Кто убил Оливию Коллинз?

— Мама, я серьезно.

И тут Холли не удержалась и разрыдалась. Она рыдала в голос, громко всхлипывая, не в силах остановиться. Она даже не успела подумать, как отреагирует мать, не начнется ли у той истерика. От нервотрепки последних дней в ней словно прорвался нарыв.

Холли ничего не видела из-за слез. Только почувствовала руки матери, которая еще крепче обняла ее и прижала к себе.

— Милая моя, — прошептала ее мать. — Я здесь. Я с тобой. Поплачь. Тебе надо поплакать.

Элисон обнимала ее, пока шумные всхлипы не стихли, и Холли наконец смогла дышать, сотрясаясь всем телом.

Когда она немного успокоилась, Элисон мягко отстранилась и посмотрела ей в глаза.

— Так не может дальше продолжаться. Это тебя убивает. Я не хочу, чтобы ты продолжала так жить, понимаешь? Поэтому я и рассказала все полиции. И по этой же причине мы должны рассказать всем соседям. Нужно, чтобы все знали, кто он такой, что он с нами сделал. Пусть знают все. Тогда такие, как Оливия Коллинз, нам больше не страшны. Когда все станет явным.

Холли кивнула.

— Я знаю. Но я боюсь. После той встречи в школе.

— Тем не менее он так и не появился. Уже больше года прошло.

— Я должна тебе рассказать, мама. Рассказать, что я сказала ему в тот день, когда он меня нашел.

Мать нахмурилась. Потом выслушала ее. А когда Холли закончила, посмотрела на нее большими изумленными глазами и снова обняла.

— Так ему и надо, — сказала Элисон в воздух над головой Холли, холодным, решительным тоном. — Не знаю, как тебе такое пришло в голову, но это, похоже, подействовало.

— Ты на меня не злишься?

— На тебя? — фыркнула Элисон. — Как я могу на тебя злиться, дочь! Иногда полезно использовать воображение. Нет, он не найдет нас и не убьет.

Я тебе обещаю. Веришь мне? Веришь, что я могу тебя защитить?

Холли немного помолчала. Потом заговорила:

— Да. Верю.

В голосе матери звучало что-то новое, давно не слыханное.

Застенчивость исчезла. В голосе Элисон звучала решимость, готовность убить любого за свою дочь, если придется.

Холли бы не дрогнула.

Она знала, что они смогут защитить друг друга.





Рон

№7




У Рона под глазом расплылся синяк. Большой черный синячище, и пакет мороженого гороха совершенно не помог — оказалось, это очередной миф. Только пол-лица онемело, а синяк ничуть не уменьшился.

Мэтт Хеннесси. Вот от него Рон такого точно не ожидал.

Если бы его попросили определить Мэтта Хеннесси одним словом, он бы сказал: слабак. Только так он о нем и думал, после того как начал спать с его женой. Крисси роскошная женщина, но несчастнее ее он, пожалуй, никого не встречал. Что ж это за мужик — отхватил себе такую красотку и довел ее до такого состояния? Будь Рон немного везучее, не отдай он столько лет жизни Дэну, как знать, может, он тоже бы сошелся с такой женщиной, как Крисси. С женщиной, с которой ему хорошо. Мэтт Хеннесси не понимал своего счастья.

Рон и в кошмарном сне не мог представить, что Мэтт бросится на него с кулаками.

А Крисси стояла и смотрела, и это после всего, что наговорила ему про Мэтта, после всех ее причитаний: как скверно муж с ней обращается, как он исчезает, когда нужен ей больше всего. Она явно все ему выложила. Вот и верь им после этого!

Рон весь кипел от злости и унижения.

В другой жизни он бы сразу двинул к Оливии. Потому что Оливия, что ни говори (по крайней мере до тех пор, пока не заложила его старым подругам), всегда принимала сторону Рона.

Рон посмотрел на себя в зеркало. Что ж, придется признать. Ему действительно себя жалко. И это еще не все. Ему жалко Оливию. Что бы она ни творила, она не заслуживала смерти.

Зачем, ну зачем ей понадобилось все портить?

Он только сейчас осознал, что последние годы ему было хорошо только с двумя людьми. Оливией и Дэном. Ее больше нет, а Дэн…


Рон сдержал всхлип.

А был ли Дэн?

Кошмар. Он тосковал по Оливии.





Лили

№2




Когда Лили вернулась из поездки по магазинам, Дэвид ее уже ждал.

Он сидел за кухонным столом, а перед ним стояла чашка кофе.

Что-то новенькое, подумала она.

Еще она заметила, что он переоделся. Надел рубашку. Словно собирался идти на работу.

— Холли Дэли наверху с близнецами, — сказал он, когда Лили поставила пакеты на пол. — Хочу пойти на собрание вместе с тобой, если ты не против.

— Конечно, Дэвид. — Она сунула руку в один из пакетов и вытащила две бутылки вина. — Я подготовилась. Вижу, ты тоже перешел на вредное.

— У всех свои слабости, — сощурился Дэвид.

— Действительно, — сказала Лили. — Твоя, похоже, — привирать. Может, тебе стоит рассказать полиции, что ты делал в тот вечер, когда умерла Оливия?

— Это не важно.

— Важно то, что тебя не было здесь, — парировала Лили.

— Я просто вышел прогуляться. Ты сама знаешь. Ты бы тоже пошла, если бы не возилась со своим дурацким пасхальным яйцом.

— Но я все же не пошла, Дэвид. И ты вовсе не дружил с Оливией, как ни крути. Ты знал, что она над тобой подсмеивается. Я тебя знаю. Тебя это раздражало. И, самое главное, ты по-настоящему разозлился, когда я пришла от нее в полном расстройстве.

— Ну конечно, Лили. Она надо мной подсмеивалась, вот я и решил ее убить. Серьезно? Неужели мы уже до такого докатились?

Она положила вино охлаждаться в морозилку и стала выгружать пиццы и чипсы, отметив для себя, что последний пункт он оставил без ответа.

— Понятно, — сказал он, глядя на нее. — Будем бросаться из одной крайности в другую, так, что ли? От вегетарианства сразу на меню из мороженой дряни.

— Мы тут ни при чем. Теперь я покупаю продукты для себя и детей. Можешь есть киноа и гречку сколько влезет. Вот в чем кайф взрослой жизни. Можно самому решать за себя и плевать на всех остальных с высокой колокольни. К тому же это сырные пиццы. Видишь? Ни одного кусочка пеперони.

— Но ты выбираешь и за детей.

— Пусть сами решают, — сказала она. — Для разнообразия. Разве Вулф уже и так не решал за себя? Если верить Оливии, к Рождеству он начнет питаться сырыми летучими мышами.

— Я не понимаю, что между нами происходит, — у Дэвида дрогнул голос.

Лили остановилась у стойки, спиной к мужу.

— Дэвид. Дело вот в чем. Мне совершенно ясно, что у нас с тобой серьезные проблемы, и пока мы их не решим, мы не сможем жить нормально.

— Но я даже не понимаю, что это за проблемы такие!

— Правда? — Лили вздохнула. — Ты все решаешь за нас. За меня, за детей. Я еще несколько лет назад хотела показать Вулфа врачу, но ты настоял, что не надо. Однако это не только тебе решать. И зачем ты влез во все мои увлечения: вегетарианство, огород? Ты же этим не интересовался, когда мы познакомились.

— Господи, разве это преступление, когда мужчина хочет разделять все со своей женой?

— Нет. — Она подняла руку. — Не надо. Я тоже так думала одно время. Меня мучила совесть, потому что меня раздражало это копирование. Но я ошибалась, Дэвид. Это ты так все вывернул. Просто тебе понравился тот образ жизни, который я для себя выбрала, и ты решил присвоить его себе. Не знаю почему, но тебе это доставляло удовольствие. И не надо закатывать глаза.

— Ты это все выдумываешь. Знаешь что, Лили, это какое-то безумие. Честное слово.

— Ну хорошо. Пусть будет так. Пусть я немного с придурью. Но, знаешь, если ты настаиваешь на том, что ты идеальный муж, а проблемы только у меня, ничего хорошего из этого не выйдет. И да, кстати. — Она повернулась лицом к нему. — Я думаю об этом уже несколько дней, и теперь я точно знаю, что не хотела называть моего сына Вулфом.

— Что?

— Да. Я помню. Сразу после родов ты сказал: «О, Лили, смотри, мальчик и девочка. Вулф и Лили-Мэй». А я ответила: «Вулф? Что это за имя такое — Вулф?» А теперь скажи, Дэвид, что такое произошло между тем моментом, как меня увезли в операционную, и тем, когда привезли обратно в палату, что убедило тебя в том, что я передумала?