Клык. Хвост. Луна. Том I

Астра проигнорировала дикие вопли Цейлы и улеглась в ладью, сняв перед этим ножны с мечом.

Двое северян, по команде Цейлы, принялись выталкивать древесные судна в воду, предварительно проверив, уснул ли участник внутри ладьи. Уже спустя пару минут вниз по Древесной реке сплывала вереница узких лодок. Холодный свет полной луны отражался от поверхности воды, освещая путь спящим участникам обряда Сэнна де Тхонхе. Ладьи, гонимые течением, стремительно удалялись к горизонту, пока совсем не исчезли с поля зрения родителей, что продолжали стоять на берегу, всматриваясь в темную даль.

Последними детей провожали глаза тотемных зверей, что жили на самом верху обрядного столба. Два серых, туманных глаза волчицы, пара хитрых глаз ночного хорька, два стальных круга, утопленных в древо – глаза медведя, и выкрашенные в кровавый цвет очи лисицы, – всего четыре пары хищных глаз, что светились при свете луны, словно предостерегая участников о грядущих опасностях, что ожидают их по пути домой.





Часть 3




Глава 23

Песнь стальной паутины




Глова очнулась посреди гладких камней с надломленной болью в шее и спине. Вокруг нее были разбросаны деревянные останки разбившейся о камни ладьи. Ее узкое лицо свернулось как прокисшее молоко, когда девушка принялась растирать свою затекшую шею, осматриваясь при этом по сторонам.

Ложбина, которая должна была быть заполнена водами ответвленной реки Лейха Сонх, была набита огромным количеством булыжников различных размеров, словно река, по щелчку пальцев, обратилась в каменистую местность.

Отшлифованные речной водой камни влажно блестели и испускали пар под гнетом жаркого солнца. Сине-зеленые речные водоросли, раскиданные по камням, начинали подсыхать; несколько белоснежных рыбешек вразнобой раскрывали свои рты в поисках ушедшей воды. Мелкий речной песок впитывал в себя последние капли влаги, точно река в один момент просочилась в землю.

Тень Волчицы с трудом поднялась на ноги, опираясь на раскиданные под ней камни. Ее левая рука нащупала рукоять висящего на поясе меча, что заметно прибавило ей уверенности. Затем Глова вспомнила про шест, что подарила ей Цейла за день до начала обряда. Она с испугом упала на колени и принялась рыться в обломках своего судна, словно мать, потерявшая свое дитя. Она руками разгребала разломанные доски, раскидывая их по сторонам.

Колючие щепки оставляли на ее приторных пальцах глубокие занозы.

Спустя несколько десятков нервных вдохов под слоем гладкого песка сверкнула холодная сталь. Глова с облегчением выпустила воздух, после чего опустила свои руки по локоть в песок и начала извлекать погребенный стальной шест. Оружие едва заметно позванивало, приветствуя свою хозяйку. Песок заструился в воздухе, когда Глова поднимала шест к солнцу.

Обратив свой туманный взгляд на берег, девушка наметила единственный доступный выход из каменной реки и направилась к нему. Впереди нее растянулась густая чащоба, из которой доносился влажный запах лесных растений. Горло и рот Гловы сковала сухость. Она начала осторожно пробираться сквозь широкие крылья папоротников, расчищая себе путь острым клинком шеста.

Через несколько шагов Глова оказалась в королевстве бесконечно высоких деревьев, покрытых влажным мхом. Солнечный свет врезался в верхушки деревьев, рассеиваясь изумрудным свечением сквозь зеленые листья. Она аккуратно переставляла ноги, чтобы не запутаться в корнях или в крепких стеблях растений. В ее глазах отражался лишь зеленый цвет: от холодных чайных оттенков, до глубоких болотных цветов. Вокруг не было ни грибов с разноцветными шляпками, ни единого алого или голубого цветочка, ни одного желудя в пустынно-блеклом окрасе. Лишь сплошная ядовитая зелень.

Она упала на колени перед растением с тремя большими смежными листьями, в центре которого скопилась вода. Глова осторожно сорвала растение и припала губами к краю одного из листьев, медленно вливая к себе в рот влагу. Вода показалась Глове слаще любого меда, что ей приходилось пробовать. Часть воды ручьями стекла мимо рта девушки, глухо разбиваясь о кожаный дублет.

Утолив жажду, девушка поднялась на ноги, озираясь по сторонам. Самым очевидным вариантом для нее было вернуться обратно к каменной реке и идти по скользким булыжникам наверх. Рано или поздно она бы вышла к водам Лейха Сонх, а там, по берегу Древесной реки, можно было бы добраться и до Станоки.

Глова развернулась и двинулась в сторону, откуда и пришла. Спустя несколько минут она поймала себя на мысли, что срубленные ранее ею листья папоротников странным образом заросли обратно. Девушка принялась растерянно рассматривать деревья. Она не планировала заходить в чащобу слишком глубоко, поэтому оставила лишь пару зарубок на коре деревьев по пути.

«Могу поклясться, что оставляла здесь ориентир» – подумала Глова, проводя ладонью по поверхности абсолютно нетронутой коры.

Дальше она шла по интуиции, всматриваясь вперед в поисках пробивающихся лучей света. Но чем дальше она заходила, тем темнее становилось вокруг. Заросли сгущались вокруг нее. Изумрудный свет, спускающийся с верха, все покорнее уступал место тьме. Время от времени острое лицо Гловы встречалось с воздушными паутинами, которые нежно облепляли ее кожу. Света становилось все меньше, а паутин все больше. Плотные паутины налипали на деревьях и растениях, словно воздушный лиссонский шелк.

Внутри девушки начал пробиваться страх.

– Страх обостряет чувства, – прошептала в свой острый подбородок девушка, чтобы прибавить ясности своему зрению.

Лес, словно живой, закрывался вокруг Гловы, стараясь не выпускать ее из своих дремучих недр. Зеленый фон уже давно скрылся либо в темноте чащи, либо под бледным покрывалом бесконечных паутин. Шаги Гловы становились все неувереннее. Под ее высокими сапогами все чаще оказывалась мягкая скомканная паутина, которая облипала всю поверхность подошвы.

Тень Волчицы угрожающе выставила перед собой стальной шест. В темноте оружие уже не сверкало серебром, как раньше. Она наступила на сухую ветку, которая с характерным звуком переломилась под ее ногой. От треска девушка испугалась и резко обернулась назад, удерживая в руках оружие.

Чащоба сзади нее отозвалась глухим молчанием.

Глова с облегчением обернулась обратно и встретилась лицом к лицу с четырьмя парами крохотных глаз, вокруг которых торчали тысячи коротких ворсинок. Глаза несогласованно хлопали, глядя на девушку. То один глаз закроется, то пара, а то и все восемь. Глова с ужасом попятилась назад, выронив из рук шест.

На толстой смотанной паутине свисала огромная паучиха, которая с любопытством вертела шерстяной головой, глядя на упавший стальной шест. Четыре задние лапы держались за паутину, передними лапами паучиха схватилась за оружие и принялась вертеть его перед своим лицом.

– Песню? – звонко вырвалось из челюстей паучихи, что обратилась к застывшей от страха девушке.

– Что? – переспросила Глова. Ее правая рука инстинктивно двигалась к висящему на поясе мечу.

Глове показалось, что паучиха тяжело выдохнула от ее короткого вопроса. Ее глаза примерзли к ужасной морде огромного чудовища. Рука девушки нащупала рукоять меча.

– Ой, да ладно? – произнесла паучиха и набросилась на Глову настолько быстро, что меч едва успел показаться из кожаных ножен.

Девушка испытала легкий укол в шею, после чего ее глаза налились бессильной темнотой сна. Последнее, что она почувствовала, это сырость мерзкой паутины, что обертывала ее голову.




Пробудившись, Глова ощутила давящую силу на своих глазах, словно липкая повязка не давала ее векам раскрыться. Все тело девушки было крепко сковано, точно цепями. Всем своим нутром она попыталась издать грозный рык, который вырвался из запечатанного рта слабым стоном. При каждом движении плоскость под ней раскачивалась, как будто бы она лежала на поверхности фруктового желе.

Глова продолжала беспомощно стонать, уповая на милость Северных богов. Руки и ноги девушки стянулись затекшей болью. Ужас отдавался в каждую кость, в каждый орган.

Леденящий взор Скали не мог оставить ее в таком положении, только не в этой гонке.

Глова собиралась нарушить приказ своей госпожи, придя к обрядному столбу первой. Она докажет, что Мать Стаи ошибалась насчет нее. Глова Гойл, названная Тенью Волчицы, по праву силы заслужит власть над Севером, назло собственной матери. А это рыжее чудовище пусть перебьется. Кресло Верховного вождя – слишком большая честь для девчушки с мерзким ожогом на пол лица.

«Сэнна Глова – возвышенная – Верховный вождь Станоки и всего Великого Севера» – от этой мысли по скованному телу Гловы на мгновение растеклось успокаивающее тепло.

Поверхность под девушкой пару раз сильно прогнулась и качнулась обратно. Глова почувствовала шевеление на своем лице. Паучиха острым кончиком своей лапы стянула с ее узкого лица паутину. Если б вокруг был яркий дневной свет, глаза Гловы пронзила бы острая боль, но вокруг была лишь тусклая тьма, к которой девушка уже успела привыкнуть.

Огромная тварь нависла над Гловой с мутной слюней в челюстях. Девушка и паучиха находились на поверхности гигантской паутины, что своими концами цеплялась за стволы нескольких деревьев. Глова осмелилась взглянуть вниз – под ней простиралась бесконечная бездна леса. Где-то там, далеко внизу, находилась привычная, безопасная земля. Но здесь, практически в самом верху деревьев, под темно-зеленым небом густой листвы, паутина опасливо покачивалась вверх-вниз даже от слабейшего дуновения ветра.

– Песню? – уже знакомым голосом повторила тварь, уходя на другой конец паутины. Двумя передними лапами она держала стальной шест Гловы.

– Что тебе от меня нужно, чудовище? – прохрипела Глова, стараясь своей яростью отпугнуть паучиху.

– За твою блестяшку. Хочешь, я подарю тебе за нее песню? – произнесла тварь, любуясь оружием. – Какую песню ты хочешь? Грустная – разобьет твое сердце. Веселая – подарит улыбку. Под медленную песню ты заснешь. От быстрой – уйдешь в танец.

Глова ощущала, как ее конечности немели от недостатка крови. Она понимала, что чудовище просто тянет время перед ужином. Оставалось лишь ей подыграть и надеяться на счастливую случайность.

– Кто ты? Что ты за существо? Как твое имя? – произнесла Глова, заставляя себя говорить максимально мягко и приветливо.

– О, у меня нет имени. Зачем мне имя, если на свете я одна такая? С кем меня можно спутать? – ответила паучиха.

– У каждого должно быть имя, – сказала Глова. – Давай, я подарю тебе имя, а ты взамен мне песню. А палку мою отдашь обратно?

Паучиха отложила в сторону шест, заинтересовавшись предложением девушки.

– А давай так, – начала паучиха, – я подарю тебе две песни, а ты мне блестяшку и имя. Мне торопиться то не куда.

Глова подумала, что на большее сторговаться с тварью не сможет. По крайне мере, паучиха охотно вступала с ней в диалог.

– Тогда сначала грустную, потом веселую, – согласилась Глова.

– Тогда давай мне сначала мое имя.

Глова внимательно осмотрела чудовище. Четыре пары маленьких и черных, как угольки, глаз. Четыре пары длинных волосатых ног. На спине с виду твердый, крепкий панцирь, так же покрытый мелкими волосками. А сзади чудовища болталось тонкое жало, с конца которого периодически капал желтый яд.

– Ужасное Жало. Как тебе такое имя? – вежливо обратилась Глова.

– Какое же оно ужасное? – ответила паучиха, оборачиваясь к своему тонкому жалу. – Вполне себе даже милое.

Глова замолкла, выдумывая новое имя для твари. Ее глаза вцепились в четыре острых клыка в пасти чудовища.

– Смертоносная Пасть! По-моему, очень даже подходит твоему грозному виду.

– Звучит слишком грубо. Попробуй что-нибудь еще.

Лицо Гловы заполнилось раздражением.

– А какое имя тебе бы пришлось по нраву? Такое страшное и жуткое существо, как ты, не может назваться какой-нибудь Паутинкой, – выпалила Глова.

– Ну вот, мне очень даже нравится. Паутинка! – произнесла паучиха с улыбкой в голосе, но ее страшная челюсть продолжала отзываться смертью.

Глова с облегчением выдохнула.

– Давай теперь мне песню, – сказал Глова, попытавшись подтянуться к твари поближе. – Сначала грустную.

Паутинка забралась на толстую ветку, обхватила ее всеми четырьмя ногами и повисла на ней головой вниз. Она долгое время молча всматривалась в глаза Гловы, проникая в их глубину, затем ее пасть раскрылась в жалостливом стоне печальных строк:



Зачем мне небо без властной луны?

Лишь холода взор ее манит меня.

Под бледным светом ее чистоты

Мне милость луны станет словно броня.



Зачем мне ножны, если в них нет меча?