Контакт на Жатве

– Продолжайте, пожалуйста, – улыбнулась Аль-Сигни.

Сиф свернула массивы и позволила алгоритмам привести ядро в более разумное состояние. Код успокоил чувства замешательства, смущения и даже обиды. Пока ядро остывало, она приготовилась к неминуемому ответу Мака. Но, как джентльмен, которым он себя часто выставлял, ИИ ничего не написал по личному каналу – не предложил ни одного кокетливого байта в течение оставшейся части анализа.





Глава 5




Жатва, 21 декабря 2525 года



Когда «Теплое приветствие» отделилось от Тиары, у Эйвери на миг закружилась голова. Искусственная гравитация на станции была не особенно сильной, но контейнеру пришлось задействовать магнитопланные лопасти для временного контакта со сверхпроводящим покрытием третьего подъемника, чтобы освободиться. Через несколько километров лопасти втянулись, и голова у Эйвери перестала кружиться; для снижения было вполне достаточно притяжения Жатвы.

Гостеприимный компьютер по громкой связи сообщил, что путешествие с геостационарной орбиты до Утгарда, экваториальной столицы Жатвы, займет чуть меньше часа. Потом меньшие динамики в кресле Эйвери спросили, не хочет ли пассажир послушать официальное планетарное приветствие колониальной администрации. Морпех посмотрел на Хили, который все еще возился с ремнями несколькими сиденьями левее. Не горя желанием всю дорогу парировать неудобные вопросы медика, Эйвери согласился.

Штаб-сержант почувствовал вибрацию коммуникатора, достал его из кармана оливково-серых брюк и нажал на сенсорный экран, подключаясь к сети «Теплого приветствия». Потом вытащил встроенные в планшет наушники и вставил их по назначению. Как только губчатые насадки расширились в соответствии с конфигурацией ушных каналов, гудение двигателей понизилось до глухого шума. В этом подобии тишины компьютер начал заготовленное обращение.

– От имени колониальной администрации приветствую вас на Жатве – роге изобилия Эпсилон Инди! – с энтузиазмом проговорил мужской голос. – Я искусственный интеллект, ответственный за сельскохозяйственные операции планеты. Пожалуйста, зовите меня Маком.

На экране появилась официальная печать КА – грозный профиль знаменитого орла в окружении семнадцати ярких звезд, по одной на каждый мир ККОН. Под крыльями птицы расположилась группа колонистов. Их глаза с надеждой взирали на флот элегантных колониальных кораблей, летящих параллельно поднятому орлиному клюву.

Образ символизировал экспансию через единство и в свете Восстания казался Эйвери скорее наивным, нежели вдохновляющим.

– Для каждого человека на каждом из наших миров Жатва – синоним продовольствия. – За легким тягучим голосом Мака послышались первые высокие аккорды планетарного гимна Жатвы. – Но что позволяет нам производить в таком огромном количестве натуральную и здоровую пищу?

Речь прервалась театральной паузой, и в этот момент внизу обзорного окна появился северный полюс Жатвы – пятно темно-синего моря без единой крапины льда, окруженное слегка изогнутым берегом.

– Два обстоятельства, – продолжил Мак, отвечая на собственный вопрос. – География и климат. Суперконтинент Эдда занимает более двух третей поверхности Жатвы, создавая изобилие пахотных земель. Два малосоленых моря – Хугина на севере и Мунина на юге – являются основными источниками…

Хили хлопнул Эйвери по плечу, и тот вынул наушник.

– Хочешь чего-нибудь? – Медик кивнул в сторону пищевых автоматов и кулеров, выстроившихся под обзорным окном.

Эйвери отрицательно покачал головой.

Хили перескочил через ноги Эйвери и протиснулся к концу ряда кресел. В «Теплого приветствия» имелась достаточная гравитация, и Хили, держась за перила, уверенно спустился по лестнице в открытое общее пространство к автоматам. Но стоило медику попытаться пройтись, как ноги подогнулись и он опрокинулся на спину, смягчив падение дзюдоистской самостраховкой. Эйвери почувствовал нечто показное в дурачестве Хили, словно тот играл на публику.

Если так, то у него получилось. Несколько техников Тиары, сидевшие справа от Эйвери, хлопали и свистели, пока медик силился подняться на ноги. Хили пожал плечами и со смущенной улыбкой – мол, что поделаешь? – направился к автоматам.

Штаб-сержант нахмурился. Медик был шутником и баламутом – такие солдаты нравились Эйвери в начале службы. Есть рекруты, которые словно обожают навлекать на себя гнев инструкторов по строевой подготовке. Но в подразделении Эйвери весельчаков было немного. И хотя штаб-сержант не любил это признавать, он настолько привык к вечно угрюмым морпехам из отдела спецопераций, сражающихся с повстанцами, что с трудом общался с любым, кто не разделял их сугубо делового подхода к военной службе.

– Восемьдесят шесть процентов Эдды находятся ниже пятисот метров над уровнем моря, – продолжал Мак. – Однако единственное заметное возвышение наблюдается вдоль Бивреста – того, что вы называете нагорьем, – разрезающего континент по диагонали. Сейчас вы должны его видеть к западу от Утгарда.

Эйвери вытащил второй наушник. Вид говорил сам за себя.

Морпех разглядывал северо-восточную оконечность Бивреста, скрытую перистыми облаками, – яркую стену из известкового сланца, которая начиналась в северных долинах к югу от моря Хугина и уходила на юго-запад к экватору. Из-за положения обзорного окна Эйвери не мог посмотреть прямо вниз, но он представил низкий полукруг из семи освещенных солнцем нитей Тиары, уходящий под углом к Утгарду.

Прошло немало минут, а затем вид в окне запестрил красками. Желтое, зеленое и коричневое – все являло собой увеличивающуюся сетку полей, иссеченных серебряными линиями. Эйвери разумно предположил, что последние были частью дорог маглева – семи основных линий, идущих от складов в основании каждого лифта и разделенных на меньшие ветки, словно жилки древесного листа.

Компьютер «Теплого приветствия» заговорил по громкой связи, призывая пассажиров вернуться на свои места для посадки в Утгарде. Но техники с Хили продолжали пить пиво из кулеров, когда в поле зрения появились первые здания столицы. Горизонт не был запоминающимся: в городе лишь несколько десятков башен, ни одна не выше двадцати этажей. Но современные здания с панорамными окнами свидетельствовали о прогрессе, совершенном планетой со времени прошлого визита Эйвери. В то время по пальцам можно было пересчитать кварталы блочных поликретовых домов, а население колонии насчитывало пятьдесят, от силы шестьдесят тысяч человек. Сверившись с коммуникатором еще раз перед тем, как отложить его, Эйвери узнал, что число жителей уже перевалило за триста тысяч.

Здания внезапно исчезли, и «Теплое приветствие» потонуло в темноте, погружаясь в опору третьего лифта – массивный поликретовый монолит, соединенный с просторным складом, где готовились к подъему десятки грузовых контейнеров. Эйвери дождался, когда техники уйдут, и присоединился к Хили в багажном отсеке. Они достали сумки и вышли из пассажирского терминала опоры, моргая от яркого послеполуденного солнца Эпсилон Инди.

– Сельскохозяйственные планеты, – заворчал Хили. – Жарче только в парилке.

Густой экваториальный воздух мгновенно увеличил впитывающие свойства униформ. Ткань прилипала к нижнему белью солдат, шагающих на запад по выложенному плиткой пандусу к широкому, усаженному деревьями проспекту. У тротуара стояло такси, бело-зеленый седан. Голографическая лента вдоль пассажирской двери лаконично сообщала: «ТРАНСПОРТ: ДЖОНСОН, ХИЛИ».

– Открывай! – заорал Хили, ударив кулаком по крыше такси.

Машина подняла похожие на крылья чайки двери и распахнула багажник. Уложив сумки, Эйвери расположился на сиденье водителя, Хили занял место пассажира. В приборной панели загудели вентиляторы, остужая влажный воздух.

– Здравствуйте, – прочирикал седан, вливаясь в редкое движение по проспекту. – Мне поручено доставить вас в… – Последовала пауза, в течение которой компьютер готовил связный ответ: – Гарнизон колониального ополчения, шоссе Гладсхейма, съезд двадцать девять. Все верно?

Хили слизнул пот с верхней губы. Он успел выпить немало пива во время спуска, поэтому язык плохо слушался.

– Верно, но нам нужно сделать остановку. Нобелевский проспект, сто тринадцать.

– Подтверждаю. Сто три…


– Отставить! – гаркнул Эйвери. – Едем первым маршрутом!

Седан нерешительно сбросил скорость, потом свернул налево, на проспект, граничащий с северным краем длинного травянистого парка – центральной аллеи Утгарда.

– Ты что это вытворяешь?

– Один техник рассказал мне о местечке с очень дружелюбными девчонками. Я подумал, что прежде…

– Машина, я веду, – оборвал штаб-сержант медика.

– Вы принимаете на себя всю ответственность за…

– Да! И покажи карту.

Из отсека в приборной панели появился компактный руль. Эйвери крепко сжал его руками.

– Ручное управление подтверждено, – ответил седан. – Пожалуйста, ведите осторожно.

Эйвери нажал кнопку на руле, связанную с акселератором, и на внутренней поверхности лобового стекла появилась призрачная сетка окружающих улиц. Эйвери мгновенно запомнил маршрут.

– Убери карту. И сделай потише чертов кондиционер.

Вентилятор замедлился, и влажность, усмиренная, но не побежденная, начала понемногу повышаться.

– Ладно, Джонсон, – вздохнул Хили, закатывая рукава рубашки. – Для тебя это в новинку, так что давай объясню. На то, чтобы вести БПКО, есть всего несколько причин. Во-первых, вероятность, что тебя пристрелят, очень низка. Во-вторых, это лучший известный мне способ попробовать колониальных цыпочек всякого рода.

Эйвери без предупреждения сменил полосу. Хили отбросило на пассажирскую дверь. Медик выпрямился с раздраженным вздохом:

– В Эридане военная форма тебя прикончит. А здесь? Поможет найти девочку.

Эйвери заставил себя сделать три неторопливых вдоха и выдоха и уменьшил давление пальца на акселератор. Слева от него фонтан на аллее выбрасывал высокие струи воды. Дымку несло по проспекту, превращая пыль на лобовом стекле седана в грязные разводы. Автоматически включились дворники и быстро очистили обзор.

– Моя форма, куда бы я ни отправился, означает одно, – спокойно произнес Эйвери. – Она дает понять, что я морской пехотинец, а не салага, в которого ни разу не стреляли, не говоря уже о том, чтобы самому пустить пулю в человека. Моя форма напоминает мне о кодексе поведения ККОН, который четко ограничивает потребление алкоголя и братание с гражданскими. – Он дождался, когда Хили выпрямится на сиденье. – И самое главное, моя форма напоминает мне о людях, которые больше не могут ее носить, потому что их нет в живых.

Перед мысленным взглядом Эйвери мелькнула картинка: призрачные силуэты морпехов внутри столовой, ярко высвеченные термальной камерой дрона. Он оторвал взгляд от дороги и посмотрел на Хили в упор:

– Если ты не уважаешь форму, ты не уважаешь их. Понял меня?

Медик сухо сглотнул:

– Да.

– И с этого момента меня зовут штаб-сержант Джонсон. Ясно?

– Я понял.

Хили поморщился и отвернулся к своему окну. Эйвери легко догадался, какое слово не прозвучало. «Я понял, говнюк», – говорили скрещенные на груди руки.

Доехав до конца аллеи, Эйвери промчался через перекресток и миновал внушительное гранитное здание парламента Жатвы. Дом в форме буквы «I» был окружен низкой чугунной оградой и ухоженным парком. Солома, которой была выстлана кровля, выгорела на солнце.

Эйвери уже жалел, что взял жесткий тон. Они с Хили практически в равных званиях, но штаб-сержант повел себя со спутником как с желторотым новобранцем. «И когда я стал таким лицемером?» – спрашивал себя Эйвери, крепко держа баранку. Его трехдневный кутеж в Зоне – не первый случай, когда морпех напивался в форме.

Эйвери готовился коротко извиниться, когда Хили пробормотал:

– Э-э… штаб-сержант Джонсон… Притормози, когда будет возможность. Старшину первого класса Хили тошнит.



Тремя безмолвными часами позже они съехали с Бивреста и углубились в долину Ида. Эпсилон Инди опускался в окружении розово-оранжевых рассеянных облаков к идеально прямому двухполосному шоссе. Из-за малого диаметра Жатвы горизонт был заметно изогнут, подчеркивая контуры пшеничных полей, возникших за Идой после растянувшихся на сотни километров фруктовых садов. Эйвери опустил стекла седана, и ворвавшийся в кабину воздух уже не был невыносимо жарким. Согласно военному календарю ККОН, привязанному к Земле, сейчас стоял декабрь. Но на Жатве царила середина лета – разгар сезона созревания.

Едва последние лучи Эпсилон Инди скрылись за горизонтом, округу затопила темнота. Шоссе не освещалось, и поселений впереди не было видно. У Жатвы не имелось луны, и хотя другие четыре планеты системы сияли необычно близко, их света не хватало. Включив фары, Эйвери заметил знак съезда и свернул с шоссе на север.

Машину затрясло на рыхлом гравии уходящей вверх дороги. Несколько плавных поворотов в пшеничном поле, и они добрались до учебного плаца, окруженного довольно новыми одноэтажными зданиями из поликрета: столовая, казармы, автопарк, санчасть – все та же неизменная планировка, виденная Эйвери много раз.

Он сделал круг вокруг флагштока, и фары озарили человека, сидящего на крыльце столовой с сигарой. Запах, проникающий в машину сквозь открытые окна, был легко узнаваем: «Милый Вильям» – марка, которую предпочитал почти каждый офицер корпуса морской пехоты. Остановив седан, Эйвери вышел и отдал честь.

– Вольно. – Капитан Пондер глубоко затянулся. – Джонсон и Хили, верно?

– Так точно, сэр! – хором ответили оба.

Пондер медленно встал:

– Рад вашему прибытию. Давайте помогу с вещами.