Кто убил Оливию Коллинз?

Но сейчас былое раздражение казалось ей нелепым.

Он смотрел на нее с любовью — любовью, которую она давно перестала замечать. Даже теперь, после того как она предала и унизила его, он боялся, что она его бросит.

— Прости меня, — всхлипнула она.

Мэтт изменился в лице.

— Так значит, все? — спросил он.

— Да нет же, господи, нет. Прости, Мэтт, что я тебе изменяла. За все, что я сделала.

Он покачал головой.

— Я сам тебя спровоцировал. Ты все правильно сказала.

— Нет, прекрати, пожалуйста. Ты достоин лучшего. Я сама сделала выбор. Я не хочу разводиться.

— Ты хочешь попытаться снова?

Крисси кивнула. Кивнула так энергично, что чуть не свернула шею.

— Не обещаю, что все сразу получится, но давай попробуем все обсудить. Если ты готов.

Он взял ее руки в свои и уткнулся в них лицом. Это было неожиданно, но она не отстранилась.

Они посидели так несколько минут, и вдруг ей припомнились его слова.

— Мэтт?

— Да?

— Когда ты сказал, что раз Оливия мне враг, то и тебе тоже, — ты что имел в виду?





Рон

№7




Дэн лежал тихо, без движения. Это был спокойный период между приступами, во время которых Дэн дергался, ерзал, вращал глазами, словно порывался сказать что-то крайне важное, но не мог выговорить.

Рона всегда пугали такие моменты. Ребенком он хватал Дэна за руки и кричал: «Ну что такое? Скажи мне, скажи. Я помогу». Но и родители, и медсестры втолковывали ему, что это лишь кажется, что рассудок Дэна заперт в непослушном теле и пытается найти выход: на самом деле у него нет ни мыслей, ни чувств. Исключительно мускульные рефлексы и судороги.

Рон им не верил. Как он мог им поверить? Ведь иногда Дэн улыбался. Он улыбался Рону. А ведь улыбаются, только когда радуются, разве не так?

Рон протянул руку и погладил мягкую шелковистую кожу на руке брата.

— У меня проблемы, брат, — сказал он. — Женщины. Знаешь, как оно бывает. Мое слабое место. Но на сей раз я облажался по-крупному.

Дверь в палату оставалась открытой. Мимо по коридору прошла женщина-доброволец из тех, что приходили в санаторий помогать санитаркам. Увидев, что Рон разговаривает с неподвижным телом Дэна, она подняла брови, но, ничего не сказав, пошла дальше.

— У тебя, поди, тоже случаются проблемы с девчонками, а, брат? Как тебе удается сдерживаться, когда такая вот обтирает тебя полотенцем? — подмигнул Рон. Это его утешало. У Дэна все самое лучшее. Он здесь не одинок, не заброшен.

Когда родители заявили, что Дэн уже большой, а они слишком старые и у них нет больше сил за ним ухаживать, Рон не мог их понять. Ему это показалось предельным эгоизмом. Престарелые родители ухаживают за детьми-инвалидами, в том числе и взрослыми. Почему его родители не хотят?

В глубине души он все-таки их понимал. Особенно после беседы с врачом, когда тот показал ему томограммы мозга Дэна, рассказал об ожидаемой продолжительности жизни (гораздо дольше, чем можно себе представить) и объяснил, сколько денег и ухода требуется его брату. Круглосуточно, без выходных.

Но он все равно не сдавался, потому что иначе чувствовал бы себя виноватым. Что ж, родители оказались самыми настоящими говнюками. На них рассчитывать не приходится. Что ж, раз они не хотят заботиться о младшем брате, Рон заменит Дэну родителей. Он его не оставит, будет бороться. Свободного времени достаточно, своих детей нет, да он никогда и не хотел их — зачем эта обуза?

— Не хочу в тюрьму, — выпалил он. Рука Дэна слегка шевельнулась на простыне. Рон поправил брату постель, стер с губы ниточку слюны.

— Если я сяду в тюрьму, как же мы будем видеться, а?

Веки Дэна дрогнули.

«Это ничего не значит», — сказал бы врач.

«Мне и этого достаточно», — ответил бы Рон.


Санитарка вернулась.

— Время для посещений истекло, мистер Райан.

Рон даже не взглянул на нее, ограничился кивком. У него увлажнились глаза, и он не хотел, чтобы она это заметила.

— Конечно. Я завтра снова приду. А вы тоже уже уходите?

Он почувствовал, даже не глядя, что она польщенно улыбнулась. Удивительно, учитывая его дежурный тон. Иногда такие фразы выскакивали у Рона чисто автоматически. Даже ему казалось, что прозвучало фальшиво. Но на женщин все равно действовало. Ну, не на всех. Но ему вполне хватало.

Рон сжал руку Дэна.

Живи. Это урок, который Дэн преподал брату. Живи за нас обоих. Он повернулся и подмигнул санитарке. Как бы смеялся сейчас Дэн, если бы мог!





Фрэнк




Фрэнк сам не знал, как это случилось, но, когда они подъехали к участку и Эмма уже выходила из машины, чтобы пересесть в свою, неожиданно для себя произнес:

— Может, зайдем куда-нибудь, выпьем по стаканчику?

Эмма, уже наполовину выбравшаяся из машины, приостановилась.

— Куда?

— Все равно.

Она поджала губы.

— В комплексе, где я живу, есть бар. Я могу доехать до дома на своей машине, а потом зайдем туда, не возражаешь?

— Отлично, — сказал Фрэнк.

Одно время Фрэнк после работы частенько направлялся прямиком в бар. Друзей хватало. Коллеги любили Фрэнка Бразила. Хороший детектив, редкое сочетание: любит работу, но не интересуется внутренними интригами.

Но стоило пару раз отказаться от приглашения — «нет, пожалуй, сегодня не получится», как все закончилось. Никто его намеренно не исключал. Он сам исключил себя из компании, когда на горизонте замаячил выход в отставку. В конце концов, за вычетом работы и обязательной выпивки по окончании рабочего дня, товарищи по работе — они и есть товарищи по работе, ничего больше. Это не друзья. Уйдешь с работы, и на этом всё. К тому же всех, с кем хотелось бы продолжать общаться, можно пересчитать по пальцам одной руки.

Лучше уж постепенно урезать общение, чем, забрав вещички и пенсионные документы, внезапно осознать, что работа, на которую ты потратил жизнь, была для тебя всем, а теперь ты этого лишился.

Возможно, Эмме и показалось странным, что он внезапно, впервые за несколько месяцев совместной работы, пригласил ее выпить вместе, но она не показала вида. Фрэнк почти готов был услышать что-нибудь насчет бойфренда, который ждет дома, или срочной работы с документами. Все, кто быстро продвигался по службе, вечно торопились поработать с документами.

Наверное, ему стало одиноко. После отъезда соседей в доме воцарилась гробовая тишина: никто не бегает по лестницам, не хлопают двери, не слышно криков Ивонны. А ему в этот вечер хотелось человеческого общества.

Она засеменила в своих мягких балетках к машине, держа в руке пластиковый пакет с туфлями и прилипшими к ним останками мертвой птицы.

Фрэнк сдал машину назад.





*




Такие бары ему не особенно нравились. Фрэнк не стесняясь признавался, что любит, как это определяла Мона, «стариковские бары». Темные деревянные панели по стенам, пожилой бармен, по телевизору идут бега, и никто не поинтересуется, что у тебя на уме, когда просишь налить пинту.

Этот бар выглядел совсем иначе: высокие табуреты, окна во всю стену, меню коктейлей и стеклянные плошки с плавающими в них свечками.

Бармен порекомендовал Фрэнку попробовать разливной эль из гостевого меню, а Эмма взяла высокий бокал просекко. Он слыхал, что просекко нынче в моде среди молодежи. Подслащенное газированное пойло по девять фунтов за бокал.

Пять бокалов из бутылки, которая обходилась заведению не дороже десятки по оптовой цене. Впору арестовывать владельца за грабеж среди бела дня.

Уж лучше взять Эмме бокал колы. И пакетик чипсов впридачу, чтобы подчеркнуть разницу в возрасте, о которой она запретила ему упоминать.

— Милое местечко, — сказал Фрэнк, поднимая свой нелепо высокий стакан.