Лазурный берег болота

– Конечно, – кивнула я, – мы никогда не нарушаем договор. А в нем сказано о сохранении расследования в тайне. Вы наш клиент, мы сообщили вам, по какой причине скончался Николай Петрович и почему ушел из жизни Максим. Как вы, госпожа Каменева, распорядитесь информацией, нас не касается. Только вам решать: открыть кому-либо истину или нет. Дело уйдет в архив. Все. И последнее: Айпетри не существует. Энергетический вампир в доме не живет. На этот счет не волнуйтесь. Дом безопасен для житья.

– А вы, случайно, не узнали, кто и почему оборудовал подземелье? – вдруг спросила Ника.

Я замешкалась с ответом, на помощь пришла Дюдюня:

– Дом, который приобрел Каменев, когда-то давно принадлежал священнику. После большевистского переворота батюшка прикинулся простым мирянином. А его прихожане сделали подземный ход, чтобы тайно ходить к отцу Владимиру, который продолжал служить дома.

– А-а-а, – протянула Вероника, – вон оно что! Спасибо. Мне не хочется покидать дом, в котором каждый кирпичик напоминает о любимом муже. Надеюсь, дети будут того же мнения.





Глава тридцать восьмая




Отъехав от особняка Каменевых, мы с Димоном некоторое время молчали. Я первой нарушила тишину:

– Странно. У меня остались вопросы. Первый возник, еще когда мы находились во флигеле покойного Николая. Сейф. Он был пустым, в нем была лишь щепочка – ключ от входа в подземелье. Почему она лежала просто так?

– А как она должна была валяться? – удивился Димон.

– Вот-вот, именно валяться, – подчеркнула я, – а вещь-то важная. Почему она лежала без коробки? Просто так? Легко ведь потерять «ключ».

Коробков откинул спинку сиденья.

– Зачем она Николаю? Он небось вниз давным-давно не спускался. По-хорошему ему следовало заложить вход в подвал и жить, не вспоминая о прошлом.

– Пыль, – протянула я.

– Где? – не понял Коробок.

– Вероника говорила, что супруг не любил, когда кто-то входил в его часть дома без приглашения, – уточнила я. – И порядок там он старался поддерживать сам. Серый налет на полках, в коридоре Каменева не особенно смущал. А в сейфе было чисто.

– Значит, он просто его не открывал, – резюмировал наш компьютерный гений.

– Какой смысл приобретать сейф, если им не пользуешься? – не утихала я. – Нет, там что-то хранилось. Возможно, конверт, из него и выпала деревяшечка. Кто-то взял содержимое несгораемого шкафа, он не заметил, что «ключ» выпал. А пыли нет, потому что она осела на папке или книжке, короче, на том, что хранилось в сейфе.

– Остались вопросы, – согласился Димон. – Лично я не могу объяснить, почему сейф открывался с помощью кода, состоявшего из даты рождения Марты. Почему не Вероники?

– Мужья редко помнят такую информацию, – засмеялась я. – Любого представителя сильного пола легко нокаутировать простым вопросом.

– Каким? – заинтересовался Димон.

Я повернула налево.

– Сколько лет твоей маме! Услышав эту фразу, большинство мужчин начинает бормотать: «Маме? Лет? Моей? Э… э… э… Ну… где-то чуть больше сорока… наверное».

Димон наклонился и открыл бардачок.

– Мать не имеет возраста. Мама – это мама. А меня удивила одежда. Понимаешь, о чем я веду речь?

– Да! – согласилась я. – Еще одна странность.

Димон вынул из бардачка пачку печенья.

– Маленькая нестыковка – дверь к большим ошибкам. Надо мне порыться в разных закоулках.

– Хорошая идея, – согласилась я, – начинай.

– Вроде все ясно, – пробормотал приятель. – Марта решила в очередной раз «порадовать» отца сюрпризом. Она не знала, что он до смерти боялся бабочек. Получается – дочь случайно убила отца.

– Приемного, – подчеркнула я.

– Который относился к ней, как к родной, – подчеркнул Коробков. – Марта не виновата. Никто в доме не знал о фобии Николая Петровича.

– Почему? – спросила я.

– По какой причине бизнесмен скрывал от членов семьи неприятие чешуекрылых? – уточнил Дима.

Я перестроилась в правый ряд.


– Если в дом залетает большой комар, ну, знаешь, такой, с длинными ногами, мне делается жутко. Я кричу: выгоните его!

– Да ладно, – рассмеялся Коробков, – ты всерьез?

– Ага, – по-детски ответила я, – до одури их боюсь. Посторонним о своем страхе не рассказываю. Но и Рина, и Иван, а теперь и ты в курсе моего страха. Зачем от своих скрывать? Трудно одному фобию тащить, о ней надо сообщить тем, кому доверяешь. И сразу легче станет. Николай молчал. Странно это.

– Тань, ты девочка, – засмеялся Коробок, – вам положено визжать и падать в обморок при виде мыши или таракана. Это даже забавно, все просто посмеются. А Николай – мужик. Ну, представь, что я стал бы истерить при виде мухи? Твоя реакция?

– Сниму тапок и устраню причину твоего ужаса, – ответила я.

– Потом не станешь ржать?

– Еще как стану, – ухмыльнулась я, – и всем расскажу: Димон мог муху из пистолета пристрелить, но он под стол залез.

– Общество толерантно к женскому визгу в адрес безобидного комара, а мужика, который испугался мухи, объявят идиотом и трусом, – подвел итог приятель, – поэтому Николай и помалкивал. Для представителя сильного пола немыслимо выглядеть трусом. Думаешь, мы ничего не боимся?

– У парней полно страхов, просто они другие, чем у нас, – уточнила я. – И самый основной мужской ужас: проявить слабость в постели. Женщина может лежать бревном, считать лампочки в люстре, для нее такое поведение не драма. Ну, не хочется ей, а муж настоял, пожалуйста, мне не жаль. А если слабая половина пристала к сильной и ничего не получилось, то у мужика просто мир рухнет! Я импотент! Но только вы об этом в компании не расскажете, приврете, что способны по десять раз за ночь, да с разными. Женщина же спокойно поделится с подругой:

– Мой вчера совсем с ума сошел. Ночь на дворе, завтра рано вставать, а у него типа конь застоялся.

– Слушай, это с ним не часто случается, – засмеется приятельница, – надо пользоваться моментом.

Мужчины и женщины очень разные, но страхи свойственны всем. У меня есть соображение, по какой причине кое-кто никогда не сообщит о том, что его-ее пугает, даже самому близкому человеку не признается.

– И почему? – полюбопытствовал Димон.

– У моей матери была сестра, – продолжала я, – не знаю, по какой причине отношения у них прервались, когда я во второй класс пошла. А до этого тетка часто к нам приезжала, чем здорово раздражала всех, включая родную мать, мою бабушку. Однажды я пришла из школы, поела, села делать уроки и заснула. Проснулась от противного шепота:

– Танька, открой глаза! Я сжираю всех ленивых девчонок, которые дрыхнут, вместо того чтобы пропись заполнять.

Мои веки поднялись… О, боже! Прямо перед лицом висело нечто огромное с крыльями, длинными ногами и бубнило:

– Сейчас я Таньку искусаю!

Я заорала, вскочила, упала, разбила нос. На вопль внучки пришла бабушка, и что оказалось? Моя тетя, взрослая женщина, увидела, что я задремала за столом, и решила «подшутить» над первоклашкой. Она поймала большого комара и, уж не помню как, то ли держа его в руке, то ли с помощью пинцета поместила насекомое прямо у моего носа и начала шептать.

Результат шутки – разбитый нос, мои мокрые штанишки. Но самое обидное: реакция бабушки и мамы. Они обе хохотали до упаду, приговаривая:

– Она описалась. Танька, нельзя быть такой трусихой.

И теперь я панически боюсь гигантских комаров. Как думаешь, мне приятно тебе сейчас эту историю рассказывать?

Димон быстро убрал печенье.

– Нет. Спасибо, что доверяешь мне. По-твоему, любой страх вырастает из психологической травмы?

Я притормозила.

– Не являюсь специалистом, но, думаю, да. Николай панически боялся бабочек, потому что с ними связана крайне для него неприятная история.

Коробков глянул в окно.

– Дело Игоря Рудольфовича Шмакова оцифровано. Введу в поисковик слово «бабочка», авось он что-то говорил про них. Вроде мы все закончили, а нет ощущения, что дело «ушло».

– И у меня так же, – призналась я, – тоже не «уходит», словно «висяк» в архив отправила.

В подставке зазвонил мобильный, меня разыскивала Дюдюня.

– Что-то не нравится мне окончание истории, – сказала она, – кое-что удивляет, платье…

– Да, – перебила я, – мы тоже заметили.

– Засучим рукава и залезем в помойку! – предложила Ада. – Рыться в мусоре – мое любимое занятие. Ты забыла про еще одну странность!





Глава тридцать девятая




На следующее утро, придя на работу в восемь утра, я обнаружила в переговорной всех членов своей бригады и удивилась: