Ледяное сердце

Вернуть её к жизни? О чём это он?

Она взяла вилку, но руки так дрожали, что она только с третьего раза попала в кусок мяса.

— Плесни ей ещё вина, — Эйгер тоже взялся за приборы и заговорил уже на айяарр, обращаясь к служанке, — а кстати, Гарза, ты не знаешь, почему наша гостья выглядит так, как будто ты помыла ею полы во всём замке?

— Простите, эфе, но мы так и не смогли отстирать её платье.

— А у неё что, нет другого?

— Нет, эфе, это то, в чём Ирта её привёз, — ответила служанка спокойно.

— Ну так пришли к ней эту женщину, как там её… ну ту, что шьёт мне рубашки! Ийну, Айну…

— Иду, эфе.

— Ну, Иду! Пусть она приведёт нашу гостью в порядок, и чтобы я не видел больше за столом этого наряда из богадельни! — голос Хозяина снова загремел, отдаваясь эхом от каменных стен.

А щёки Кайи залились румянцем, ей стало стыдно за своё застиранное платье и непокорные волосы, которые недолго продержались в заплетённой косе и снова рассыпались по плечам. Но труднее всего было сделать вид, что она не понимает того, о чём говорит Эйгер со служанкой. И чтобы скрыть смущение, она снова выпила вина. И только потом почувствовала, что, наверное, это было ошибкой, столько пить. Ведь она ничего почти не ела последние дни и, кажется, уже совсем опьянела — голова закружилась, но в то же время отступил и страх. И она, наконец, смогла проглотить пару кусочков.

— Как ни странно, но твой отец сдержал слово, хоть он и кахоле, — Эйгер снова перешёл на коринтийский, и в его словах прозвучала какая-то нотка удивления, — а я, признаться, сомневался.

— Мой отец — человек чести, милорд, — ответила Кайя внезапно, вино развязало ей язык, — если он даёт слово, он держит его!

— Хм, значит, ты всё-таки умеешь говорить… И это прозвучало, как упрёк, маленькая веда, — Эйгер снова налил вина, — упрёк мне. И в чём же ты хочешь меня упрекнуть?

…быть покорной и покладистой…

— Ни в чём, милорд.

— Не стоит держать меня за дурака, Кайя! Запомни, я чувствую ложь так же хорошо, как собака след оленя. Поэтому на будущее — не вздумай мне врать. И будь добра, скажи всё же, какое из своих слов я, по-твоему, не сдержал? Такой упрёк айяарру может бросить только тот, кто очень хорошо владеет яргом, чего о тебе не скажешь, маленькая веда!

Кайе показалось, что он разозлился. А ведь она не собиралась его злить и ничего такого не сказала. Да и что тогда ей вообще говорить, чтобы он не превращался в кипящую смолу?! Молчать? Только когда она молчит, он злится ещё больше!

— Простите, милорд, я не хотела вас обидеть и не собиралась вас ни в чём упрекать, — ответила она, глядя в тарелку.

— А ты, оказывается, лгунья. Я же велел тебе не врать.

Она? Лгунья?!

Ложь всегда давалась ей с трудом. В Обители она предпочитала отмалчиваться, и очень часто ей доставалось наказание тогда, когда, соври она красиво, наказания можно было бы избежать. Но в том-то и была проблема — врать она не умела. Смущалась, краснела, путалась в словах. И когда Эйгер назвал её лгуньей, то Кайю затопила такая злость и обида, что она повернула голову и, глядя прямо в чёрное пятно маски, произнесла со всем пылом и жаром, какой ей придало выпитое вино:

— Я действительно не собиралась ни в чём вас упрекать, милорд, потому что у пленницы нет такого права! Но даже пленница может гордиться своим отцом, если он человек чести! Для вас странно, что он любит меня? Что он, кахоле, готов дать вам слово и сдержать его, даже такой высокой ценой, которую вы у него затребовали? И не важно, что он по другую сторону в этой войне! Вам, как тому, кто чтит Уану, как тому, кто должен ставить честь выше жизни, должно быть понятно, что значит сдержать своё слово ценой даже очень большой жертвы! Такой, на какую пошёл мой отец, дав вам слово чести и предав свои принципы, предав доверие своей королевы! Или слово чести уже ничего не значит по эту сторону гор?

Обвинить его в бесчестии? Кайя! Что ты делаешь! Остановись! Или ты хочешь, чтобы тебя снова протащили на верёвке по городу?!

Она увидела только, как округлились глаза Гарзы, и служанка сделала непроизвольный шаг назад, к двери.

Кайя ждала, что сейчас Эйгер закричит на неё, смахнёт со стола посуду или швырнёт чем-то в стену. Но больше этого она боялась его ледяного спокойствия, такого, как у Дитамара, когда тот велел привязать её к лошади. Тогда он тоже не стал на неё кричать.

В зловещем молчании, которое повисло над столом, было слышно, как где-то внизу на конюшне стучит молот кузнеца, переругиваются служанки выбивающие ковры во дворе, и голуби воркуют на балюстраде.

А Эйгер молчал и смотрел на неё, сжимая в руке вилку и не шевелясь. И ей сделалось так страшно от этого молчания, от того, что в чёрных провалах глазниц не видно его глаз, и нельзя понять, что он сделает дальше.

— И что же это за непомерно высокая цена, которую я затребовал у генерала? — наконец, спросил Эйгер глухо. — Ну же, ответь?

Кайя сцепила на коленях пальцы, щёки пылали, и дышать было трудно.

— Простите, милорд, — пробормотала она, пряча испуганный взгляд между хрустальных бокалов и чаш.

— Нет уж, маленькая веда, тебе придётся ответить! Так что за цену я потребовал?!

Кайя, не молчи, ответь! Будь вежливой… покладистой, не зли его!

— Вы заставили моего отца выбирать между своим долгом и любовью.

— Ты должна радоваться тому, что он сделал правильный выбор.

— Милорд, вы спрашивали о цене, а не о том, рада ли я.

— Так ты не рада?

— Рада ли я тому, что там, в Ирмелине, вы не вырвали мне сердце, как обещали? Конечно, я этому рада. Но как вы сомневались в слове чести моего отца, так и я сомневаюсь в том, что вы или ваш брат сдержите своё до весны.


Если сейчас её снова не привяжут к лошади, наверное, это будет просто чудом.

Позади, в галерее раздались шаги, появился Ирта и, прервав вязкое молчание, спросил:

— Приехали гонцы от Туров, ты их попривествуешь? Или сразу отвести их в гостевую башню?

— Нет, в библиотеку. Скажи — сейчас буду, и принесите им вина, — ответил Эйгер спокойно.

А когда Ирта удалился, обратился уже к Кайе, и голос его был странно тих и размерен:

— Ты будешь каждый день в это же время приходить сюда на завтрак, маленькая веда. Каждый день, запомни. И не вздумай сказаться больной или опоздать. Здесь у меня мало развлечений, так что беседы с юной послушницей об Уане, долге и чести, надеюсь, скрасят эту столетнюю куропатку, холодное вино и мои будни, проходящие в военных советах. Так что припаси интересных историй, маленькая пылкая защитница человеческой чести, и нам будет о чём поговорить.

Он встал, бросил вилку на стол, она звякнула о блюдо так громко, что Кайя даже вздрогнула, и пошёл к лестнице. Остановился у перил прямо у неё за спиной и добавил:

— Мой брат бывает не сдержан и не всегда проявляет хорошие манеры к нашим гостям, поэтому я от имени нашего Дома приношу свои извинения за некоторые его слова и действия.

И ушёл.

Когда Гарза повела Кайю обратно, на галерее им встретились люди в коричнево-красных одеждах, не похожих на те, что обычно носили горцы. Рядом с Иртой шёл высокий широкоплечий мужчина и нёс штандарт, на жёлтом фоне которого пламенел красный бык с длинными рогами и чашей соли на спине — символ прайда Тур.

Кайя и служанка отошли в сторону, пропуская гонцов. Но проходя мимо, один из них — пожилой мужчина с седыми волосами, заплетёнными в косу, внезапно остановился и шагнул к Кайе:

— Рия?! — спросил удивлённо.

Она отпрянула к перилам и пробормотала испуганно:

— Н-нет, милорд.

Ирта шагнул между ними, загораживая спиной Кайю, и, указав рукой на двери, сказал гонцам:

— Поторопимся, эфе ждёт вас.

И они пошли дальше. Но седой мужчина обернулся ещё раз.





Глава 15. Плохие новости




— Слышь, капитан, — Бёртон подсел к Дарри, — я вот тут чегой-то не пойму, одному мне кажется, что его милость того…

Бёртон покряхтел, ожидая, видимо, что Дарри продолжит за него и сам скажет вслух то, что вертелось в уме у всех разведчиков. Но капитан молчал, сидя на большой колоде и ковыряя ножом заклёпку на ремне.

А Бёртон сгорал от любопытства. С того самого дня, как они встретили генерала на дождливых ирмелинских холмах, никто не понимал, что происходит. Куда делся отряд, сопровождавший генерала, почему он был один и даже без возницы? И что он вообще там делал? Почему после этого они мчались галопом в лагерь и начали штурм Правого Рога, даже не дождавшись последней трети обозов с провиантом и оружием? И колдуна от королевы в помощь.

И зачем вообще они штурмовали Правый Рог — отвесную скалу с глубоким ущельем-пропастью внизу? Там не то, что человек, ящерица не проползёт! Тогда как Левый Рог, хоть и укреплённый лаарцами, был пологим и уже хорошо изученным. И каждая последующая попытка захватить его хоть немного, но приближала к заветной цели — пойди они штурм ещё пару раз, они бы его взяли! А Дарри что-то знал, но говорить отказывался. И все старания Бёртона выяснить хоть что-то натыкались лишь на глухую стену молчания со стороны капитана.

— Так это, капитан, народ того… думает всякое, понимаешь?

— Понимаю — что? — Дарри повернулся и посмотрел на Бёртона зло.

Тот снова покряхтел, погладил бороду, поскрёб макушку и, решившись, наконец, сказал:

— Народ думает, что его милость того… сговорился со Зверем, — выдохнул разведчик полушёпотом.

— Че-его-о? Бёртон, ты в своём уме?

— Я-то чего? Я как бы не сам придумал — за всех говорю, так вот оно… как-то, — он развёл руками.

— Вы все белены объелись, что ли? — Дарри отложил нож и повернулся к Бёртону. — Или перепили медовухи? Или совсем от безделья умом тронулись?!

— Ну так ты всё молчишь, а брехня — она же не лежит у плетня, вот и понеслось: кто-то что-то видел, кто-то слышал, каждый-то и додумал, чего мог. Вот и нитка таврачья привела в Ирмелин тогда, а стало быть, Зверь там точно был, ну и разное болтают…

— Послушай, Бёртон, ты вроде у нас не дурак, я же говорил — генерал заезжал к Лардо насчёт его сына и насчёт Зверя. Отправил своих людей по следу. И они не вернулись. Что ты ещё хочешь знать?

Бёртон посмотрел хитро, с прищуром.

— Нечто ты веришь в это, капитан? Мы тут-то, считай, не помелом деланные — всё же разведчики, подмечать-то умеем. Его милость как вроде с лица сошёл с того дня в Ирмелине. И вот ты тоже смурной — и все с того дня, как мы удирали из Рокны, будто воры какие. Чует моё сердце — неладное дело! С какого рожна мы три дня штурмовали Правый Рог, пока снег не пошёл? Когда надо было Левый брать! Чего обозов не дождались?

— Про Правый Рог разведчики сказали…