Кладбище домашних животных

«Я поставлю диагноз не только его телу, но и душе. Я выясню, насколько он помнит или не помнит о катастрофе. Имея перед собой пример Черча, я могу ожидать замедленности, может быть отсталости в развитии, сразу или постепенно. Я проверю возможность интеграции Гэджа в нашу семью за период от двадцати четырех до семидесяти двух часов. А если потери будут слишком велики, или он вернется таким, как Тимми Батермэн, то я убью его».

Как врач он был вполне способен убить Гэджа, если Гэдж оказался бы лишь вместилищем чего-то другого. Его не остановили бы ни жалобы, ни угрозы. Он убил бы его, как крысу, зараженную бубонами чумы. В этом нет никакой трагедии. Две-три пилюли. А если понадобится, укол. В сумке у него есть морфий. Следующей ночью он еще раз явится на кладбище, надеясь, что ему повезет второй раз («ты еще не знаешь, повезет ли тебе в первый,» — упрекнул он себя). Была более легкая альтернатива в виде Кладбища домашних животных, но он не хотел оставлять там сына. Тому было несколько причин. Дети, хороня своих любимцев через пять, десять или хотя бы двадцать лет, могут наткнуться на останки. Но подлинная причина была глубже. Кладбище находилось... чересчур близко.

Закончив с этим, он бы вылетел в Чикаго и соединился с семьей. Ни Рэчел, ни Элли так и не узнали бы о его провалившемся эксперименте.

Потом, думая о другом пути, он принял решение, на которое его толкнула слепая родительская любовь. Если все пройдет удачно, он и Гэдж покинут дом той же ночью. Он возьмет с собой нужные бумаги и никогда больше не вернется в Ладлоу. Может быть, им придется остановиться в мотеле — возможно, в этом же.

На следующее утро он снимет все деньги со своего счета, переведя их в чеки «Америкэн экспресс» («не возвращайтесь без них домой с вашим воскресшим сыном,» — подумал он) и в наличные. Они с Гэджем полетят куда-нибудь — быть может во Флориду. Оттуда он может позвонить Рэчел, объяснить ей все, предложить взять Элли и прилететь к ним, не говоря об этом отцу с матерью. Луис надеялся, что она его поймет. «Ничего не спрашивай, Рэчел. Просто приезжай. Сейчас же».

Он сказал бы ей, где они остановились. В каком мотеле. Они с Элли могут взять машину напрокат. Когда они постучат, он мог бы подвести Гэджа к двери. Можно было бы одеть его в купальный костюм.

И после...

Но о том, что будет после, он не осмеливался думать, вместо этого он вернулся к своему плану и начал снопа вникать в детали. Он надеялся, что если все будет хорошо, то они заживут новой жизнью, и помешать им не сможет никакой Ирвин Голдмэн со своей толстой чековой книжкой.

Тут он вспомнил, как переехал в Ладлоу, уставший, возбужденный и немного испуганный, лелея планы возвращения в Орландо и работы в Диснейуорлде. Ничему из этого не суждено было сбыться.

Он снова представил себя в белом, откачивающего беременную женщину, сдуру пустившуюся в путь по Волшебной горной дороге, и услышал свой голос: «Отойдите, отойдите, ей нужен воздух,» — и увидел, как женщина открыла глаза и слабо улыбнулась ему.

С этими утешающими фантазиями он и уснул. Луис спал, когда его дочь проснулась в самолете где-то над Ниагарским водопадом, крича от приснившегося ей кошмара, увидев во сне скрюченные руки и бездумные, безжалостные глаза; спал, когда стюардесса побежала по проходу к креслу Элли; спал, когда Рэчел, и сама на грани срыва, пыталась успокоить дочь; спал, когда Элли снова и снова кричала: «Это Гэдж! Мама! Это Гэдж! Это Гэдж! Гэдж живой! Он взял нож из папиной сумки! Не пускайте его ко мне! Не пускайте его к папе!»

Он спал, когда Элли, наконец, успокоилась и прижалась, вздрагивая, к матери, с расширенными от страха, но сухими глазами; и когда Дори думала о том, что же могло так испугать Элли, и как она напоминает ей саму Рэчел после истории с Зельдой.

Он спал и проснулся в четверть шестого, когда дневной свет уже начал меркнуть.

«Безумная работа», — подумал он тупо и встал.





45




Тем временем самолет, следовавший рейсом 419 «Юнайтед эрлайнз» приземлился в аэропорту О’Хара и высадил пассажиров в десять минут четвертого. Элли Крид находилась в состоянии тихой истерии, а Рэчел была очень испугана.

Стоило тронуть в тот миг Элли за плечо, как она сжималась и с ужасом глядела на мать, все ее тело тряслось мелкой, безостановочной дрожью, будто она была заряжена электричеством. Сначала истерика в самолете, теперь это... Рэчел просто не знала, как ее успокоить.

Проходя через здание аэровокзала, Элли запуталась в собственных ногах и упала. Она не стала подниматься, а продолжала лежать на ковре, а мимо проходили пассажиры (смотревшие на нее сочувственно, но отстраненно, как занятые люди, у которых нет времени отвлекаться), наконец ее подняла Рэчел.

— Элли, да что с тобой? — спросила Рэчел.

Но Элли не отвечала. Они прошли через зал к месту получения багажа, и Рэчел увидела мать с отцом, ожидающих их. Она помахала им свободной рукой, и они подошли.

— Нас просили не подходить к выходу и ждать здесь, — начала Дори, — и мы подумали... Рэчел, что с Элли?

— Ей плохо.

— Где здесь туалет, мама? Меня тошнит.

— О Господи, — вздохнула Рэчел в отчаянии и взяла ее за руку. В зале был туалет, и она быстро отвела туда Элли.

— Рэчел, мне пойти с тобой? — спросила Дори.

— Да нет, получите пока багаж. Мы скоро.

К счастью, в туалете было пусто. Рэчел подвела Элли к одной из кабинок, порылась в сумочке в поисках десятицентовика и тут, к счастью, заметила, что замок сломан. Над сломанным замком кто-то нацарапал фломастером: «Сэр Джон Крэппер — грязная свинья!»

Рэчел прикрыла дверь; Элли внутри застонала. Девочку стошнило дважды, но без рвоты: это были последствия нервного перенапряжения.

Когда Элли сказала, что ей чуточку лучше, Рэчел вывела ее и умыла. Лицо Элли было белым, с кругами у глаз.

— Элли, что с тобой? Ты можешь сказать?

— Я не знаю, мама. Но я знаю, что с папой что-то было не в порядке, когда он сказал, чтобы мы уехали.

«Луис, что ты скрываешь? Ты что-то скрываешь от меня. Я же вижу; даже Элли это заметила».

Тут к ней вернулись все страхи и опасения последних дней. Рэчел почувствовала, что сейчас расплачется.

— Что? — спросила она у отражения Элли в зеркале. — Детка, что с папой?


— Я не знаю, — опять сказала Элли. — Мне снилось что-то. Про Гэджа. Или про Черча, я не помню. Не знаю.

— Элли, скажи, что тебе снилось?

— Мне снилось, что я была на Кладбище домашних животных. Паксоу отвел меня туда и сказал, что папа хочет пойти туда и сделать что-то страшное.

— Паксоу? — Ужас, острый и бессмысленный, охватил ее. Что это за имя и почему оно кажется ей знакомым? Кажется, она его слышала — его или похожее, — но не могла вспомнить, где. — Тебе снилось, что какой-то Паксоу отвел тебя на это Кладбище?

— Да, он сказал, что его так зовут. И еще... — глаза ее внезапно расширились.

— Ты еще что-то помнишь?

— Он сказал, что его послали предупредить, но он не может вмешиваться. Он сказал, что он был... как это... что он беспокоится о папе потому, что папа был рядом, когда его душа... не могу вспомнить! — Элли всхлипнула.

— Дорогая моя, — сказала Рэчел. — Я думаю, тебе снилось кладбище, потому что ты думала про Гэджа. И я надеюсь, с папой все в порядке. Ну что, тебе лучше?

— Нет, — прошептала Элли. — Мама, я боюсь. А ты не боишься?

— Не-а, — сказала Рэчел, помотав головой и улыбнувшись, но, конечно же, она испугалась, и это имя, Паксоу... Ей казалось, что она слышала его в каком-то пугающем контексте месяцы или даже годы назад, и это чувство не давало ей покоя.

Она чувствовала приближение чего-то. Чего-то страшного, что нужно предотвратить. Но чего?

— Я уверена, что все в порядке, — сказала она Элли. — Хочешь вернуться к дедушке с бабушкой?

— Пошли, — сказала Элли вяло.

Пуэрториканка завела в туалет своего маленького сына. На штанишках мальчика расплывалось большое мокрое пятно, и Рэчел снова вспомнила про Гэджа. Но новое горе подобно новокаину, на время отвлекло ее от прежнего, большего.

— Пошли, — сказала она. — Мы позвоним папе от дедушки.

— Он был в шортах, — внезапно сказала Элли, глядя на малыша.

— Кто, дорогая?

— Паксоу, — ответила Элли. — Он во сне был в красных шортах.

Рэчел снова вспомнила это имя, и к ней вернулся этот расслабляющий страх... потом он отступил.

Они не могли подойти к выдаче багажа; Рэчел только издали увидела верх шляпы своего отца. Дори Голдмэн занимала два места и плакала. Рэчел подвела туда Элли.

— Тебе лучше, дорогая? — спросила Дори.

— Немножко, — ответила Элли. — Мама...

Она повернулась к Рэчел и онемела. Рэчел сидела, выпрямившись, зажав рукой рот, с побелевшим лицом. Она вспомнила. Это пришло внезапно, просто не могло не прийти. Конечно же.

— Мама?

Рэчел медленно повернулась к дочери, и Элли могла слышать, как скрипнули ее сухожилия. Она отняла руку ото рта.

— Элли, этот человек во сне называл тебе свое имя?

— Мама, ты еще...

— Называл он тебе свое имя или нет?

Дори глядела на своих дочь и внучку так, будто они обе только что сошли с ума.

— Да, но я не помню... мама, мне больно!

Рэчел взглянула вниз и увидела, что сжимает рукой плечо дочери, как наручниками.

— Не Виктор?

Элли резко отдернулась.

— Да, Виктор! Он сказал, его зовут Виктор. Мама, тебе он что, тоже снился?

— Не Паксоу, — сказала Рэчел. — Паскоу.

— Да, я так и сказала. Паскоу.

— Рэчел, что с тобой? — вмешалась Дори. Она взяла руку Рэчел, заметив, как та дрожит. — И что с Элли?