Колода предзнаменования

Скулы Августы пошли желваками.

– Полагаю, что так.

Мэй снова погрузила пальцы в грязь и, подумав о корнях, ощутила, как дорога в ее разуме немного удлинилась. Их связь с боярышником стала крепче. Еще одно видение: она стояла на том же месте, что и сейчас, и окаменевшее дерево вновь покрывалось корой. Однако она не чувствовала триумфа. Предыдущее видение не давало ей покоя, внушало глубокий страх и представляло собой проблему посерьезнее. Которой ей следовало заняться незамедлительно.

– Я не думаю, что моя карта здесь просто потому, что я провожу гадание, – сказала она, нахмурившись.

Августа вскинула бровь.

– Да?

Мэй сглотнула.

– Дерево просит меня о помощи.

– Ты уверена? – сомнение на лице матери ранило Мэй в самое сердце.

– Ты стала бы спрашивать такое у Джастина?

Мэй не собиралась говорить так откровенно. По поджавшимся губам Августы она догадалась, что позже поплатится за это, – лишением привилегий или неудачным графиком патрулей на следующую неделю. Но это несправедливо! Казалось, никто не верил, что она может сыграть хоть мало-мальски важную роль. И в глубине души Мэй боялась, что они правы.

– Джастина здесь нет, – отрезала Августа. – И у тебя осталась еще одна карта.

Мэй опустила взгляд на всевидящее око. На карту было проще смотреть, чем на родную мать. Ее руки задрожали от раскаленной и дурманящей ярости. Из-за дерева. Из-за матери, отчаянно цеплявшейся за ребенка, который не мог ей помочь, и игнорировавшей того, который мог.

В глубине ее разума дороги закручивались и извивались. Мэй почувствовала, как что-то расплетается, – ее дорога. Тонкая, колючая, скручивающаяся вокруг себя, как спутанный узел возможностей, который пока нельзя распутать.

Она пульсировала, как бьющееся сердце, и девушка впервые протянула к ней руку. Схватив ростки и сосредоточившись на этом пути, она позволила корням пробраться в свой разум.

«Она моя, – прошипела Мэй картам, самой Четверке Дорог. – Что бы ни произошло дальше, она моя».

От нее к картам прошел разряд энергии. Запылав между ее переплетенных пальцев, он прокатился по узору из ее старых ран на ладонях, которые уже давно исчезли. Мэй потребовалось все самообладание, чтобы сдержать крик.

Путь встал на место. Карты завибрировали… и менялись до тех пор, пока жар в ее ладонях не ослаб.

Мэй сделала глубокий вдох и подняла веки. Под ее ноздрями и по краям глаз собиралась кровь, размывая окружающий мир. Когда она моргнула, на штанах пижамы появились алые брызги.

– Что это было? – резко спросила Августа.

Ложь тихо и легко сорвалась с ее губ.

– Карты хотели сказать мне кое-что еще.

Но на самом деле все было совсем наоборот. Это Мэй хотела сказать кое-что картам… и они изменились. Они прислушались к ней.

Готорны на такое не способны. Но у нее получилось.

Мэй молча перевернула последнюю карту, готовясь увидеть свой путь и принять свое будущее.

И ахнула.

Ее взгляд упал на Крестоносца – рыцаря на лошади, вставшей на дыбы перед тем, как кинуться в атаку. Все его тело было скрыто доспехами, помимо двух пламенных глаз за забралом шлема.

Карта ее отца.

Даже не глядя на мать, Мэй знала, что увидит на ее лице только подавляющее, неминуемое разочарование. Августа настоит на том, что это ничего не значит и им не стоит обращать внимание на карту.

Но Мэй знала, что это не так.

Поскольку в таком контексте Крестоносец мог значить лишь одно: она не исцелит боярышник без помощи отца. И если ради этого ей придется пойти против желаний матери, то пусть будет так.

В конце концов, колода Предзнаменований повиновалась не Августе Готорн. А Мэй.





2





Неделю спустя



Харпер Карлайл ждала своей расплаты с клинком в руке и глубоким непроницаемым ужасом в сердце.

– Можешь опустить его, – спокойно сказала Вайолет Сондерс, агрессивно сжимая чашку кофе в руке. Они стояли плечом к плечу на заднем дворике ее внушительного особняка и смотрели на лес. Желтые верхушки деревьев на холме сияли пламенем в свете солнца. – Они не сделают тебе ничего плохого.

Харпер посмотрела в сторону двух людей внизу холма, примерно в двадцати шагах от них, и решила не опускать меч.

– Они – моя семья. Еще как сделают.

Идея встретиться принадлежала не ей, но Харпер согласилась, когда ее брат с сестрой написали Вайолет о своем отчаянном желании ее увидеть. Поскольку после недели изоляции в доме Сондерсов, где было абсолютно нечего делать, кроме как пялиться на жутковатые чучела животных, Харпер надоело прятаться.

Если она хотела когда-нибудь выйти из укрытия дома Вайолет, то должна была разобраться с этой проблемой. И как бы ей ни не хотелось с ними общаться, Сет и Митси Карлайл были не наихудшими из людей, с которыми ее ждала серьезная беседа.

После неловких приветствий брат с сестрой молча прошли через заднюю дверь. Вайолет загнала всех в гостиную, и Сет с Митси сели на широкий кожаный диван. Харпер заняла мягкое кресло и посмотрела на родственников, чувствуя острую боль в культе. Ее левая рука заканчивалась чуть ниже локтя – результат несчастного случая, произошедшего сразу после ритуала. Когда она была напугана или расстроена, то по-прежнему испытывала фантомные боли.

У Карлайлов явно бывали дни и получше. Длинные рыжие волосы Митси были собраны в небрежный пучок на затылке, подводка размазалась в уголках глаз, на подбородке проклюнулся прыщ. На Сете была футболка с надписью: «УГРОЗА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ», что, скорее, факт, нежели плохая шутка.

– Мы кое-что принесли, – тихо сказала Митси, ставя сумку на кофейный столик между ними. – Тут твоя одежда, косметика и все такое.

Харпер вскинула бровь.

– На тебе мой черный свитер.

– Я же не говорила, что вся одежда. – Митси было четырнадцать, и в этот момент ее раздраженное и капризное поведение полностью соответствовало возрасту. – Ты же знаешь, что все это необязательно, верно? Ты могла бы просто вернуться домой.

– Митси… – голос Сета прозвучал низко и хрипло. Потянувшись в карман, он достал мобильный телефон Харпер и кинул его на стол рядом с сумкой. – Она сбежала от нас в такой спешке, что ничего с собой не взяла. Харпер не вернется домой просто потому, что ты ее попросишь.

Харпер с тяжестью на сердце взглянула на вещи на столе. Ей хотелось дать Митси совет по уходу за кожей и отправить Сета помыть голову. Вместо этого она опустила меч на колени. Это единственное, что она взяла с собой, когда явилась сюда семь дней назад… ну, и еще грязную, промокшую насквозь сорочку, которую пришлось выкинуть.

– Сет прав, я не вернусь. Но не потому, что я пытаюсь сбежать от вас.

Митси подалась вперед.

– А поч… – она запнулась и понизила голос: – Ты не возвращаешься потому… что это правда? То, что говорят о тебе Готорны?

Сердце Харпер подскочило и бешено заколотилось. Вайолет, которая до этого момента хранила молчание, прочистила горло.

– Осторожно, – сказала она. Орфей, в прошлом домашний кот и ныне ее бессмертный спутник, запрыгнул на колени хозяйке. – Вы обещали не задавать слишком много вопросов.

Не то чтобы это было угрозой, но сестра и брат Харпер все равно напряглись.

Поэтому Харпер и попросила Вайолет присутствовать на их встрече. Не ради физической защиты – при необходимости она и сама могла прекрасно себя защитить, – а потому что она о многом не хотела говорить. Не была готова раскрыть правду. Но на этот вопрос она могла ответить.

– Все нормально. Ты хочешь увидеть, на что я способна? Хочешь доказательств?

Харпер мимолетно прикоснулась к листьям всеми забытого папоротника рядом со столом. А затем сделала глубокий вдох и толкнула.

В ночь, когда ее сила вернулась, она не пошла к дому Готорнов с осознанной мыслью уничтожить их дерево. Но, увидев длинные ветви боярышника, тянувшиеся на крышу и покачивавшиеся на ветру, она ощутила весь накопленный гнев от того, что с ней сделали: из-за отца, сомкнувшего руки на ее шее, из-за Церкви Четверки Богов в их темно-коричневых мантиях, из-за пялившегося на нее Джастина, из-за меча, прижатого к ее шее, и, разумеется, из-за вернувшихся воспоминаний о ночи ритуала. Ночи, когда Августа Готорн забрала ее силу, прежде чем у Харпер даже появилась возможность ее использовать.

Ясно дело, это Вайолет помогла ей вернуть память. В конце концов, они с мамой и сами прошли через подобное; очевидно, что это она разгадала секрет, как все исправить, очевидно, что это она оставила Харпер записку.

Ей нужно было еще столько всего понять. Разобраться со столькими эмоциями. Теперь Харпер понимала, почему последние несколько недель Джастин Готорн вел себя так странно по отношению к ней, – ведь это не его мать была виновата в том, что Харпер потеряла все.

А он.

Джастин предал ее в ночь ритуала. Продал своей матери даже раньше, чем у Харпер появился шанс использовать новообретенные способности.

Толкнул ее в озеро, что привело к несчастному случаю, стоившему ей руки… и отправил прямиком в Серость.

В тот момент Харпер потерялась в эмоциях; тоска по всему, что забрали у нее Джастин и его семья, вскружила ей голову. Она крепко прижала ладонь к стволу и вытолкнула в него всю свою злость. А, отстранившись, поняла, что боярышник стал неподвижным, и не захотела ничего менять.

На сей раз изменение было не таким радикальным. Листья замерли на месте, их зеленый цвет блекнул до рыжевато-бурого, пока растение не стало каменным. Но затем Харпер почувствовала что-то еще: желание продолжить. Камень распространился к горшку папоротника и пополз к полу. От паники у нее пересохло во рту, когда она осознала, что не может остановиться.

Вайолет взяла ее за плечо и перевела внимание на себя. Харпер резко выдохнула от облегчения – камень прекратил распространяться. Когда она подняла взгляд, Митси с Сетом смотрели на нее с раскрытыми от удивления ртами.

Первым заговорил ее брат:

– Вот черт!

Митси присела на пол, чтобы изучить растение. Когда она посмотрела на Харпер, ее глаза стали круглыми, как блюдца.

– У тебя есть сила?

Харпер горько, немного маниакально рассмеялась.