Князь

Когда-то касоги ходили под хузарами, но в последние лет двадцать совершенно отбились от рук. Так Машег говорил. У Тмутаракани с касогами тоже были проблемы. Нет, не проблемы, а так, проблемки. Мелкие пограничные стычки: то отару угонят, то хутор пожгут. Наезды были обоюдные, но до настоящей драки дело не доходило. Посадник тмутараканский, еще при Игоре поставленный на место погибшего в кавказском походе старшего сына, был политик изрядный, со всеми старался ладить.

Мысли о касогах плавно перетекли в размышления о ситуации в Тмутаракани и ее окрестностях.

Тмутаракань – место богатейшее, вдобавок стратегически важное. Контроль над Боспором, выход в Черное море, ценный военный плацдарм и постоянная угроза византийским владениям в Крыму. По договору с Игорем, правда, Киев обязался эти владения не трогать, но Царьград тоже много чего обещал…

Впрочем, ромеи были тихими соседями, в отличие от печенегов, давивших со стороны степи, и касогов, подпиравших со стороны гор. Нынешний визит Святослава в Тмутаракань имел тайную цель: проверить, нельзя ли касогов взять под себя? Вчера Духарев и Святослав весь день обсуждали эту тему с наместником. Наместник связываться с касогами не рекомендовал: овчинка выделки не стоит. На горцах много не возьмешь, а вот их самих брать непросто. Правда, у Киева был отменный специалист по «выделке» – воевода Свенельд. Этот даже с лесной свиньи умел два слоя щетины остричь. А насчет «брать непросто», так на то и дружина. Однако хорошую дружину надо хорошо кормить…

Духарев встрепенулся: один из хузар щелкнул языком, показал плетью. Не вперед, на поросший редким лесом склон, а правее, на заросший кустарником овражек.

– Что? – спросил Духарев.

– Птицы.

Сергей прищурился. Точно, встревожились пернатые. Засада?

Святослав, Понятко, местные варяги и, разумеется, псарь со следопытом обогнали Духарева и гридней шагов на пятьдесят и двигались аккурат к подозрительному овражку. Надо полагать, именно туда вел след зверя. Но вполне могло оказаться, что следом воспользовались касоги, чтобы устроить засаду. Духарев был уверен, что у них в городке имеются информаторы. Если и псарь – их человек… Нет, это уже паранойя.

– Брони надеть, – негромко скомандовал он, одновременно сам вытаскивая из седельной сумки панцирь.

Облачившись, Сергей пустил коня вскачь, догоняя. Догоняя, но не обгоняя. Если в кустах и впрямь засел хищник, задравший свинку, то у князя на зубастого приоритет. Отчасти поэтому Духарев и не любил охотиться с теми, кто повыше его за столом сидит. Самое интересное им и достанется. Между тем охотники остановились и спешились, не доехав до лощинки шагов триста. Изучали следы крови на траве и какие-то мелкие ошметки, густо облепленные насекомыми.

– Заморился, – сказал следопыт. – Отдыхал.

– На-конь! – коротко скомандовал Святослав, и охотники двинулись дальше.

Остановились у «входа» в овражек, густо заросший кустарником. Ветки его кое-где были заломаны.

– Собак держи! – скомандовал князь, спешиваясь.

«Все-таки зверь, – с облегчением подумал Духарев. – Будь здесь касожская засада – уже ударили бы».

Следопыт достал из сумки прихваченные именно на этот случай камни и принялся кидать их в овражек. Никакой реакции.

– Может, попить ушел? – предположил Понятко. – После жрачки он пить много любит.

– Не ушел, – напряженным голосом ответил следопыт. – Он не зря сюда свинью приволок: тут родник, я это место знаю. Может, собак пустить?

– Не пойдут! – сказал псарь. – Лучше стрельнуть разок-другой. Слышь, хузар, стрельни!

– Я стрельну, – согласился хузарин. – Но стрелу ты сам будешь искать. А не найдешь, я из твоей пустой головы чашку сделаю – собак твоих поить.

Псарь опасливо отодвинулся и больше никаких предложений не делал.

– Я пойду! – решительно заявил Святослав, вытаскивая меч.

– Бронь вздень, княже! – сказал Духарев.

Убедившись, что в кустах нет засады, Сергей наконец заинтересовался, что за зверя они преследуют. Можно было спросить, но не хотелось ронять авторитет. Итак, лютый зверь. Крупный хищник, способный унести в зубах свинью. Но не медведь.

Святослав мотнул было головой, но потом оглянулся, увидел, что его гридни – в доспехах, воевода – тоже бронный, и нехотя потянулся за панцирем. В шестнадцать лет очень не хочется показаться трусом, но наставники постоянно твердили юному князю: есть отвага, а есть неосторожность, бравада, которая для воина, особенно же для вождя – большой недостаток.

Один из спешившихся гридней помог князю закрепить доспех и вознамерился первым войти в заросли.

– Я сам! – воскликнул князь и, оттолкнув гридня, бросился вперед…

Зверь атаковал молча и стремительно. Кони прянули назад, псы с визгом отскочили, оба хузарина разрядили луки, но из-за шарахнувшихся коней стрелы ушли впустую. Святослава отшвырнуло назад, на гридня (счастье, что он не напоролся на его меч), а в следующий миг и сам гридень покатился по траве, как поддетый ногой мешок с шерстью.

Духарев упустил первые мгновения, пытаясь сладить с конем, поэтому он увидел только результат: Двух сбитых с ног воинов и вопящего следопыта, на плече которого сомкнулись страшные клыки. Один из варягов прыгнул с седла на спину зверю, но тот, опустив следопыта, извернулся, взмахом лапы вышиб пику из рук варяга, а его самого поймал на лету, как кошка – птицу, опрокинул, подмял…

Воздух вибрировал и рвался от низкого рева, вызывавшего предательскую слабость…

Стрела чиркнула по грязно-желтому меху. Другая воткнулась в землю: громадный зверь увернулся не хуже опытного воина. Вернее, намного лучше. Быстрее. Прыжок – клыки вонзились в ногу хузарина, а когти – в круп обезумевшего коня. Лошадь и всадник опрокинулись на землю, и тут леопарду не повезло: подвернулся под удар копыта. Второй хузарин исхитрился: вогнал стрелу в сбитого с ног хищника. Леопард взревел так, что, казалось, вздрогнула сама земля. Его бросок был молниеносен, но конь хузарина уже сорвался и понесся прочь.

Промахнувшийся зверь крутнулся на месте и увидел целую кучу врагов: четверых гридней-варягов, спешившихся, со щитами, прикрывающих обеспамятевшего князя; Икмора, держащего рогатину с длинным широким железком; Духарева, тоже спешившегося, подхватившего чье-то копье…

– Ко мне, зверь! – закричал Икмор и метнул нож.

Леопарда нож не остановил. Икмор принял зверя на рогатину, но неудачно. Острие лишь скользнуло по пятнистой груди, ясеневое древко вывернулось из рук Икмора, сам он отпрыгнул, но споткнулся… Леопард не успел его подмять. Когда он, грязно-желтая размазанная тень, пронесся мимо Духарева, Сергей нанес удар. Целил он, правда, в шею, а попал в бок, ближе к крестцу, зато всадил качественно, от души: копье пробило броню мышц и ладони на две погрузилось в леопардово нутро. Человек после такой раны напрочь терял способность к нападению и обороне, а леопард вроде бы даже не понял, что ранен: тотчас кинулся на нового врага. Впрочем, проделанная в организме дыра малость поубавила зверю прыти, и этой малости хватило, чтобы Духарев успел выхватить меч и встретить зверя хлёстом клинка… Двуногий от такого удара сразу стал бы одноногим, но хищнику меч даже кость не просек. Впрочем, пластины Серегиного панциря тоже выдержали удар когтей. Примерно как бронежилет выдерживает попадание пули: дырки нет, но ребра трещат, воздух из груди – долой, а в глазах черно. Сбитый с ног, он каким-то чудом ухитрился увернуться от клыков – только вонью обдало…

… И тут охота закончилась. Выждавший момент Понятко вбил граненую (против панциря) стрелу точно в затылок зверя.

Духарев поднялся и посмотрел на «лютого зверя». Тело леопарда еще содрогалось, но он был уже мертв. Бронебойная стрела насквозь прошила его мозг.

Следующий взгляд – туда, где лежал Святослав. Нет, уже не лежал, вставал… Сам, без помощи гридней.


– Цел, княже?

– Цел! Эх, каков пардус! Лют!

– Был, – уточнил Духарев.

Пардусами называли живших в Киеве охотничьих гепардов: потомков котят, подаренных великим печенежским ханом великому князю Олегу после совместного похода на ромеев. Но это был пардус совсем другого сорта. Леопард. Здоровенный, размером со снежного барса[6], которых Духарев не единожды видел в зоопарке в той жизни. Сейчас, когда все закончилось, Сергей ощущал отвратительную слабость. Он очень ясно представлял, что мог бы умирать, истекая кровью, как тот варяг, что храбро прыгнул на зверя с седла. Как хузарин, которому леопард в клочья располосовал бедро. Или как несчастный следопыт… Впрочем, этот уже отмучился. Святославу повезло: пардус просто сшиб его с ног. Предусмотрительно надетый панцирь защитил его от когтей, так же как через несколько мгновений уберег Духарева. Сергей не раз брал медведя и знал, с какой быстротой может двигаться зверь. Но в сравнении с этим хищником мишка казался сущим увальнем.

– Оставьте, – сказал Понятко гридням, возившимся с извлеченным из-под коня хузарином. – Не жилец.

С подобными ранами здесь боролись одним способом: отсекая порванную конечность и прижигая культю. Но здесь пришлось бы рубить ногу под самый пах. Бессмысленно. Несчастный уже потерял слишком много крови, продолжавшей вытекать из порванной артерии. Не жилец. Еще несколько минут, и он уйдет в свой иудейский Ирий. Надо будет проследить, чтобы его похоронили по хузарскому обычаю: зарыли в землю, а не сожгли. Впрочем, уцелевший соплеменник об этом наверняка позаботится. Вот он, уже возвращается: сумел, как и следовало ожидать, управиться с понесшей лошадью. И псарь вернулся с позорно струсившими собаками. Но кто знает: может, и новгородские лайки Духарева тоже поджали бы хвосты.

– Так это ж матка! – внезапно раздался Поняткин возглас, изучавшего свою добычу.

Свою, поскольку это его стрела убила пардуса, так что вряд ли кто-то станет оспаривать право Понятки на пятнистую шкуру и клыкастую голову. Во всяком случае не Духарев, которому выстрел гридня спас жизнь.

Святослав оживился:

– Матка? Ну-ка… О! Сосцы полные! Значит, и котята где-то тут! Эй, ты! – кликнул он псаря, мгновенно забыв и о погибших, и о том, что сам едва не отправился в Ирий. – Давай сюда своих пустолаек!

– Ить порвут собачек! – забеспокоился псарь.

– Молочные? – фыркнул Святослав. – Ну-ка…

И ухватив за ошейник ту псину, что оказалась поближе, поволок ее в заросли.

Духареву оставалось только надеяться, что там не окажется еще одной взрослой зверюги.

Кустарник прочесывали часа полтора. Нашли троих котят, размером чуть побольше кошки. Всех троих посадили в кожаные седельные мешки к большому неудовольствию лошадей и псаря, который считал, что котят следует прикончить немедленно.

– Вот подрастут, они вам головы и скусят, – сулил он вполголоса.

Но Святослав к доводам разума был глух. Ему уже представлялись громадные пятнистые кошки, полюющие туров, как гепарды – проворных тарпанов.

Духарев тем временем помогал вьючить на лошадей тех, кто уже никогда не будет охотиться.

В этой ловитве они потеряли двоих опытных гридней, одного тмутараканского варяга и следопыта, которого, впрочем, можно было не считать. Работа у него такая. Поохотились, однако! Если на них сейчас наедут касоги, совсем худо будет. А Святослав – счастлив. Ему только что чуть голову не откусили, на шлеме вмятины от клыков, налатник погнут, щека в запекшейся крови, а физиономия сияет:

– Эх, воевода, так бы и в сече! Вот как я хочу воевать! Как этот пардус!

Духарев вздохнул: мечтатель! В реальной битве такого зверя мигом бы стрелами утыкали или на копья вздели.

Но князь имел в виду совсем другое:

– Упасть на ворогов, как этот пардус! Чтобы ведали враги, что я рядом, а я все одно налетал вдруг, внезапно и сокрушительно!

Он был еще совсем мальчишка, великий князь Святослав Игоревич. Вместо варяжских усов – белесый пушок на верхней губе. Но уже чувствовался в нем не просто воин – полководец!



С той охоты миновал год. Котята выжили, подросли, и уже стало ясно: приручить их можно, но для княжьей охоты они не годятся.

– Машег рассказывал: у него такой котя в детстве был, – сообщил Духареву Понятко. – Тоже ничего путного не вышло. Как подрос – челядника порвал. Машегов батька его купцам арренским продал. Для падишахова зверинца.

Нынче Понятко с сотней по приказу Свенельда ушел замирять каких-то тиверичей. Духареву его не хватало. Разъехались друзья-побратимы: Устах – в Полоцке у князя Роговолта воеводствует, Машег в своей Хузарии феодалит, Мыш на восток уплыл… А Духарев все так же при князе: воевода-наставник. Правда, еще у него дом есть. И семья: детишки, Слада, дед Рёрех (тоже, считай, член семьи) и умница Артак, звездочет-парс… И еще слуги, челядники, закупы… Полон двор народа, управляться с которым – не легче, чем с княжьей дружиной (слава Богу, у него есть Слада, которая держит под контролем всю эту ораву); и еще чертова прорва каких-то деревенек, хуторов, городищ: купленных, дареных, полученных как воинская доля…

За эти годы Духарев оброс имуществом, как баран – шерстью. Но заботиться о собственности ему почти не приходилось. Недвижимостью управляла жена, деньги крутил Мыш-Мышата, давно превзошедший оборотистостью, предприимчивостью, капиталом своего наставника Горазда.

В целом расклад Духарева вполне устраивал. Главное, чтобы у него была возможность получать то, что ему требуется. Нужны новые доспехи? Нет проблем: иди на рынок и покупай, какие приглянулись. Нет на рынке – закажи своему холопу-кузнецу. А если приспичило обзавестись чем-то особенным, выдай заказ Мышу – и через пару-тройку месяцев получишь бронь хоть от самих синдских мастеров. Нужны кони? У воеводы Серегея одних только отборных, на зерне выкормленных – табун в тысячу голов. А захочется, к примеру, не на коне, а на верблюде проехаться, так будет и верблюд.

Стало Духареву тесно в своем подворье на Горе – взял два соседних. Тут, правда, одних денег мало оказалось, пришлось на соседей авторитетом воеводы слегка надавить. Зато теперь у Духарева хоромы лишь немногим Свенельдовым уступают. Другое дело, что власть имущим такое усиление воеводы очень не нравилось. А после сегодняшней истории с угорским княжичем Ольга небось на Духарева изрядно осерчала. И зачем ему этот княжич? А в самом деле – зачем?

Так, за воспоминаниями-размышлениями Духарев и приехал к своим воротам.

Его уже встречали. Один холоп-привратник с поклонами отворял тяжелую, с бронзовыми нашлепками створку, другой тащил с дороги хозяина ручного мишку, которого Духарев завел вместо пса. Мишка хозяина, конечно, не тронул бы, но кони нервничали.

А с крыльца уже катился кубарем пятилетний Всеслав, Славик, младшенький.

– Батька-а! А кто к нам приеха-ал!

– А кто?

Духарев глянул – и дурные думы тотчас развеяла нечаянная радость. Машег!