Колода предзнаменования

Для него любовь всегда сопровождалась болью – она была как оружие у его горла, которое семья и друзья бесстыдно использовали, чтобы контролировать его. Как вопрос без ответа, как нескончаемое ноющее чувство в груди, как далекое эхо воспоминаний, которые лучше забыть. Но даже все это не могло погасить надежду, что однажды он сможет заботиться о близких людях и чувствовать, что это победа, а не поражение. Что с эмоциональными связями станет проще, а не сложнее, быть человеком.

– Ты не знаешь, чего бы она хотела, – сказал он. – Никто из нас не знает.

– И никогда не узнает, – ответил Габриэль. – А значит, нам нужно принять наилучшее решение, исходя из той информации, что у нас есть. Мы оба совершеннолетние – медицинская доверенность дает нам право решать за нее. Врачи ничего не будут делать без согласия нас обоих.

– Вот и хорошо, – Айзек почувствовал, как по его жилам течет сила, нарастая наряду с его гневом. – Потому что я говорю «нет» и не собираюсь менять свое мнение.

– Айзек… – в голосе Габриэля четко слышалось предупреждение. – Ты уже не ребенок. Подобные решения непростые, но они необходимы. Хотя бы пообещай, что подумаешь об этом.

В ответ Айзек поднял руку. Воздух вокруг братьев замерцал, у его ладони собрался фиолетовый и красный свет. Габриэль медленно попятился.

– Ты прав, – прошептал Айзек. – Я уже не ребенок. А теперь оставь меня в покое.

Он сжал кулак и отвернулся от брата, испугавшись, что если будет смотреть на него еще секундой дольше, то на глазах выступят слезы. Когда Айзек оглянулся, Габриэль уже ушел. В кармане Айзека завибрировал телефон.

Нахмурившись, он достал его, ожидая очередных манипуляций со стороны брата. Но сообщение прислал не Габриэль… а Мэй.

– О нет, – пробормотал Айзек, вчитываясь в слова на экране. Затем неохотно напечатал ответ.

Через пару минут в дверях мавзолея появилась Мэй. Ее лицо, как всегда, источало высокомерие, вся одежда была розовой, но в том, как она барабанила ногтями по бедру, осматривая склепы с останками основателей, чувствовалась некая нервозность.

Смотреть на нее тоже было больно, но по другой причине. Она слишком походила на своего старшего брата.

– Ты тут что… просто тусуешься? – недоверчиво спросила Мэй, цокая каблуками по мраморному полу.

Айзек пожал плечами, так как не хотел рассказывать о Габриэле ни ей, ни кому-либо еще.

– Ну, сама понимаешь… отдаю дань уважения.

– Ага. – Мэй села на скамью и жестом показала, чтобы Айзек присоединился к ней. – Ну, тут хотя бы уединенно.

Айзек сел рядом и посмотрел на символ основателей, вырезанный в центре пола: круг с пересекающими его, четырьмя линиями. Случайные посетители могли бы подумать, что это крест, но Айзек знал правду.

Этот город жил в страхе перед совсем другим богом. Кем-то, скорее, чудовищным, нежели святым. Но для основателей это было примерно одно и то же. Могущество есть могущество, и люди всегда будут его жаждать, независимо от того, замаскировано ли оно красивыми словами и осторожными манипуляциями или оголено до клыков и когтей.

– Ну? – немного грубее, чем планировалось, начал он. Айзек все еще думал о Габриэле, но ждать не хотел общаясь с Готорнами, он пришел к выводу, что лучше переходить сразу к делу. – О чем ты хотела поговорить?

– Мне нужна твоя помощь. – Мэй пустилась рассказывать об увиденном больном дереве и его возможной связи с Серостью. – Нам нужно избавиться от этой проблемы, пока о ней не узнал весь город.

Но пока она говорила, в голове Айзека звучали собственные слова, произнесенные хриплым и сломленным голосом Джастину всего пару недель назад. «Я делаю все, что ты захочешь, потому что твое счастье важнее моих страданий».

Ему было невероятно трудно признаться в своих чувствах Джастину, зная, что они невзаимны. Но другого способа порвать их связь он не видел.

Слишком долго Айзек думал, что лучше – безопаснее – следовать за Готорнами, чем прокладывать собственную дорогу. Теперь он понимал, что это была нездоровое решение, и изо всех сил пытался его нарушить. Но это было не так уж легко.

Ответив так быстро на сообщение Мэй, он поддался соблазну. Неважно, что он был занят решением своих проблем. Инстинкт отложить их на потом ради Готорнов был слишком сильным, чтобы его игнорировать.

Но у Айзека появились собственные планы: поиски с Вайолет, разборки с Габриэлем. Все это принадлежало ему, они были его историей. И он не бросит их, просто чтобы защитить другую семью, – семью, которая всегда просила о слишком многом.

– Прости, – сказал он, вставая. – Я не буду спасать ситуацию за тебя. Не в этот раз.

Мэй изумленно уставилась на него.

– Что?! Но, Айзек, это может быть невероятно опасно!

– Тогда твоя семья с этим разберется, – резко парировал он. – Это ведь ваша работа, так?

До чего же приятно было отказать. Просто уйти, распахнуть двери мавзолея, прищуренно взглянуть на полуденное солнце и пойти через городскую площадь домой. Это ли не свобода?





4




Первый вдох свежего лесного воздуха стал для Харпер откровением. Она так долго пряталась в затхлом особняке Сондерсов, что почти забыла, каково в мире снаружи. Шпили дома исчезли за верхушками деревьев, и тяжесть в ее груди ослабла. С купола из веток над ее головой падали оранжевые листья.

Она подготовилась, насколько это вообще возможно. Харпер тщательно подошла к выбору наряда: удобные ботинки, джинсовая куртка с завязанным рукавом под культей и юбка до колен. В ножнах на поясе висел меч. Плюс ко всему, она идеально подвела глаза. Все это служило ей броней.

И все это перестало иметь значение, как только она вышла на беговую площадку за школой Четверки Дорог.


Асфальт укрывал слой сухих листьев, которые еще не успели смести. Уроки уже закончились, и сегодня у команды по бегу был выходной, но Джастин Готорн все равно пришел.

В основном дети предпочитали не сидеть на трибунах, а прятаться под ними, чтобы посплетничать, пообжиматься или покурить. Но сегодня Джастин сидел один с полупустой бутылкой воды рядом. К его лбу прилипли светлые пряди, сгорбленная поза выражала раздражение. Им потребовалось несколько дней, чтобы договориться о встрече: в конце концов, за ними пристально следили. Это единственное время, которое удалось выкроить.

Джастин заметил Харпер, и его глаза расшились от чего-то похожего на смесь страха и надежды. Здороваться не было смысла. Все любезности остались далеко в прошлом.

– Я знаю, что ты со мной сделал, – заявила Харпер, и ее слова раскатились по площадке. Снова подумав о его предательстве в ночь ритуала, она мысленно собрала всю свою злость и вцепилась в нее изо всех сил. – Что ты можешь сказать в свое оправдание?

– Я не хотел, чтобы ты потеряла память. – Джастин поднялся и за пару широких шагов преодолел бо́льшую часть расстояния между ними. Они стояли ровно на границе леса и трека, из-под асфальта выступали корни. – Но ты должна знать, Харпер, что как только появилась такая возможность, я нашел способ вернуть тебе воспоминания. Надеюсь, это чего-то да стоит.

– Я… что?! – Харпер нахмурилась. – Это Вайолет вернула мне воспоминания!

Лицо Джастина омрачилось.

– Я подумал… Когда ты предложила встретиться, я подумал, что ты знаешь…

– Знаю о чем?

– Это был я. – Его голос задрожал, но лицо оставалось непоколебимым. По горлу Харпер поднялась тошнота.

Джастин хороший лжец, но она сомневалась, что он врет. Не в этот раз.

Харпер ни разу не задумывалась, что за этим мог стоять Джастин, ведь ее воспоминания о нем были ужасными. Воспоминания о том, как он разрушил ее жизнь. Он бы ни за что не захотел возвращать ей их; в этом не было смысла! Харпер подумала о его виноватом поведении в последние несколько недель. Как он извинился за то, что причинил ей боль много лет назад. Она считала, что это просто притворство, способ принести ей еще большую боль.

Готорны держали ее в неведении, потому что боялись ее способностей. Заключили ее в клетке собственного разума на три года и воспользовались тем, что она не могла увидеть правду, чтобы посеять свою ложь. Но если Джастин не врал, то он обернулся против собственной семьи, – сделал то, что Харпер считала невозможным, – чтобы помочь ей.

– Тебе стоило рассказать мне, – прошептала она.

Мир словно переродился вокруг нее, такой шаткий и новый. В ней проснулось чувство вины, а затем злость, что Джастину вообще удалось его пробудить. Он спас и обрек ее; ранил и исцелил. Харпер одновременно ощущала тяжесть обоих поступков, и от этого прилива эмоций ей захотелось расплакаться. Это несправедливо, что ее лучший и худший моменты сводились к одному человеку.

– Знаю, – Джастин пнул асфальт носком кроссовки. – Мне жаль, что я был недостаточно храбрым, чтобы помочь тебе раньше. Мне жаль, что я прислушался к Августе. Мне жаль, что тебе пришлось провести годы в одиночестве и верить, что ты бессильна. Ты заслуживала лучшего.

Внезапно слезы подступили опасно близко к глазам.

– Спасибо.

– Я знаю, что ты никогда меня не простишь. И у тебя нет причин верить, что я больше ничего от тебя не скрываю.

Но Харпер верила ему. Потому что теперь она помнила ту ночь. Помнила, что в действительности тогда произошло. Она пришла в ужас, когда Августа Готорн напала на нее, и действовала рефлекторно, не понимая своей силы. Джастин защитил свою мать. И Харпер не простила его, вот уж нет, но она поняла, почему он толкнул ее в озеро, в Серость. Он не знал, к каким ужасным последствиям это приведет. Не знал, что бы она сделала с его матерью.

Харпер тоже этого не знала. Зато теперь она знала, каково чувствовать, как кожа Августы твердеет в ее хватке, видеть страх в глазах шерифа. Это было ужасающе. И необходимо. Такие люди как Августа не прислушивались к голосу разума – они подчинялись только страху.

А в тот момент Августа Готорн боялась ее – четырнадцатилетнюю девочку. Боялась до сих пор. Любопытно, что пугало ее больше: тот факт, что Харпер могущественнее, или то, что несмотря на все попытки этому воспрепятствовать, ее сын не оставлял Харпер в покое. От этой мысли в груди у нее все затрепетало. Последние три года она только и мечтала о силе и теперь стала ее обладательницей.

И пришла сюда, чтобы использовать ее.

Харпер хотела вернуть себе прежнюю жизнь и перестать прятаться в особняке Сондерсов. Джастин мог помочь с этим. Главное правильно разыграть карты.

– Ты сделал мне больно, – спокойно сказала она. – Я не стану притворяться, будто ничего не было, и не обещаю тебе прощение. Но я также знаю, что неправильно поступила с деревом вашей семьи. Я хочу найти способ решить нашу проблему так, чтобы больше никто не пострадал.

– Прекрасно. – Голос принадлежал не Джастину. Звонкий и плавный, он четко произносил каждый слог. – Значит, ты готова сотрудничать.

Мэй Готорн вышла из леса из-за спины брата, сжимая в руке колоду Предзнаменований. В свете солнца ее волосы оттенка пепельный блонд казались почти белыми, на шее, над шелковым блейзером цвета шампанского, светился медальон.

– Мэй? – резко спросил Джастин. – Что ты тут делаешь?

По Харпер поднялось раскаленное и острое чувство предательства. Глупо было полагать, что она сможет договориться о встрече с Готорном. Она посмотрела в сторону деревьев.

– Ты обещал прийти один! – сказала она, сердито поворачиваясь к Джастину.

– Я и пришел. – Он беспомощно переводил взгляд с сестры на Харпер. – Пожалуйста, ты должна мне поверить! Я не знал, что она там прячется.

Харпер замешкалась. Джастин выглядел по-настоящему растерянным. С другой стороны, не далее как пару минут назад она размышляла о том, какой он хороший лжец.

– И ты ждешь, что я поверю, что она шпионила за нами?

– Да! Потому что это правда!

– И, судя по всему, не зря, – Мэй покачала головой и посмотрела на Харпер с нескрываемым недоверием. – Ты напала на наше дерево. Мы не можем просто закрыть глаза на такую наглую провокацию. Тебе повезло, что мы не объявили тебе войну.

– Мэй! – осадил ее Джастин. – Ты не можешь кидаться такими словами, как «война»…

– Она уже это сделала, – процедила Харпер. – Слушай, Мэй, тебе лучше уйти. Мы с Джастином прекрасно улаживали все самостоятельно. Ты только ухудшаешь ситуацию.

– Никуда я не уйду, – Мэй скрестила руки. – Когда дело касается тебя, Джастин не дружит с логикой.