Королевство

– Кто тебе рассказал?

И снова слабая улыбка, словно причинившая ему физическую быль.

– Знаешь, даже мелким газетенкам надо защищать свои источники.

Менеджер банка? Или Виллумсен? Или еще кто-то из банка? Как говорится, тот, кто отследил деньги.

– Без комментариев, – сказал я.

Кране тихо засмеялся и что-то записал.

– Рой, ты правда хочешь, чтобы это в газете написали?

– Что написали?

– «Без комментариев». Так ведь отвечают важные политики и звезды, живущие в городе. Когда дела у них идут плохо. Странное может сложиться впечатление.

– Думаю, впечатление создаешь ты.

Кране с улыбкой помотал головой. Худой, суровый, с гладко зачесанными волосами.

– Я пишу только то, что говорят, Рой.

– Так пиши. Опиши эту беседу, каждое слово. Включая твой задротский совет по поводу комментария «без комментариев».

– Ты же понимаешь, интервью приходится редактировать. Мы выбираем самое важное.

– А что важно, решаешь ты. Поэтому над созданием впечатления ты трудишься.

Кране вздохнул:

– Как я понял по твоему холодному отношению, ты не хочешь, чтобы ваше с Карлом участие в этом рискованном проекте выплыло наружу.

– Спроси Карла. – Я закрыл переднюю панель кофемашины и нажал кнопку запуска. – Кофе будешь?

– Да, спасибо. Наверное, тебе нечего сказать и по поводу того, что Карл перенес свой бизнес в Канаду после того, как его компания стала объектом расследования: Комиссия по ценным бумагам и биржам США подозревает махинацию на курсе.

– Вообще-то, мне есть что сказать, – ответил я, протягивая ему бумажный стаканчик с кофе, – по поводу того, что ты готовишь материал о бывшем парне своей жены. Такой комментарий тебя устроит?

Кране тяжело вздохнул, засунул блокнот обратно в карман куртки и глотнул кофе.

– Если бы местной газете вроде нашей нельзя было писать о тех, кто имеет к деревне то или иное отношение, мы бы ни одного репортажа не сделали.

– Понимаю, но ты ведь сообщишь об этом в конце газетной статьи, правильно? Что написал ее человек, которого обслужили после Карла Опгарда.

Я увидел, как в глазах марафонца засверкали молнии. Его долгосрочная стратегия зашаталась, и он вот-вот скажет или сделает то, что конечной цели на пользу не пойдет.

И после того, как его брат Рой от обслуживания отказался.

Я этого не сказал. Разумеется, не сказал. Только поиграл с мыслью о том, что это здорово выбило бы Дана Кране из колеи.

– Спасибо, что уделили мне время, – сказал Кране, застегивая молнию непромокаемой куртки.

– И тебе спасибо, – сказал я. – Двадцать крон.

Он перевел взгляд с бумажного стаканчика с недопитым кофе на меня. Я попытался скопировать его вялую улыбку.



Газета напечатала репортаж о Карле Абеле Опгарде, уроженце нашей деревни, добившемся успеха за океаном. За подписью какого-то журналиста-фрилансера Кране.

Придя домой на ферму после беседы с Кране, я пробежался по пастбищу, осторожно осмотрел пару обнаруженных мною гнезд, пошел в амбар и полчаса лупил по старому мешку с песком. А потом отправился в новую ванную и принял душ. Стоя с намыленной головой, думал о потраченных деньгах, которых хватило бы не только на ванную и изоляцию, но и на новые окна. Я поднял лицо навстречу теплым струйкам, чтобы они смыли этот день. Впереди следующий. Я вошел в ритм. У меня были цель и стратегия. Мэром я становиться не собираюсь – мне, черт возьми, нужна только своя заправка. И с тем же остервенением я вот-вот превращусь в марафонца.

А потом позвонил Карл и сказал, что переезжает домой.





Часть V





40




Масса, помноженная на скорость. Транспортное средство движется к пропасти. Черная масса, состоящая из металла, хрома, кожи, пластика, стекла, резины, запахов, вкусов, воспоминаний, которые навсегда останутся с тобой, и любимые люди – ты думал, что никогда их не потеряешь, – катятся от тебя прочь. Я начал движение, запустил цепочку событий в этом повествовании. Но в какой-то момент – безумно сложно сказать, в какой именно, – повествование само стало принимать решения, сила тяжести – на водительском сиденье, транспортное средство наращивает скорость, движется само по себе, и для исхода теперь не важно, передумал я или нет. Масса, помноженная на скорость.

Хотел бы я, чтобы всего этого никогда не случилось? Да, черт возьми.

Одновременно есть нечто завораживающее в том, чтобы в марте смотреть на сход селей с Оттертинда, на то, как снежная масса ломает лед на Будалсваннете, в июле – на лесной пожар и знать, что старая пожарная машина «GMC» на холмы не заберется. Действительно интересно наблюдать, как первая настоящая осенняя буря в ноябре вновь проверяет на прочность крыши деревенских амбаров, и думать, что в этом году ей повезет: одну из них она сорвет, и ты увидишь, как крыша, словно огромная жуткая пила, на ребре катится по земле, а затем разваливается на части. А потом именно это и случается. Следующая мысль: а что, если бы на пути пилы оказался человек? Ты этого, естественно, не хочешь, однако отбросить мысль полностью не удается, вот ведь было бы зрелище. Нет, ты этого не хочешь, поэтому, знай я, какую цепочку событий запущу, поступил бы по-другому. Но я этого не сделал, а значит, и не могу утверждать, что поступил бы по-другому, будь у меня еще один шанс, но без дополнительных сведений.

И если ты собственной волей направишь порыв ветра на крышу амбара, то что произойдет дальше, тебе уже неподвластно. Амбарная крыша, острая как бритва черепица, держит курс на стоящего на земле одинокого человека, и тебе остается лишь наблюдать за происходящим со смесью ужаса, любопытства и раскаяния – из-за того, что какая-то часть тебя на это надеялась. А вот к следующей мысли ты, возможно, не готов: вот бы самому быть тем стоящим на земле человеком.





41




Мы с Пией Сюсе подписали рабочий контракт: по истечении двух лет в Южной Норвегии я мог вернуться к работе начальника заправки в Усе.

Заправка находится неподалеку от Кристиансанда, вторая половина Европейского маршрута, напротив зоопарка. Разумеется, она намного крупнее, чем в Усе: сотрудников и бензоколонок больше, помещение просторнее, ассортимент шире и оборот выше. Но главное отличие: поскольку прежний начальник обращался с сотрудниками как с безмозглыми тупицами, на которых приходится тратить зарплату, я увидел кучку немотивированных и ноющих начальниконенавистников, выполнявших лишь ту работу, на которую их нанимали, и ни каплей больше.

– Все заправки разные, – говорил во время выступления Гус Мюре, директор по продажам из главного офиса. – Одинаковые вывески, одинаковый бензин, одинаковая логистика, но в конечном итоге наши заправки – это не бензин, машины и булочки, а люди. Те, кто стоит за кассой, в авангарде, и их слаженная работа.

Свою песенку он пел, словно хит, от которого с каждым годом устаешь чуть сильнее, но тем не менее это все-таки его хит. Все: от чересчур сахарной мелодии, с годами ставшей слегка заезженной, – бензин, машины и булочки (абсолютно точно его собственного сочинения) – до произнесенного с не менее сахарной искренностью слова люди – напомнило мне религиозные собрания в Ортуне. Как и у священников, задача Мюре – убедить собравшихся в том, что все в глубине души считали чушью, в которую им хотелось бы поверить. Благодаря вере жизнь (а в случае священника – смерть) становится проще. Если ты и правда считаешь себя уникальным, а потому уникальна каждая встреча, возможно, тебя удастся обманом заставить себя поверить в подобную чистоту, вечную девственную невинность, мешающую тебе плюнуть клиенту в рожу и блевануть от скуки.

Но уникальным я себя не чувствовал. И наша заправка, несмотря на все упомянутые различия, уникальной тоже не была. Сеть соблюдает строгие принципы франшизы, из-за которых переместиться с мелкой заправки в одной части страны на крупную в другой – все равно что сменить простыню на кровати. С момента приезда у меня ушло два дня на то, чтобы вникнуть в технические детали, отличавшие данную заправку от моей в Усе; четыре дня на то, чтобы побеседовать со всеми сотрудниками: какие личные амбиции они имели, как, по их мнению, изменить заправку к лучшему и для них, и для клиентов. Три недели на то, чтобы внедрить девяносто процентов нововведений.

Я передал конверт ответственной за трудовые отношения, велев не вскрывать его, пока не пройдет восемь недель и все сотрудники не соберутся на обсуждение нововведений. Для этого мы сняли местное кафе. Я поприветствовал всех собравшихся и передал слово: один сотрудник озвучил цифры, касающиеся оборота и доходов, второй – статистику по больничным, третий – результаты простого исследования, касающегося уровня удовлетворенности клиентов, плюс неформального прощупывания настроения среди коллег. Я просто слушал, пока сотрудники после долгих споров не отвергли восемьдесят процентов ими же предложенных нововведений. Затем слово взял я и подвел итоги: какие изменения, по всеобщему мнению, дали результат и останутся, ну а теперь – ужин и открытие бара.

Один вечно недовольный старик поднял руку и спросил: а что, мол, начальство только за бар отвечает?

– Нет, – сказал я. – Я отвечаю за то, чтобы у вас появилась возможность стать себе хозяевами на восемь недель. Лотте, откроете конверт? Я вам его отдал до того, как мы внедрили нововведения.

Она вскрыла и зачитала список предложений: какие, по-моему, сработают, а какие нет. Собравшиеся зашумели – они сообразили, что мои предсказания совпали с тем, что они сами только что решили во время голосования.

– Смысл не в том, чтобы корчить из себя мистера всезнайку, – сказал я. – Как видите, промахнулся я лишь с двумя нововведениями: я думал, сработает карточка на кофе, а еще не поверил в продажу пяти вчерашних булочек по цене одной. Но раз я угадал про оставшиеся двенадцать, из которых не сработали восемь – такие как двойная смена, – наверное, кое-что в вопросах управления заправками я все-таки смыслю. Согласитесь!

Передо мной закивали несколько голов. На юге кивают по-другому. На самом деле еще медленнее. По мере распространения кивков разговоры становились все громче. Наконец закивал даже тот недовольный старик.

– В рейтинге заправок региона мы занимаем одно из последних мест, – сказал я. – Я побеседовал с главным офисом, и мы заключили сделку. Если в следующий раз при подведении итогов мы окажемся в первой десятке, всем сотрудникам оплатят круиз на пароме в Данию. Если мы войдем в первую пятерку – поездку в Лондон. А если окажемся лучшими, нам выделят деньги и право самим выбрать приз.

Сначала они тупо на меня уставились. А потом раздались радостные вопли.

– Сегодня вечером, – выкрикнул я, и шум сразу стих, – сегодня вечером мы худшие в регионе, а потому бар открыт всего на час. Потом идите домой и копите силы к завтрашнему дню, потому что карабкаться на верхние строчки рейтинга мы начнем именно завтра – не послезавтра.



Я жил в Сёме, спокойном спальном районе в восточной части, перед ведущим в центральную часть города мостом. Снимал просторную трехкомнатную квартиру. Мебели мне хватило только на две комнаты.

По моим расчетам, слухи о том, что папа насиловал Карла, разнеслись по Усу, как эпидемия. Не в курсе остался только Карл. И я. Когда Грета решилась поделиться признаниями Карла с народом, начала она с меня, а сейчас, наверное, веселится в парикмахерской день за днем. Пронюхает Карл – что ж, он это переживет. А если ничего не узнает – тоже хорошо. Все равно ответственность и стыд лежат на мне. Я этого не вынесу. Я слабый. Но это была не главная причина переезда из Уса. Все дело в ней.

Ночью Шеннон мне снилась.

Днем я ее себе представлял.

Представлял, когда ел, мотался между работой и квартирой, обслуживал клиентов, занимался спортом, стирал вещи, сидел в туалете, мастурбировал, слушал аудиокниги или смотрел телевизор.

Сонный, нежный глаз. Глаз, выражавший больше эмоций, жарких и прохладных, чем у иных людей два. Или голос – почти такой же низкий, как у Риты, и в то же время совсем другой, настолько мягкий, что в него хотелось улечься, как в теплую постель. Поцеловать ее, оттрахать, искупать, крепко держать, освободить. Блестевшие на солнце рыжие волосы, напоминающая натянутый лук спина, аппетитная тяжелая грудь, аккуратные руки, самоуверенно расчерчивавшие воздух, смех, в котором таился почти незаметный звериный оскал и, опять же, обещание.

Я пытался объяснить самому себе, что вновь повторяется та самая история, – я влюбился в девушку брата, как тогда с Мари. Да это как будто какая-то болезнь, ну связи у меня в мозге нарушены. Жаждать того, чего ты иметь не можешь или не должен, – это безумие. И если произойдет чудо и Шеннон я тоже окажусь нужен, получится как с Мари. Ты видишь над горами радугу – она исчезнет, как только ты возле нее окажешься; точно так же испаряется и любовь. Не потому, что любовь воображаемая: чтобы увидеть радугу, нужен определенный угол зрения (смотреть со стороны) и расстояние (не подходить слишком близко). И даже если радуга все-таки не исчезнет с вершины горы, когда ты туда заберешься, окажется, что опирается она не на сундук с сокровищами, а на трагедии и загубленные жизни.

Все это я себе объяснял – толку никакого. Как при тяжелой форме малярии. Я подумал, что, кажется, верно люди говорят: подхватишь тропическую лихорадку второй раз – она тебя сломает. Я попытался выгнать болезнь с потом – она упорствовала. Избавиться от нее с помощью работы – болезнь возвращалась. Я пытался уснуть и забыться, но меня будили вопли из зоопарка, что невозможно – до него была почти миля.

Я делал попытки выбираться в город, мне посоветовали бар в Кристиансанде, но у стойки я сидел один. Понятия не имел, как искать подход к людям, да мне и не хотелось – скорее, считал, мне бы это не помешало. Мне ведь не было одиноко. Ну или было, но я, по крайней мере, не мучился – тут даже говорить не о чем. Я думал, помогут женщины – а вдруг они сработают как лекарство от лихорадки. Но никто не смотрел на меня дольше секунды. В «Свободном падении» хоть кто-нибудь после пары бокалов пива спросит, кто ты такой. Но тут люди за секунду понимали, что я – заехавший в город деревенщина, а потому, как говорится, никакого интереса не представляю. Может, обращали внимание на то, что я, беря бокал, выставлял средний палец. Поэтому я по-быстрому заливал в себя пиво – светлый лагер «Миллер», американское пойло, и ехал на автобусе домой. Лежал в постели и слушал вопли обезьян и жирафов.



Когда позвонила Юлия – задавала технические вопросы, связанные с переучетом, – я понял, что по поводу отцовых выходок Грета держит язык за зубами. Объяснив Юлии технические тонкости, я попросил ее поделиться последними деревенскими сплетнями. Что она, слегка удивившись, и сделала: я ведь к подобным вещам раньше интереса не проявлял. Ничего примечательного я не услышал и прямо спросил, ходят ли по деревне слухи о моей семье – про Карла и отца.