно — к штурму, к расстрелу, к освобождению… Но на штурм не похоже. На расстрел — тем более. Они вообще на заложников не смотрят. Неужели?..

— Эй, вы, встали, причесались, привели себя в порядок. Что вы как не люди!

Зачем «в порядок»? Им что, на дискотеку идти или в гости?

Встали заложники, огляделись, оглянулись, всмотрелись. Жутковатое зрелище — спутанные, засаленные волосы, ногти с черными полукружьями грязи, измятая грязная одежда, измученные лица. Не люди, а тени.

Поставили на пол ведра с водой. И даже несколько кусков мыла людям бросили.

— Вот вода! — крикнул бандит. — Всем умываться.

Вода! Женщины бросились к ведрам. Плеснули в лица, за воротники. Потекли прохладные струйки, оставляя на коже светлые полосы. У кого-то нашлись расчески. Все оживились, заговорили, потому что поняли! Их не одернули. Действие стало напоминать какой-то праздник, вернее его ожидание. И кто-то впервые улыбнулся… А у кого-то потекли слезы. Но не от страха и отчаяния — от облегчения. Теперь их отпустят обязательно, залог тому вода и мыло. А зачем им мыться, если бы хотели их убить или держать в плену дольше. Конечно, отпустят. Обязательно отпустят!

И пошел шепоток. Это были не предположения, а надежда. И каждый говорил про воду, про мыло и про то, что их специально привели в порядок, чтобы явить миру. И, значит, скоро…

Гул голосов нарастал в зале. И где-то даже раздался смех.

— А ну, тихо! — прикрикнул террорист, но не так, чтобы очень грозно. — Встаньте в ряд.

Заложники встали друг за другом, как в очереди. В очередь за свободой. Бандиты начали их считать. Сбились, начали сначала.

Все это людей мучило, потому что никто ничего не объяснил, были только одни предположения.

Появился Осман. Осмотрелся по-хозяйски. Поднял руку. Наступила мгновенная тишина. Осман пафосно произнес:

— Мы вас всех отпускаем. Я так решил!

Вздох облегчения пронесся по залу, как ветер, как сквозняк.

— Выходить будете вместе. Вначале в тот зал, потом в следующий, чтобы никто не убежал!

Как будто кто-то готов был к побегу!

— Встали, встали!

Хотя все и так уже стояли.

— Пошли!

Заложники потянулись в соседний зал. В дверях их снова пересчитывали.

— Ну что, все?

— Все!

Последним ковылял инвалид, загребая ногами, спотыкаясь и что-то мыча.

Заложникам объявили:

— Сейчас вы двумя цепочками пойдете дальше. В соседнем помещении ваши вещи. Вы можете забрать их. Мы не варвары и не воры. Можете забрать свои телефоны и украшения, только не долго возитесь, после чего…

И тут случилось что-то странное и страшное! Случилось невообразимое! Никто — ни заложники, ни террористы этого не ожидали!





* * *



А на улице в этот момент раздавались команды:

— Приготовьте транспорт. Что вы там телитесь? Автобусы, автобусы подгоняйте. И «скорые помощи» поставьте вдоль набережной. Первыми принимать детей и женщин. Раненых транспортировать к медицинским палаткам. И коридор, организуйте коридор!..

Всё пришло в движение. Встали длинной, нескончаемой колонной автобусы, на которых заложников должны были развезти по освобожденным под них отелям. Замерли кареты «скорой помощи» с включенными мигалками. Бойцы в бронниках и касках заняли исходные, но не чтобы стрелять, а чтобы страховать выход заложников. Телеоператоры полезли на крыши микроавтобусов и даже на деревья, чтобы найти более зрелищные точки съемки. Забегали туда-сюда солдаты и гражданские.

А где-то там, на заднем плане, сдерживаемые полицией толпились, волнуясь и надеясь, родственники, ожидавшие своих близких. И было какое-то общее, почти восторженное настроение. Слава богу, всё закончилось. И все ждали, что вот теперь, с минуты на минуту, появится в дверях первый заложник, за ним второй, третий… И все выйдут на улицу, и этот кошмар наконец закончится, потому что Президент Соединенных Штатов Америки, наш Президент и другие известные люди обо всем договорились. И осталось потерпеть всего несколько секунд. Всего-то!

Но все пошло не так.





* * *


А в этот момент в зале дворца у дверей к спасению появился… Магомед. Он остановился, приветственно махнул террористам рукой, но вместо того, чтобы пойти к ним, вдруг вскинул автомат. Или просто поправил? Нет! Он вскинул автомат и нажал на спусковой крючок. На срезе дула заплясало пламя. Короткая автоматная очередь ударила по ногам заложников. Кто-то вскрикнул. Кто-то рухнул как подкошенный.

Люди на какое-то мгновение замерли в оцепенении. Никто ничего не понял. Через секунду оцепенение прошло, и все разом закричали и стали испуганно ложиться на пол и садиться на корточки, обхватывая головы руками… Только боевики растерянно застыли, ничего не соображая. Магомед… Зачем он стрелял в заложников?

Но тут Магомет поднял автомат выше и дал еще одну очередь над головами присевших людей.

Качнулся, схватился за грудь и упал ничком Осман. На лице его застыла гримаса боли и безмерного удивления. Очередь прошила его грудь навылет. Пули вошли в стену позади него.

Бандит убил бандита! Рядовой своего командира! Главаря! И кто?! Магомед! Туалетный охранник! Самый последний из боевиков! Почему убил? От обиды? Что происходит? Раскол? На тех, кто хочет сдаваться, и желающих идти до конца? Кто хочет расстрелять заложников и отправиться к Аллаху героем и победителем? А Османа считает предателем.

И Магомет один из непримиримых? Возможно…

Но думать об этом надо не теперь. Сейчас пора позаботиться о себе, чтобы не угодить под выстрелы. Чтобы было, кому думать!

Где Магомед?

Вон он! Отпрыгнул, шагнул назад и скрылся за перегородкой, которая не спасет от автоматных очередей, но спрячет, не даст возможности стрелять в него прицельно. И тут же, в то место, где он только что стоял, посыпались пули!

— Он убил Османа! Шакал! Сын шакала!

Но они вряд ли достанут и убьют его, он скроется в лабиринтах дворца…

Дальше же случилось совсем непонятное! В соседнем зале застучали очереди и раздался звон разбиваемого стекла. Магомет не стрелял в боевиков, он стрелял в бутыли с бензином и «коктейлем Молотова»! Они остались в том зале, где находились заложники.

Осколки от бутылок разлетались в стороны, содержимое разлилось по полу. Зачем он стреляет по бутылкам? Чтобы его не достали бандиты, преданные Осману? Решил перерезать им пламенем путь? Но ведь он и сам может сгореть! Нет, для него есть выход в боковую дверь, а потом по лестнице переход на другой этаж.

Так и есть! Магомед отбежал, встал в дверях и, перезарядив автомат, прицельно ударил по оставшимся целыми бутылкам. И бросил гранаты, которые рванули, разбрасывая осколки. Оставшиеся целыми бутылки разбились. Огнеопасная жидкость загорелась, вспыхнула, выбросила к потолку языки жаркого пламени. Огненный вихрь штормом охватил всё вокруг, поглощая картины, стулья, полез на стены так, что занялась, затлела штукатурка. Все произошло быстро — в секунды!

Боевики отхлынули от дверей.

— Пожар!

И все пришло в движение! Заложники рванулись вперед, к дверям, к выходу, к спасению, подальше от ревущего сзади пламени, которое уже выхлестывало за двери. Сшибли какого-то террориста и побежали, ломанулись по нему ногами.

— Стоять! — Несколько очередей над их головами.

Послышался приказ:

— Стреляйте, стреляйте по ногам!

Застучали очереди. Заложники стали валиться на пол и друг на друга. Но удержать обезумевших от страха людей было невозможно! Они толкались, напирали, сбивали с ног, ползли на четвереньках, отталкивали друг друга. Все стремились протиснуться в узкие двери. Огонь наступал.

Значит, «инвалиду» нужно тоже бежать, спасаться. Очень срочно! В спину толкает огонь и страх. Волосы на затылке шевелятся от жара, скручиваясь в спирали. Еще минута, две, три… и пламя догонит, достанет, опалит, и тогда уже не уйти. И нарастает, спазмом сжимает горло паника. Хочется кричать, бежать, кусаться, пробиваясь к спасительным дверям, по головам, по телам!..

Но нельзя, нет, нельзя! Плевать на человеческий облик, надо сохранить жизнь! Только хладнокровие, только разум помогут спастись. Нельзя быть стадным животным! Нужно усмирить эмоции, остановиться, оглядеться, понять… Нужно найти путь к спасению!

Есть еще дверь, она деревянная, но сдержит пламя! Как же ему поступить, ведь он «инвалид»? Да кому он сейчас нужен? Все стремятся только к выходу из зала, туда, где их ждет спасение.

Поднять, подхватить чей-то брошенный пиджак, набросить на голову и спину, по стенке, скрываясь от огня, на четвереньках добежать до двери, пнуть ее, захлопывая створку, перекатиться по полу и толкнуть другую. Щелчок! Створки сошлись, дверь захлопнулась. Стих рев пламени, только в щель под дверью пробиваются языки пламени.

Никто не видел? Никто. Не до него теперь…

Крики, топот, женский визг. Боевики колотят заложников прикладами, сами пробиваясь к дверям. Не стреляют, потому что в толкучке это трудно, можно зацепить своих.

Но один сообразил, отошел чуть в сторону, поднял автомат, прицеливаясь в головы. Сейчас он начнет стрелять… Надо помочь, надо спасать людей! Теперь не до конспирации.

Нащупать, выдернуть из кармана ручку от батарейного крана. Упереть в ладонь, выпустить другую сторону, как кинжал, между пальцами. Вот оно — оружие, которое должно было пригодиться.