Код Да Винчи

Его словно током пронзило. Он вспомнил все – и увлечение Соньера играми и символами, и свой собственный многолетний опыт в работе над символикой в искусстве. Озарение! Все наконец сошлось! Все, что делал сегодня ночью Жак Соньер, внезапно обрело вполне понятное объяснение!

Лэнгдон судорожно пытался осмыслить последствия своего открытия. Затем резко развернулся и зашагал обратно.

Есть ли у него время?

Впрочем, не важно.

Отбросив все сомнения, Лэнгдон бросился бежать по направлению к лестнице.





Глава 22




Стоя на коленях возле первого ряда скамей, Сайлас притворялся, что молится, а сам украдкой и очень внимательно оглядывал внутреннее убранство церкви. Сен-Сюльпис, подобно большинству церквей своего времени, была построена в форме гигантского латинского креста. Удлиненная центральная ее часть, неф, вела к главному алтарю, где пересекалась со второй, более короткой частью, известной под названием трансепт, или поперечный неф готического собора. Пересечение это находилось точно под центром купола и считалось как бы сердцем церкви… ее самой священной и мистической частью.

Не сегодня, подумал Сайлас. Сен-Сюльпис прячет свои секреты где-то совсем в другом месте.

Он посмотрел вправо и вниз, в южную часть трансепта, туда, где кончался ряд скамей. Место, которое упомянули все его жертвы.

Вот оно!

В полутьме слабо поблескивала тонкая отполированная медная полоска, впаянная в серую гранитную плиту пола… золотая линия, на которую были нанесены деления, как на линейке. Гномон. Так называется столбик-указатель солнечных часов, язычники использовали его в качестве астрономического прибора. И со всего мира в церковь Сен-Сюльпис съезжались туристы, ученые, историки и язычники, специально чтобы поглазеть на эту знаменитую линию.

Линия Розы.

Сайлас медленно окинул взглядом медную полоску, пролегавшую по полу справа от него и, как ему показалось, совершенно не соответствующую симметрии церковной архитектуры. Она как бы разрезала главный алтарь и была сравнима для Сайласа с безобразным шрамом, уродующим прекрасное лицо. Полоса разделяла престол надвое, затем пересекала церковь по всей ее ширине и заканчивалась в северном углу трансепта, у основания совершенно неожиданного здесь сооружения.

Колоссального древнеегипетского обелиска.

Здесь поблескивающая в темноте линия Розы образовывала вертикальный поворот под углом девяносто градусов, пролегала через «лицо» обелиска, поднималась на добрых тридцать три фута к окончанию его пирамидальной верхушки и там наконец исчезла из виду.

Линия Розы, подумал Сайлас. Члены братства спрятали краеугольный камень у линии Розы.

Чуть раньше тем же вечером, когда Сайлас сообщил Учителю, что краеугольный камень спрятан в церкви Сен-Сюльпис, Учитель выразил сомнение. Тогда Сайлас добавил, что все члены братства назвали одно и то же место и упомянули какую-то медную полоску, пересекающую всю церковь. Учитель ахнул: «Так ты говоришь о линии Розы!»

И далее он поведал Сайласу об одной уникальной архитектурной особенности церкви: медная полоска, включенная в камень, разделяла святилище точно по оси – с севера на юг. Она образовывала подобие древних солнечных часов, то был остаток языческого храма, некогда стоявшего на том же самом месте. Солнечные лучи, проникающие в отверстие в южной стене, перемещались по этой линии, отмечая время от солнцестояния до солнцестояния.

Полоска, проложенная с севера на юг, называлась линией Розы. На протяжении веков символ Розы ассоциировался с картами и проводниками путешественников. Компас Розы, изображенный почти на каждой карте, отмечал, где находятся север, восток, юг и запад. Изначально известный как роза ветров, он указывал направление тридцати двух ветров, в том числе восьми основных, восьми половинчатых и шестнадцати четвертичных. Изображенные на диаграмме в виде круга, эти тридцать две стрелки компаса в точности совпадали с традиционным изображением цветка розы из тридцати двух лепестков. По сей день этот главный навигационный прибор известен как компас Розы, где северное направление всегда обозначается наконечником стрелы. Этот символ называли еще fleur-de-lis[33].

На глобусе линию Розы называли также меридианом, или долготой, – то была воображаемая линия, проведенная от Северного полюса к Южному. И этих линий Розы было бесчисленное множество, поскольку от любой точки на глобусе можно было провести линию долготы, связывающую Северный и Южный полюса. Древние навигаторы спорили лишь об одном: какую из этих линий можно называть линией Розы, иначе говоря, нулевой долготой, с тем чтобы затем отсчитывать от нее другие долготы.

Теперь нулевой меридиан находится в Лондоне, в Гринвиче.

Но он был там не всегда.

Задолго до принятия нулевого меридиана в Гринвиче нулевая долгота проходила через Париж, точно через помещение церкви Сен-Сюльпис. И медная полоска, вмонтированная в пол, служила тому свидетельством, напоминала о том, что именно здесь пролегал некогда главный земной меридиан. И хотя в 1888 году Гринвич отобрал у Парижа эту честь, изначальная, самая первая линия Розы сохранилась по сей день.

– Так, значит, легенда не врет, – сказал Учитель Сайласу. – Недаром говорят, что краеугольный камень лежит «под знаком Розы».

Не поднимаясь с колен, Сайлас оглядел церковь и прислушался. На секунду показалось, что сверху, с балкона, послышался слабый шорох. Он всматривался туда несколько секунд. Никого.

Я один.

Он поднялся и, стоя лицом к алтарю, трижды осенил себя крестом. Затем повернул влево и зашагал вдоль медной блестящей полоски к обелиску.

В этот момент шасси авиалайнера коснулось взлетной полосы международного аэропорта Леонардо да Винчи в Риме, и легкий толчок пробудил задремавшего в кресле епископа Арингаросу.

– Benvenuto a Roma[34], – раздался голос из динамиков.

Арингароса поднялся из кресла, расправил складки сутаны и позволил себе улыбнуться, что делал крайне редко. Он был рад, что отправился в это путешествие. Слишком долго отсиживался в окопах. Сегодня правила игры изменились. Всего пять месяцев назад Арингароса опасался за будущее своей веры. Отныне, с Божьей помощью, все будет складываться иначе.

Священная интервенция.

Если сегодня в Париже все пройдет по плану, то вскоре он, Арингароса, завладеет тем, что сделает его самым могущественным человеком в христианском мире.






Глава 23




Софи, запыхавшись, остановилась перед высокими деревянными дверьми в Саль де Эта, маленький зал, где хранилась «Мона Лиза». Перед тем как войти, невольно оглянулась на то место, где ярдах в двадцати от нее лежало на полу все еще освещенное прожектором бездыханное тело деда.

Софи пронзила острая тоска, смешанная с чувством вины. За последние десять лет этот человек много раз протягивал ей руку для примирения, но она отталкивала ее. Письма и посылки так и остались невскрытыми и лежали в ящике комода – немые свидетели ее нежелания увидеться с дедом. Он лгал мне! Он скрывал от меня свои постыдные тайны! Что я должна была делать? Она выбросила его из своей жизни. Полностью и окончательно.

И вот теперь дед мертв и пытается говорить с ней уже из могилы.

«Мона Лиза»…

Софи толкнула тяжелые двустворчатые двери. Они распахнулись. Секунду она неподвижно стояла на пороге, осматривая небольшой зал прямоугольной формы. И он тоже купался в тусклом красноватом свете. Саль де Эта являлся одним из немногих тупиков в музее и единственным закрытым со всех сторон помещением в самом центре Большой галереи. Напротив двери, на стене, висело большое полотно Боттичелли. Под ним, на блестящем паркетном полу, восьмиугольный диван, казалось, так и звал многочисленных посетителей присесть и передохнуть перед тем, как увидеть и восхититься самым ценным экспонатом Лувра.

И тут Софи поняла, что ей не хватает одной важной детали. Черный свет. Она снова взглянула на то место, где лежал дед, вокруг были разбросаны различные приспособления, которыми пользовались полицейские. Если дед оставил ей какую-то надпись в зале «Моны Лизы», то она наверняка сделана специальным «невидимым» маркером.

Собравшись с духом, Софи зашагала к месту преступления. Стараясь не смотреть на деда, порылась в коробке с инструментами и нашла маленький ультрафиолетовый фонарик. Сунула его в карман свитера и поспешила обратно, к распахнутым настежь дверям в Саль де Эта.

И едва переступила порог, как в коридоре послышался приглушенный топот. Шум приближался. Здесь кто-то еще! В следующее мгновение из красноватого полумрака вынырнула фигура. Софи отпрянула.

– Вот вы где! – послышался хрипловатый шепот Роберта Лэнгдона, и он материализовался прямо перед ней. Облегчение было лишь секундным.

– Роберт, я же сказала вам, вы должны убраться из музея немедленно! Если Фаш…

– Где вы были?

– Ходила за фонариком, – прошептала она в ответ и покачала фонарик. – Если дед оставил мне сообщение, оно…

– Послушайте, Софи! – Лэнгдон впился в нее голубыми глазами. – Эти буквы, P. S., они вам ничего не говорят? Хоть что-нибудь они для вас значат?

Опасаясь, что звуки их голосов эхо разнесет по всей галерее, Софи схватила Лэнгдона за рукав и втянула в маленький зал, а затем тихо притворила высокие двойные двери.

– Я же вам уже говорила. Это инициалы от прозвища Принцесса Софи.

– Да, помню, но вы нигде с ними больше не сталкивались? Может, ваш дед использовал эти две буквы как-то еще? Ну, скажем, в виде монограммы?

Вопрос удивил Софи. Как только Роберт догадался? Она действительно видела эти буквы в виде монограммы. То было накануне ее дня рождения, ей исполнялось девять. Втайне от деда она обыскивала дом в надежде найти спрятанные подарки. С тех самых пор она и невзлюбила всякие там секреты. Любопытно, что же дедушка приготовил для меня на сей раз? Она рылась в шкафах и ящиках комодов. Может, купил куклу, которую мне так хотелось? Если да, то где он ее спрятал?

Обшарив весь дом, но так ничего и не найдя, Софи покусилась на святая святых – дедову спальню. Собравшись с духом, тихонько приотворила двери и скользнула в комнату. Вход сюда ей строжайше воспрещался, но сам дед спал в это время внизу, и гостиной, на диване.

Только гляну одним глазком – и все!

Подкравшись по скрипучему полу к большому встроенному шкафу, Софи проверила полки за одеждой. Ничего. Потом заглянула под кровать. Тоже ничего. Подошла к бюро, стала по очереди выдвигать ящики и заглядывать в них. Если уже и спрятал, так только здесь! Но вот она добралась до самого нижнего ящика, но не обнаружила и намека на куклу. Сердито выдвинув последний ящик, Софи увидела там ворох какой-то черной одежды – она никогда не замечала, чтобы дед носил такую. Сдвинула и сторону тряпки, и тут вдруг в дальнем углу что-то блеснуло. Золото! Сначала ей показалось, что это карманные часы на цепочке, но дед никогда не носил их. И тут она поняла, и сердечко ее бешено забилось.

Ожерелье!

Софи осторожно вытянула его из ящика. И увидела, что на одном конце подвешен золотой ключик, усыпанный бриллиантами. Тяжелый, сверкающий. Затаив дыхание, она рассматривала ключ. Таких прежде ей видеть не доводилось. Обычно ключи были плоские, с зубчатым краем, этот же имел форму цилиндра, треугольного в поперечном сечении, и был весь покрыт мелкими впадинками. А венчал его крест, но тоже необычный, с равными по длине перекладинами, отчего он походил на знак «плюс». А ровно посередине крест украшал какой-то странный символ: две буквы, переплетенные между собой и образующие нечто похожее на цветок.

– P. S., – прошептала она, всмотревшись в узор. Что же это означает?

– Софи! – окликнул ее дед. Он стоял в дверях.

Вздрогнув от неожиданности, она обернулась и выронила ключ. Он, звякнув, упал на пол. Софи не осмеливалась поднять глаза на деда.

– Я… я искала свой подарок на день рождения, – пролепетала Софи, понимая всю неприглядность своего проступка.

Дед стоял в дверях и молчал – казалось, целую вечность. Потом огорченно вздохнул:

– Подними ключ, Софи.

Она повиновалась.

Он подошел к ней.

– Следует уважать частную жизнь других людей, Софи. – Дед опустился на колени рядом с ней и осторожно взял из ее рук находку. – Это не простой ключ. Если бы ты его потеряла…

От тихого голоса деда Софи стало еще хуже. Лучше бы он накричал на нее.

– Прости меня, дедушка. Мне правда очень стыдно. – Она помолчала, потом добавила: – Просто я подумала: это ожерелье – подарок на день рождения.

Он смотрел на нее несколько секунд.

– Повторю еще раз, Софи, потому что это очень важно. Человек должен уважать частную жизнь других людей. Тебе следует хорошенько это усвоить.