Квантовый волшебник

– Это не доказано, – сказал Белизариус. – Мне даже обвинения не предъявили.

– А еще его разыскивают для допроса конгрегаты по подозрению в шпионаже, – добавил Бабеди. – Пострадали оборонные секреты Конгрегации.

– Обвинения были сняты, – сказал Белизариус. – Не было никаких улик, которые бы меня с чем-то связали. Я могу свободно перемещаться по владениям Конгрегации.

– Значит, у мистера Архоны есть привычка попадать в переделки, – сказала Рудо.

– И есть привычка выходить сухим из воды, а именно это нам сейчас и надо, мэм, – ответил Бабеди.

– Именно так, – согласилась Рудо.

– Что вы собираетесь делать на той стороне, генерал-майор? – тихо спросил Белизариус. – Конгрегаты очень захотят заполучить то, что у вас есть. И Куклы тоже.

– Пусть попытаются, – ответила Рудо.

Шум разговоров стих, офицеры прислушались к словам командующего.

– Сто двадцать пять лет назад Венерианское Государство подписало соглашение с Суб-Сахарским Союзом. За прошедшее столетие Союз выплатил свой долг, достойной службой и кровью.

– У Конгрегации много владений в системе эпсилона Индейца, – сказал Белизариус. – Два входа в Оси Мира, с крепостями. Линейные корабли, крупнее ваших крейсеров и больше числом. И, полагаю, у них в системе имеется дредноут.

– Имеется, – подтвердил Бабеди.

Они обрекают себя на смерть. Они все погибнут, если столкнутся с военным флотом Конгрегации, а он, Белизариус, им нужен для того, чтобы попасть туда, где они погибнут.

– Политическая позиция Конгрегации делает конфликт неизбежным, – сказала Рудо.

Раздались аплодисменты. «Слышишь! Слышишь!» – кричали друг другу офицеры. Белизариус почувствовал себя чужим. Выпил. Выпила и Рудо. Шум стих.

– Они называют тебя волшебником, – сказала Рудо. – И ты увидишь, чем мы можем заплатить на чуточку волшебства. Какой у тебя план?

Он не несет за них ответственности. Он не отвечает ни за кого, кроме самого себя. Если они погибнут, это следствие их выбора. Они все сделали выбор. Белизариус поставил бокал. Разговоры стихли.

– При всем уважении, генерал-майор, я удваиваю предложенную вами цену.

Кают-компанию окутала тишина. Рудо приподняла бровь.

– Ни у кого нет такого быстроходного катера, который мы предлагаем, – сказала она. – Он и один – бесценен.

– Если я переправлю вас на другую сторону Кукольной Оси, я покойник, – сказал Белизариус. – Это не просто мошенничество, и вы – не обычный клиент. Политика и мошеннические схемы плохо сочетаются. Фактором цены становится мое выживание.

Рудо прищурилась, и на ее лице прорезались оставленные годами морщины.

– Чудесно. Так что ты придумал?

Белизариус допил портвейн.

– Главное – отвлечь лоха чем-то блестящим и заманчивым, заставить его подумать, что он тебя раскусил. Тем временем настоящие ходы останутся незамеченными.

– Продолжай.

– На блеск потребуются деньги, – сказал он. – Мне придется покупать корабли и недвижимость. Мне придется подкупать чиновников, и мне придется давать авансы наемным ловкачам, лучшим в своем деле. Нам потребуются агент, эксперт по взрывчатке, пилот, уникальный специалист по электронике, генетик, вероятно – глубоководный ныряльщик и опытный мошенник.

– Мы должны быть в курсе всех подробностей планирования и исполнения твоей мошеннической схемы, – ответила Рудо. – Так что майор Иеканджика с радостью поможет тебе собирать твою команду.

– Безусловно.

– Тогда начинай объяснять, – сказала Рудо, улыбаясь с пугающей решимостью.





10




Спустя месяц.

Несмотря на блокаду, в порт Свободного Города Кукол прибывало множество кораблей, среди которых оказался и пассажирский лайнер «Сервантес». Сейчас «Сервантес» отошел от планеты на безопасное расстояние на ядерных двигателях, чтобы создать «червоточину». С предсказуемостью старого осла «Сервантес» мог безопасно создавать одну нору за сутки, переходя зараз по сто семьдесят пять световых часов в сторону Порт-Барселоны, вращающейся вокруг Новой Гранады.

Белизариус не смешивался с остальными пассажирами. Ему нравилось смотреть на звезды, самому создавать из них геометрические узоры, особенно когда он ощущал беспокойство. Масштаб задуманной аферы уже не слишком его беспокоил. Череда опасных дел, перемежающихся периодами нерешительности и самоуглубленности, – вот наиболее адекватное описание всей его взрослой жизни. Более всего его беспокоила мысль о возвращении к остальным Homo quantus.


Белизариусу было десять лет, когда он научился управлять электропластинами настолько, чтобы вызывать у себя состояние savant. Он доставлял истинное удовольствие наблюдавшим за ним молекулярным биологам и психологам, пока не решил сбежать в возрасте шестнадцати лет. Он не был на Гаррете двенадцать лет. Так что продолжал находить утешение в разглядывании звездных конфигураций по дороге на Порт-Барселону.

В оранжевом свете эпсилона Индейца Порт-Барселона выглядела просторной, богатой и растущей, собрав в себе все, чего не было в Свободном Городе Кукол. На то, чтобы сходить в театр или на концерт, времени не было, как и попробовать новейшие генно-инженерные стейки в «Лас-Пампас». Вместо этого он арендовал небольшой одноместный реактивный корабль, чтобы добраться до Гаррета.

Англо-Испанские Банки столетиями экспериментировали, пытаясь усовершенствовать человека генетически. Homo quantus стали венцом их работы, великим делом биоинженерии и нейрохирургии, однако Белизариусу казалось, что результат оказался скорее смешным, чем полезным.

На самом деле он вообще сомневался, что Банки получили хоть какую-то пользу в области экономики или военного дела, реализуя проект Homo quantus. Вместо людей, которые были бы способны предсказывать экономический эффект или разрабатывать новые стратегии войны, сама суть квантового восприятия породила существ, склонных раздумывать о взаимодействии абстрактных вероятностей. Homo quantus проникали в глубь природы реальности, но увязали в паутине сложнейших идей, а не раздумывали над вопросами, могущими принести непосредственную пользу человечеству.

Генералы и главы Банков продолжали финансировать работы, но Homo quantus превратились в побочный исследовательский проект и со временем избрали себе уединенную обитель, изолированную от суеты политики, экономики и военных теорий. Базу проекта перенесли на большой астероид, обращающийся вокруг эпсилона Индейца. Они высекли в его толще хрустальные сады и нарекли его Гарретом.

Белизариус настроил изображения, лежа в кресле пилота и глядя, как увеличивается астероид, изрезанный рисунком теней. Он не стал темной глыбой во мраке, напротив, он все больше казался чем-то воздушным. Сородичи Белизариуса опутали поверхность астероида паутиной маленьких цветных огней. Слишком маленьких, чтобы увидеть их издалека. Они сливались в тонкие линии зеленого, красного и синего, делая теплее ледяную поверхность астероида, маня красотой математических кривых и линий распределения вероятностей. Они сделали это освещение на поверхности не ради того, чтобы передать этими рисунками нечто полезное, и не потому, что Гаррет часто посещали, но просто потому, что это красиво. Его сородичи, созданные, дабы стоять на переднем крае экономических и военных стратегий, вместо этого украсили огнями поверхность своего дома, даже не имея возможности самим этим любоваться.

Белизариус внезапно почувствовал тоску по дому. Какие красивые рисунки.

У него закружилась голова, он нервничал, выходя из корабля. Автоматические системы досмотра и медицинского контроля пропустили его в поселение, в котором жило порядка трех тысяч ученых, внутри пещеры, стены которой были укреплены и подсвечены нанотрубками. Свет над головой был мягкого желтого оттенка, перемежающийся точками и скоплениями синего, красного и зеленого. Homo quantus, даже в юном возрасте, с удовольствием наблюдали интерференционные картины, образуемые смешением световых волн разной длины.

Городок был погружен в тишину. Homo quantus не стали привозить на Гаррет певчих птиц, привезли других, крохотных и пугливых созданий, которые едва подавали голос, прячась среди светящихся биолюминесценцией деревьев и лиан. По своим делам двигались люди и небольшие роботы, медленными шагами, в условиях слабой гравитации. Тропинки на Гаррете пересекали холмы по законам идеальной симметрии, а трава была едва примята легкими шагами. Белизариус снова ощутил тоску по дому и одиночество, каких он не чувствовал уже двенадцать лет.

На него поглядывали с любопытством, исподтишка. Это не те, кто живет на переднем крае квантового восприятия, вгрызаясь в тайны мироздания. Те, кто не мог входить в состояние квантовой фуги, становились менеджерами, врачами, генетиками и бактериологами, работающими над тем, чтобы дать жизнь следующему поколению проекта. В зависимости от точки зрения можно было счесть их как победителями, так и проигравшими в лотерее генной инженерии.

В школах сейчас, должно быть, полно детей, изучающих физику и квантовую логику и неустанно тренирующихся в управлении своими электропластинами. Более продвинутые, которым уже по семь-восемь лет, возможно, впервые пробуют входить в savant, используя специальные магнитные шлемы. Дети рано начинали учиться переключаться между врожденной личностью и той, которая проявляет себя в savant, чтобы впоследствии меньше сопротивляться временному отрешению от личности при входе в фугу. В бытность свою ребенком Белизариус преуспевал в этом и был горд собой. Сейчас же это казалось ему жестокостью.

Музей представлял собой скопление невысоких зданий с верандами, с которых открывались виды на зеркальную поверхность прудов, в которых плавали медлительные кои, карпы. Это было способом дать отдых мозгу, слишком долго погруженному в кипение вероятностей квантового мира. Сидящие в шезлонгах люди устало глядели на холмы, в расслабленном размышлении.

Кассандра Меджиа не работала ни в главном здании Музея, ни даже в прилегающих к нему зданиях. В главном здании трудились те, кто искал знания там, где заканчивается сознание. В прилегающих работали исследователи, оттачивающие восприятие и способность управлять собой Homo quantus. Далее же, на окраинах Музея, велись менее важные исследования, вглядывающиеся в хитросплетения Вселенной. Именно там Белизариус и Кассандра работали вместе, в детстве и отрочестве.

Он не сразу узнал Кассандру. В памяти у него сохранилось лицо, приближавшееся к нему в полумраке, когда они тайком целовались, лицо, смеющееся от радости. Сейчас же она лежала в шезлонге, отрешенно глядя на травы, покрывающие холмы. Вьющиеся черные волосы обрамляли лицо взрослой женщины. Мятая мешковатая одежда скрывала изгибы тела, которые он помнил с юности.

Но она была прекрасна, даже такая. Сексуальная привлекательность не была главной заботой Homo quantus, но любой человек, в создании которого поучаствовала генная инженерия, как минимум был сложен гармонично. Темные глаза недвижно смотрели вдаль. Гладкая смуглая кожа облегала округлые скулы. Губы были приоткрыты, будто во сне. У Белизариуса дернуло в животе. Он вошел на веранду, беззвучно, привычным для Homo quantus образом, и сел в шезлонг напротив нее.

– Они слишком быстро вывели меня из долгой фуги, – безразлично сказала она, не отводя взгляда от мягкой зелени травы. Казалось, она еще не до конца вышла из состояния потери самой себя в квантовой фуге и, возможно, еще пребывала в savant. Возможно, ей и не хотелось полностью возвращаться к своей врожденной личности. Если она такая же, как он, то ей наверняка не терпится вернуться в фугу.

– Как долго ты там была? – спросил он.

– Почти неделю.

Он никогда не слышал, чтобы в состоянии фуги пребывали так долго. Кассандра была одной из лучших, красивейший из цветов проекта Homo quantus. В каком-то смысле она была его противоположностью; ей приходилось прикладывать усилия, чтобы остаться в состоянии фуги, а ему – чтобы выйти из него. Неделя в таком состоянии должна была расширить радиус ее квантового восприятия на семь световых дней, достаточно, чтобы охватить им четыре «червоточины» во внутренней системе и даже ощутить Кукольную Ось. Как далеко она собиралась зайти на этот раз? Получилось ли у нее разобраться в этом бесконечном потоке перекрывающихся квантовых вероятностей?

– Капельницы, аппарат дыхания, шесть врачей, все такое, – продолжила она. – Видел бы ты меня, прежде чем они меня помыли.

– Не надо было им так тащить тебя из-за меня, – сказал он. – Я бы и подождать мог.

– Заставлять ждать блудного сына? – спросила она, чуть более эмоционально. – Они хотят, чтобы ты вернулся, Бел. Мэр ко мне приходил, просил, чтобы я убедила тебя остаться. Сказала, чтобы я спросила тебя, не согласен ли ты на мне жениться.

У Белизариуса сдавило живот.

– Ты просишь меня жениться на тебе? – спросил он, то ли в шутку, то ли всерьез.

– У тебя был шанс, Бел, и ты им не воспользовался.

– Я всегда хотел быть с тобой. Я просто не мог оставаться… этим.

Он обвел рукой окрестности Музея.

– Так не будь, – ответила она. – Возвращайся туда, где ты там теперь живешь. Никто из тех, кто здесь, не желает участвовать в твоих делишках.

– Я здесь не ради делишек, Касси. Не совсем.

Она посмотрела на него, будто ударила.

– У меня работа, – сказал он. – Серьезная. И мне нужна твоя помощь.

– Просто уходи, Бел.

– Ты даже не знаешь, что я предлагаю.

– А какая разница? Ничто за пределами Гаррета не имеет отношения к нашим исследованиям.

– Это не так.

Она неуверенно нахмурилась, все еще не до конца включившись в разговор.

– Что ты хочешь сказать?

– Выходи, – ответил он.