Катастеризм

– Всё, что делают большие сущности, плохо для малых, – серьёзно ответила Женя. – Государства, корпорации, организации – они всегда ищут способы выжать побольше из отдельных людей. И в то же время мы без них не можем. А если говорить именно про биотехнологии, то, ну… какой дурак против прогресса? Нет… – свела она брови. – У меня есть претензии, но в целом, думаю, так правильно.

– У вас есть претензии, – Тульин невольно улыбнулся. – Женя, вы не думали завести блог?

– Блог? Зачем?

– Больно видеть, как столько мыслей пропадает вотще.

– Я что, бабка старая, мысли записывать?

– А что, это уже немодно? – растерялся Тульин. – А как же… Гутенберг? Сила печатного слова?

– Она очень велика. Настолько, что застилает людям глаза. Есть же исследования, про них много писали – вы не слышали? Люди, которые воспринимают свою жизнь через призму социальных сетей, в среднем показывают более низкий уровень счастья и довольства. Потому что, когда с ними что-то происходит или им приходит в голову мысль, они на самом деле не переживают это непосредственно и не думают, а уже планируют, как оформят пост об этом в социальной сети – и из-за этого в итоге недобирают впечатлений. А впечатления нам нужны, без них мы глупеем. Нет, я за экспириенциализм – не слышали? Neu-Dasein, школа непосредственного восприятия? Ну, если в двух словах, то – вот некоторые древнегреческие философы считали, что записывает свои идеи только быдло, которому не хватает ораторского мастерства и памяти. А истинный мыслитель способен всё удержать в голове. И мы тоже в это верим. Впечатления записывают те, кто себе не доверяет.

Тут уже к затылку невольно потянулся Тульин:

– Но… известно же, что голова неизбежно подводит. Нейроны, на которых хранится некое воспоминание, могут просто умереть, и оно потеряется. Вместе с носителем.

– Не. Это сложнее устроено.

– Ладно впечатления. Но вы не перегибаете палку? Неужели вас не тянет поделиться мыслями, соображениями?

– Так вот я делюсь. С вами.

– Я имел в виду – со всеми.

– Но зачем?

– Ну как… не знаю. Похвастаться. Развеять мрак их невежества.

Женя была ниже его почти на голову – и вообще маленькая. Интересно, ей подкручивали специально капюшон? Стандартный должен быть великоват.

Простая ты зверюшка, а, Тульин? Оказался твой буёк говорящим – а ты и рад купиться с потрохами. Волнуешься, чтобы ей было удобно? Переживаешь, не жмёт ли голову капюшон? Вчера волком смотрел, а сегодня выставляешь поперёк неё руку, чтоб не шагнула на проезжую часть слишком быстро, когда свет ещё только жёлтый?

Кто бы мог подумать, что лекарство, которое тебе, Тульин, нужно – это щепотка теорий заговора из интернета.

Или ты просто ждал, пока с тобой кто-нибудь заговорит?

Нет, ответил он самому себе, удивляясь, как глупеет от злобы. Дело же не в этом. Будто мало со мной заговаривали за всё это время.

Просто человек – тварь адаптивная. Рано или поздно мы привыкаем ко всему, устаём молчать и завязываем беседу с первым, кто подвернётся под руку. Начинаем новую жизнь, не дожидаясь понедельника, просто потому что в четверг встали с удачной ноги.

Но что же в этом плохого?

– Знаете, вот этого я про ваше поколение совсем не понимаю, – говорила тем временем Женя. – Почему вы считаете всех вокруг дураками? Мне шестнадцать лет, и если я до всего этого дошла своим умом, то и другие дойдут. Ещё я буду кого-то учить! Нет уж. Появится у меня настоящая теория – со ссылками, данными и доказательствами, – тогда я, конечно, её зафиксирую. А просто домыслы свои записывать… в интернете и так мусора хватает. Neu-Dasein. Я лучше эти мысли просто переживу.

– Какое ответственное отношение, – искренне сказал Тульин. – Вам точно шестнадцать?

– Какой безответственный эйджизм, – хмыкнула Женя.

Они наконец-то дошли до дверей BARDO, и Тульин откуда-то знал, что внутри их разговор не продолжится. Знал он и то, что завтра это всё не повторится.

Не повторится, слышишь ты?

Но сегодня вечером, наверное, можно и пройтись до метро вместе. Один раз. Коль уж скоро ездить на такси неэтично.

Можно и не спешить до метро.

Чёрт знает – по-своему Гамаева, наверное, права: не так мы и отличаемся от школьников. По крайней мере, именно со школьничьим старанием изобразил Тульин непринуждённость, когда, открывая Жене дверь, спросил:

– А вы играете в покер? Хотите, научу?





Глава 9

Цифровая жизнь




Если бы кто взглянул на Данину жизнь со стороны, то легко мог бы увидеть в нём не то чтобы неудачника, то как минимум странноватого бирюка. Удалённой работой в наш век никого уже не удивишь – а вот с людьми почему-то по-прежнему требуют общаться вживую. То есть, конечно, не требуют – никто не придёт к тебе под дверь с вилами и тортиком требовать коммуникации, – но всё-таки ожидают.


И цифровых друзей по-прежнему почитают ненастоящими.

Дане же всё это казалось не просто нормальным, а великой своей удачей. Порой у него неделями не было поводов выходить из дома, что ничуть его не смущало. Никогда он не понимал этой тяги к развиртуализации, этого допотопного превознесения реального мира над виртуальным. Ему, к примеру, куда больше нравилась переписка. В переписке можно обдумать свои слова и сформулировать именно то, что действительно хочешь сказать, не сбиваясь и не запинаясь. Там ты предстаёшь таким, каким хочешь быть, а не каким слепила тебя природа.

Есть стереотип, что против природы бунтуют только всякие уроды и те, кому не посчастливилось родиться без ног или там заикой.

А Даня просто был принципиальный, и жизнь у него была крайне насыщенная. Цифровая.

Впрочем, в последнюю пару недель принципами пришлось поступиться. Устроить родителей в «Плеяды» оказалось в целом дешевле и проще, чем он ожидал, но бюрократии к этому прилагалось немало.

Всяческие документы в просвещённом отечестве до сих пор подписывали лично.



«Что мне сделать, чтобы вы перестали тратить деньги на всякую лженаучную чепуху? – спросил Даня в тот памятный вечер пару недель назад. – Что мне сделать, чтобы вы перестали на неё надеяться?»

Мама с папой смотрели на цветастую горку «Одравита» виновато, но в то же время не спешили смахнуть дорогое плацебо в мусор. Даня понимал, что, как только он уедет, они помолчат немного, повздыхают, а потом кто-то из них скажет: «Ну и что теперь, не выкидывать же?» – а второй ответит: «Уж точно не навредит, верно?» – а первый прибавит: «Всё-таки зря он так быстро судит, не разобравшись в вопросе», – а второй: «Одравит» помогает не всем, но есть очень хорошие результаты!»

Может, не так это и страшно – ведь и правда не вредит, просто пустышка. Что с «Одравитом», что с NanoSound’ом, что без них – жить будешь примерно одинаково, а деньги – ну что деньги… пыль.

А впрочем – не такая уж и пыль для их семьи. Они в деньгах не купались, каждую копейку зарабатывали сами. Зачем, чтобы отдать мошенникам? Поощрить тех ходить по квартирам и дальше, обирая в том числе людей, для которых такие суммы критичны? Сколько настоящих лекарств мама с папой уже не купили, уверяя себя, что NanoSound и «Одравит» и так неплохо помогают?

Но сильнее всего Даню заедал принцип. Он не мог, он просто отказывался жить в мире, где его умные, замечательные, образованные мама и папа не отличают лекарство от сахара и покупают физические оксюмороны. Не могли они настолько поглупеть. Настолько отчаяться.

А если могли, то сыновий долг – вправить им мозги.

Про «Плеяды» они расспрашивали с интересом. Даня – уж как мог – объяснял про теломеразу, про старение и то, как постепенно выходят из строя клетки человеческого организма; и про то, что «Плеяды» открыли клинику в Москве.

Уникальный шанс! Не нужен даже загранпаспорт!

«Да, – улыбалась мама, – здорово, что наука стала такой интернациональной».

«Опять же, у представителей разных народов наверняка есть неочевидные биологические различия, – с умным видом поддакивал папа. – Очень разумно открыть клиники в разных странах мира».

«Надо будет следить за их успехами».

«Повезло кому-то».

«Почему бы этим кем-то не быть вам?» – воскликнул Даня – и понял, что всё это время они его не понимали.

Им и в голову прийти не могло.

У них не было настоящих контраргументов. Да, оба работали – но папе это давалось с большим трудом, а мама вполне могла уйти в долгий отпуск. Обоих не слишком пугали разъезды. У них не было ни перед кем жёстких обязательств, державших на месте.

На месте их держали только они сами – но как же крепко держали.

Изначально Даня не то чтобы планировал им что-то предлагать, он изучил подробности про «Плеяды» больше из любопытства. Участие в исследовании стоило денег, но относительно небольших: платить надо было только за госпитализацию и всякие смежные процедуры, а не за саму терапию.

И даже эту сумму можно было скостить неожиданным образом. Исследование всё же считалось опасным, в том числе и для жизни, поэтому «Плеяды» по этическим причинам работали только с женщинами после менопаузы (а кроме того, одна из исследуемых теорий состояла в том, что именно клетки старого организма – с уже очень короткими теломерами – позволят нагляднее всего увидеть результаты терапии). С мужчинами было и того сложнее, их брали неохотно.

Но папу взять могли, потому что у них с мамой был взрослый ребёнок. И если бы Даня подписал соглашение, по которому через двадцать лет по возможности сам бы прошёл эту терапию, в эксперимент взяли бы всю их семью. Возможность изучить наследственные факторы слишком ценна для учёных.

За это же полагалась скидка на госпитализацию и так далее.

«Сами посудите – через двадцать лет! – махал руками Даня. – Они готовы сейчас сделать скидку на свои услуги – в обмен на услуги ответные через двадцать лет. То есть двадцать лет планируют просуществовать. Это ли не доказывает серьёзность их намерений!»

Через двадцать лет Даня и сам, наверное, захочет омолодиться. Будет жаль, если «Плеяды» закроются раньше.

Впрочем, об этом он почти не думал.

Сам себя Даня не волновал.



От Московского вокзала он позволил себе проехаться домой на такси – в конце концов, усталый человек имеет право. В денежном эквиваленте программа «Плеяд» и правда стоила недорого – зато компенсировала это количеством данных, которые требовалось собрать. Биометрия, сведения о биографии, и всё заверить, всё подписать… интервью с родителями согласились провести по «Пуску», но в остальном не поступились ни на шаг, и пришлось Дане кататься в Москву и обратно с доверенностями и безопасными флешками.

Впрочем, по-своему это даже задорило. За всё это время в саму клинику его так и не пустили, а гоняли вместо этого по аффилированным офисам. В итоге Даня запустил в анаграме прямую видеотрансляцию – и покатывался с комментариев Крейцера и Анки (она была в отпуске и потому в итоге просидела с ним двое суток почти не отрываясь). По крайней мере, до тех пор, пока ему не принесли NDA.

После этого трансляцию, увы, пришлось отключить.

Такси таранило светом фар летнюю ночь, на зеркале заднего вида покачивались чьи-то фотографии, а Даня со скуки перечитывал язвительные комментарии Крейцера. Когда же те закончились, он понял, что листать ленту у него просто нет сил, и откинулся затылком на кресло.

Блондинка-водительница покосилась на него.

– Умотались? – приветливо спросила она, протягивая руку: – Вика.