Королева ничего

Снимать швы – дело долгое и болезненное. Моя сестра великолепно проделала свою работу, аккуратно зашив мне живот и бок бесчисленными мелкими стежками. Теперь Бомбе приходится разрезать каждый стежок, осторожно вытаскивать нитку из кожи, а затем наносить сверху целебную мазь.

– Вау! – в миллионный раз восклицаю я. – Да кончатся они когда-нибудь, эти швы, или нет?

– Их нужно было снять еще несколько дней назад, – отвечает Бомба и длинно, глубоко вздыхает.

Я прикусываю язык, чтобы в очередной раз не вскрикнуть от боли. Когда же вновь обретаю возможность говорить, пытаюсь отвлечь себя вопросом.

– Кардан сказал, у тебя есть надежда, что Таракан поправится, это так?

Бомба наклоняется надо мной. От нее пахнет порохом и горькими травами.

– У меня всегда «есть надежда», когда он заходит, – морщится она.

В дверь осторожно стучат. Бомба вопросительно смотрит на меня.

– Кто там? Войдите, – говорю я, опуская задранный подол платья, чтобы прикрыть тот ужас, который творится у меня на животе.

В комнату входит посыльная с маленькими, как у мотылька, крыльями и нервным выражением на лице. Что ж, ее появление дает мне пусть небольшую, но передышку от пытки, которая называется снятием швов. Посыльная низко кланяется, и у нее такой вид, будто она вот-вот может упасть в обморок. Возможно, ее приводит в такой ужас груда окровавленных ниток, которые она видит перед собой.

Собираюсь было объяснить посыльной, что здесь происходит, но отказываюсь от этого намерения, решив, что не могу опускаться с высоты своего королевского положения до разговоров с прислугой. Это поставит в неловкое положение нас обеих. Итак, вместо этого я изображаю то, что мне хотелось бы считать похожим на ободряющую улыбку, и спрашиваю:

– Да?

– Ваше величество, – говорит посыльная. – Вас хочет видеть леди Аша. Она послала меня, чтобы я привела вас к ней, прямо в комнату, где она томится.

– Томится, – недовольно повторяет себе под нос Бомба.

– Передай ей, что я встречусь с ней так скоро, как только смогу, – величественно, как мне хочется надеяться, отвечаю я.

Хотя это совершенно очевидно не тот ответ, на который рассчитывает ее госпожа, посыльная не возражает, просто стоит еще какое-то время на месте, потом спохватывается, смущенно отвешивает мне новый поклон и исчезает за дверью.

– Ты Верховная королева Эльфхейма, вот и веди себя соответственно, – с серьезным лицом говорит мне Бомба. – Никому не давай собой командовать. Даже мне.

– Но я же сказала ей «нет»! – возражаю я.

Бомба начинает не слишком бережно снимать очередной шов.

– Леди Аша не имеет права просить тебя к ней зайти, – нравоучительно говорит она. – И уж тем более не в свои покои. Особенно когда ты еще не оправилась от ран. Она лежит в постели и тоскует, ожидая, когда ты по ее велению упадешь к ней прямо с потолка.

– Уй! – мычу я, то ли реагируя на очередную, выдернутую из меня, нитку, то ли на вполне оправданный нагоняй, который мне устроила Бомба, то ли на ее резкий, уничижительный отзыв о леди Аше.



После того как Бомба закончила со мной, я игнорирую ее драгоценный совет и направляюсь к комнатам, которые занимает леди Аша. Нет, дело не в том, что я не согласна с Бомбой. Просто мне нужно кое-что сказать матери Кардана, и сейчас, кажется, наступило самое подходящее для этого время.

Пока я шла через зал, меня остановил Вал Морен, загородивший мне путь своей тростью. Глаза последнего смертного сенешаля Верховного короля были полны злобы.

– Каково чувствовать себя поднявшейся до таких головокружительных высот? – спрашивает он. – Не опасаешься, что снова можешь упасть?

– Думаю, вам лучше, чем мне, известно, каково это – падать, – огрызаюсь я.

– Нелюбезно, моя королева, ох как нелюбезно, – ворчит он в ответ. – Разве не положено вам быть милосердной даже с самым ничтожным из ваших подданных?

– Милосердия захотели? Сочувствия? – Я привыкла опасаться Вал Морена, его внушающих ужас предупреждений и диких взглядов, но теперь я больше его не боюсь. – Все эти годы вы могли бы помогать мне и моей сестре. Могли научить нас, смертных, тому, как выжить в этом мире. Но вы предоставили делать это нам самим, хотя вы и сами такой же смертный.

– Такой же? – щурит он на меня свои глаза. – Думаешь, что зерно, посаженное в почву гоблинов, даст тот же плод, что и в мире смертных? Не знаю, кто ты есть, но мы с тобой не одно и то же. Я попал сюда уже полностью созревшим.

С этими словами он уходит, а я сердито смотрю ему вслед.

Нахожу леди Ашу в кровати под балдахином, она лежит, запрокинув голову на подушки. Со стороны мне кажется, что ей с ее рогами трудно найти удобное положение для головы, но, подумав, решаю, что когда у тебя на голове растут рога, то к ним волей-неволей привыкаешь и приспосабливаешься.

Рядом с кроватью сидят двое придворных прихлебал – одна из них в платье, второй в брюках и камзоле с длинным разрезом на спине для крыльев. Та, что в платье, читает какую-то ерунду из сборника модных сонетов. Служанка, приходившая ко мне с сообщением от леди Аши, зажигает свечи, от которых по комнате растекается аромат шалфея, гвоздики и лаванды. Когда я вхожу, придворные продолжают сидеть чуть дольше, чем положено, а поднявшись, кланяются мне так вяло, словно пребывают в летаргическом сне. Леди Аша остается, разумеется, на кровати, смотрит на меня с легкой улыбкой и таким видом, будто нам с ней обеим известен один крайне неприятный секрет.

Впервые за долгое время думаю о своей собственной маме. Вспоминаю, как она откидывала голову, когда смеялась. Как позволяла нам летом допоздна играть на заднем дворе, гоняясь друг за другом в лунном свете. Помню свои липкие от растаявшего фруктового льда ладони и тяжелый запах гари из отцовской кузницы. Вспоминаю дневные прогулки, мультяшки по телевизору в гостиной, укусы комаров на моей коже. Думаю о том, как мама несла меня от машины до кровати, когда я засыпала во время долгих поездок. Вспоминаю дремотное, теплое ощущение, когда тебя несут на руках по воздуху.

Кем бы я была без всего этого?

– Можете не подниматься, – говорю я леди Аше. Она удивленно смотрит на меня, затем обижается, вспомнив о том, что обязана оказывать мне положенные в моем новом положении знаки внимания. По выражению глаз придворного в камзоле с разрезом догадываюсь, что он, едва выйдя из этой комнаты, начнет рассказывать всем подряд о том, чему только что оказался свидетелем. Очень сильно сомневаюсь в том, что рассказанная им история выставит меня в благоприятном свете. Плевать.

– Мы поговорим позже, – холодно говорит своим друзьям леди Аша.


Они совершенно спокойно относятся к тому, что их выставляют из комнаты, и еще раз – теперь уже по всем правилам – поклонившись нам обеим, исчезают. Дверь еще не успевает закрыться за ними, а я уже слышу, как они начинают горячо перешептываться друг с другом.

– Ты очень любезна, что согласилась навестить меня, – говорит мне мать Кардана. – Притом что так недавно вернулась к нам. И так недавно взошла на трон.

С трудом удерживаюсь, чтобы не улыбнуться. Неспособность лгать напрямую рождает порой очень, очень причудливые выражения.

– Подойди, – говорит она. – Присядь ненадолго рядом со мной.

Знаю, Бомба сказала бы сейчас, что я вновь позволяю командовать собой, но мне кажется мелочным обращать внимание на такое незначительное самоуправство.

– Когда я привела вас из Башни Забвения в мое логово шпионов, – говорю я на тот случай, если ей необходимо напоминание о том, почему меня лучше никогда не злить, – вы сказали, что хотите держаться подальше от Верховного короля, вашего сына. Но теперь, как я вижу, вы с ним поладили. Что ж, вам это должно быть приятно, поздравляю.

– Такого ребенка, как Кардан, было нелегко любить, – делает недовольную гримасу леди Аша. – Со временем он становился только хуже и хуже. Он не терпел ни малейшего покушения на свою свободу – вопил, брыкался, мог даже укусить меня. Мог найти игру и сосредоточиться на ней до тех пор, пока не выигрывал, а выиграв, дотла сжигал все фигуры и фишки. Тех, кто переставал оказывать ему сопротивление, он начинал презирать.

– И вы предупреждаете меня об этом по своей доброте душевной? – спрашиваю я, глядя ей в глаза.

– Я предупреждаю тебя об этом потому, что это уже не имеет значения, – натянуто улыбается она. – Ты обречена, королева Эльфхейма. Ты уже любишь его. Ты уже любила его и тогда, когда расспрашивала меня о нем, а не о собственной матери. И ты будешь по-прежнему любить его, смертная девушка, еще долго после того, как его чувства к тебе испарятся, словно утренняя роса.

Не могу не подумать о молчании Кардана в ответ на мой вопрос о том, нравится ли ему, что я его боялась. Какая-то часть его души всегда будет восторженно тянуться к жестокости. И даже если Кардан вдруг станет другим, это не означает, что он не сможет перемениться вновь.

Ненавижу быть дурой. Ненавижу, когда чувства начинают брать верх над моим разумом, делая меня слабой. Но страх оказаться дурой именно в нее меня и превращает. Ответ на загадку Кардана я должна была найти намного раньше. И даже если я не понимала, что это загадка, у меня все равно оставалась масса всевозможных уловок, которые можно было пустить в ход. Но нет. Я была настолько посрамлена тем, что попалась Кардану на крючок, что вообще перестала искать обходные пути, даже думать о них забыла. И даже после того, как нашла один из таких путей, не удосужилась придумать, каким способом его использовать.

Возможно, это не самая плохая вещь на свете – желание быть любимой, даже если тебя не любят. Даже если это причиняет боль. Возможно, люди не всегда бывают такими уж слабыми существами.

Может быть, проблемой всему был стыд?

Но, похоже, не только мои собственные страхи были причиной того, что я так долго оставалась в изгнании.

– Так вы поэтому перехватывали письма, которые он мне посылал? Чтобы защитить меня? Или из боязни, что я ему не надоем? Потому что, миледи, я всегда буду оставаться для него вызовом.

Признаюсь, насчет тех писем я стреляла наугад, вслепую. Но не так уж много найдется людей, которые обладают достаточной властью, чтобы перехватывать письма Верховного короля. Послы иностранных держав отпадают. Кто-то из членов Живого Совета? Тоже нет, скорее всего. Кроме того, не думаю, чтобы леди Аша так уж нежно меня любила.

– Многие вещи теряются в пути, – слабо сопротивляется она. – Или вообще уничтожаются.

Учитывая то, что лгать она не может по определению, это можно считать признанием.

– Понимаю, – говорю я, поднимаясь на ноги. – В таком случае я приму ваш совет именно в том смысле, в каком вы мне его давали. – Дойдя до двери, я оборачиваюсь и произношу слова, которые, полагаю, ей меньше всего хотелось бы услышать: – И в следующий раз я жду, что вы поклонитесь мне надлежащим образом.





Глава 20




Иду через зал, и примерно на его середине ко мне бросается рыцарь-пикси. Оружие у нее отполировано до блеска, и в нем отражается ее небесно-голубая кожа.

– Ваше величество, вам нужно как можно скорее идти… – говорит она, задыхаясь и прижимая руку к сердцу.

– Фанд? – Когда-то мы вместе с ней учились в школе при дворце, и обе мечтали о том, чтобы стать рыцарями. Кажется, у одной из нас эта мечта сбылась.

Пикси смотрит на меня так, словно удивляется тому, что я ее помню, хотя со школьных времен не так уж и много времени прошло. Подозреваю, что она, как и многие, считает меня забравшейся на такую головокружительную высоту, где у человека напрочь отшибает память.

– Сэр Фанд, – поправляю я саму себя, и она улыбается. Я улыбаюсь ей в ответ. Хотя мы не были с ней подругами, отношения между нами всегда оставались вполне дружескими, что, на мой взгляд, при Верховном дворе можно считать редкостью.

– Почему и куда я должна так спешить? – спрашиваю я.

Улыбка с лица Фанд исчезает, оно становится мрачным.

– Батальон из Подводного королевства находится в тронном зале.

– А, вот оно что, – говорю я и позволяю Фанд сопровождать меня. Кое-кто из придворных кланяется, когда я прохожу мимо, а кто-то подчеркнуто не делает этого. Не зная, как мне поступить, одинаково игнорирую и тех и – других.

– Вам нужно иметь собственных телохранителей, – говорит сэр Фанд, стараясь не отставать от меня.

По-моему, каждый просто считает своим долгом учить меня моей работе. Но в данном конкретном случае моего молчания достаточно, чтобы Фанд тоже умолкла.

Войдя в тронный зал, мы находим его почти пустым. Рандалин мнет свои морщинистые руки, изучая взглядом солдат Подводного королевства – это селки и какой-то бледнокожий народец, который заставляет меня вспомнить о тех, кого в Подводном мире называют утопленниками. Впереди них стоит Никасия в доспехах из радужных, переливающихся чешуек. В прическе у нее торчат акульи зубы, а сама она сжимает ладони Кардана. Глаза у Никасии покрасневшие, припухшие, как после долгих рыданий. Кардан стоит, склонившись к Никасии, и я сразу вспоминаю о том, что они когда-то были любовниками.

Никасия поворачивает голову, видит меня и моментально взвивается от ярости:

– Это твой папаша натворил!