Ледяное сердце

Отвечать придётся, да и какая разница теперь? Он стоял за её стулом, и рядом на полу шевелилась в утреннем свете его огромная тень.

— Я украла ключ в комнате, там, внизу, — она показала рукой на боковую дверь.

— Украла ключ? Каменная дева! Откуда ты вообще про него узнала? Разболтала Гарза? — он был удивлён.

Она вздохнула. Только бы он не тронул Райду!

— Кошка. Мне помогла кошка…

— Кошка? Пфф! Ты удивляешь меня всё больше и больше…

Она рассказала историю про кошку и ключ, и окно в северной башне, и замолчала, надеясь, что этот путаный рассказ его удовлетворит.

Он слушал молча. Прошёлся сзади снова и опять замер за её спиной.

— Ты ведь была на волосок от гибели, на совсем такой тоненький волосок, Дуарх бы тебя побрал, Кайя! Ты одурачила меня, маленькая веда! Куропатки! Кто бы мог подумать! — он хлопнул рукой по спинке стула. — Но больше такого не повторится. Я обещал посадить тебя на цепь, ну так вот сейчас я так и сделаю. Вставай, пойдёшь со мной.

Ей хотелось спросить куда, но какая разница — в каменный мешок или темницу? Единственное, чего ей хотелось по-настоящему, чтобы её поскорее оставили одну, чтобы он ушёл и не задавал вопросов, потому что каждый вопрос был подобен игле, вгоняемой в сердце. А ещё мысли о его руке и о сне, и той поездке на лошади будоражили её и пугали даже больше, чем возможность снова оказаться в подвале с крысами.

Кайя помедлила, и Эйгер, с силой схватив её за запястье, потащил за собой в боковую дверь. Он шёл, размашисто и быстро по коридору к Южной башне. Распахнул дверь и стал спускаться по винтовой лестнице. Кайя почти бежала за ним, путаясь в складках платья, спотыкаясь на выщербленных истёртых ступенях, ведущих куда-то вниз. Перила в башне были сломаны, а стена гладкая, серо-зелёная, гранитная, холодила пальцы, когда она хваталась за неё, боясь оступиться. Из узких стрельчатых окон сквозь давно немытые стёкла сочился тусклый свет. Они спускались и спускались, и голова начинала кружиться, и казалось, что лестница эта треклятая никогда не кончится, и от ладони Эйгера, крепко сжимавшей её ладонь, рука онемела почти до локтя.

Внизу их встретили массивные двери, украшенные резьбой и металлическими накладками. На вид очень старые, с узором в виде круга. Потемневшее дерево, давно сбросившее чешуйки высохшего лака, местами расслоилось, раздробив искусный рисунок на куски. Саламандре оторвало лапу, а голубю — крылья, и солнце треснуло, как разбитое кухонное блюдо. Но, вглядевшись внимательнее, Кайя поняла, что когда-то на дверях был вырезан круг, по краю которого расположились символы прайдов: Парус, Лучница, Стриж, Тур…

Эйгер отпустил, наконец, её руку и достал ключ. Ржавые петли давно не знали смазки, и створки подались с протяжным стоном усталости, тяжело заворчав, как потревоженный пёс.

Внутри башни было темно, пахло затхлостью и сыростью. Они оказались уже где-то под землёй в лабиринте пещер, которые уходили от замка прочь в недра горы. Вверху, под потолком, маленькие окна-бойницы пропускали скудные нити света, которых едва хватало, чтобы в полумраке проступили очертания большого зала.

Кайя так и осталась стоять на пороге, глядя с удивлением на то, как Эйгер прошёл вдоль стены, зажигая светильники, и зал наполнился призрачным светом.

Неужели он и правда оставит её здесь? Неужели прикуёт цепью?

Но вокруг не было никаких цепей. В центре стоял каменный стол, напротив него на витых ножках, украшенных золотыми цветами и листьями, две больших чаши, рядом — две поменьше.

Глаза постепенно привыкли к полумраку, и Кайя огляделась вокруг — большая пещера с полукруглым куполом, стены испещрены витиеватыми рунами, пол засыпан белым песком, где-то капает вода…

Эйгер распахнул старые двери настежь и ещё одни, напротив, за которыми зияла чернота коридора, уходящего внутрь горы. По залу потянуло сквозняком, разогнавшим тёплую подземную сырость.

Пришёл Оорд, принёс свечи, свёртки, нож, сушёную траву и небольшой ларец. Он стал раскладывать это всё на столе, и Кайя поняла — это же ритуальная башня! Она слышала о такой от Наннэ.

Оорд готовился к ритуалу, и, очевидно, что частью его будет Кайя.

Её прошиб холодный пот. От сквозняка, разгулявшегося в зале, и страха, она совсем не чувствовала ног. Глядя на огромный нож из обсидиана, в чёрной глади которого, казалось, можно было утонуть, она вспомнила разом все те ужасы, что рассказывали о чудовище из Лааре в Обители, что говорил отец и Дарри. Вспомнила разорванные тела в Брохе, руку с чёрными когтями и стала молиться. Единственное, чего ей хотелось — если её убьют, чтобы это произошло быстро. Жаль она не умерла в том лесу!

В большой чаше запылал огонь, в малую налили воды, ещё в одну Оорд положил горный хрусталь. А в последней задымились травы. По аромату Кайя различила можжевельник, полынь, чабрец и другие из тех, что жгла старая Наннэ, когда молилась своим богам.

— Подойди сюда, — Эйгер стоял рядом со столом напротив чаш и Оорда, который успел надеть на себя что-то, похожее на чёрную мантию. — Не бойся, это не больно.

Ноги не слушались, сделались совсем ватными, и Кайя, не чувствуя под собой пола, подошла. Голос Эйгера доносился издалека, словно прошёл по всем лабиринтам этих древних пещер, прежде чем коснулся её уха.

— Стань рядом и дай руку, — произнёс он повелительно, вытянув свою над столом ладонью вверх.

Кайя закрыла глаза и протянула дрожащую руку.

Оорд взял большой нож, подошёл, бормоча что-то на непонятном языке, долго водил лезвием над их протянутыми руками, чертил знаки, а затем быстро сделал надрезы на обеих ладонях и сложил их вместе.

Кайя вскрикнула от испуга, хотя боль от пореза была не сильной, и попыталась отдёрнуть руку, но Оорд держал её крепко.

Как-то в Обители они с девочками забрались на большую черешню, где наверху остались не сорванными самые спелые ягоды, чёрные, блестящие, уже чуть подвяленные солнцем, но от этого ещё более сладкие. Их было не слишком много, потому Настоятельница не заставляла их собирать. Стоило всего лишь перед сном выбраться через окно и влезть на дерево повыше.

В тот вечер среди ветвей на вершине Кайя наткнулась на летучую мышь — не так уж и страшно, но от неожиданности она разжала руки, сорвалась и упала вниз. Вспышка страха, за ней вспышка боли, а потом она не могла дышать, просто лежала под деревом, оглушённая, как рыба, выброшенная на берег из воды, и только открывала рот, пытаясь поймать хоть глоток воздуха, но не могла.

Сейчас, после того, как Оорд сложил их руки вместе, она ощутила то же самое, только сильнее во много раз. За болью от пореза пришла совсем другая боль, скручивающая всё внутри и разрывающая на части. Мир вспыхнул, взметнулся перед глазами костром, взорвался, оглушил, ударил куда-то в сердце, и воздух в лёгких кончился. И на какое-то мгновенье ей показалось, что её сердце лопнуло, и огненный столб из него ударил вверх, в самый центр купола. А потом был глубокий колодец и падение, и последнее, что она увидела — как над ней склонилась тёмная маска с прорезями, в которой светились странные жёлто-карие глаза, похожие на глаза ястреба. Они смотрели с удивлением и страхом и постепенно удалялись, пока не исчезли совсем.

— Больно! — прошептала Кайя и потеряла сознание.

Она была деревом, и травой, и птицами, бабочками, цветами…

Она слышала их голоса. Слышала, как возятся голуби сверху над куполом зала, как мыши шуршат в норе, и в земле спят семена, ожидая весны.

И что-то было у неё за спиной. Как крылья у птиц, только прозрачные, невесомые, лёгкие…

Боль прошла. Ей стало хорошо. Очень хорошо.

И зачем они так кричат?


— Оорд! Оорд? Что это такое? Что это было? — Эйгер подхватил падающую Кайю и положил на стол. — Что с ней? Так ведь не должно быть? Ну же!

Оорд поднял ей веки, заглянул в глаза, пощупал пульс на шее и на запястье, а затем, положив руку на лоб, долго стоял.

— Не должно… Я не знаю, что это, — произнёс он, наконец, растерянно.

— Как это ты не знаешь?! — голос Эйгера взметнулся к потолку. — Ты всё правильно сделал? Что с нами… с ней такое?

Эйгер прислушался. Где-то в недрах горы в пещерах зашумела вода, донёсся далёкий рокот, и под ногами как будто дрогнул пол. Эйгер и Оорд переглянулись. Камни вокруг засветились ярче, а потом всё стихло.

— Я не знаю, эфе, — пожал плечами Оорд и повторил, — я не знаю, что это.

— Клянусь Железной горой, если ты её убил, я тебя прямо здесь замурую навечно! — Эйгер склонился над Кайей. — Она не дышит! Проклятье! Оорд! Она была ещё слишком слаба!

Он схватил ларец и выгреб оттуда всё содержимое — белая лента, искривщаяся, словно покрытая инеем, развернулась, скользнула змеёй и упала ему прямо под ноги. И Эйгер поднял её.

— Нет! Нет! Эфе! Не делай этого! — закричал Оорд и бросился к ларцу. — Ты же знаешь, чем это может кончиться!

Но Эйгер его не слушал. Он торопливо взял Кайю за руку, сплёл её пальцы со своими и набросил сверху ленту. Она обвилась вокруг их запястий, словно живая, заискрила в воздухе и, разлетевшись светящимся облаком, осыпалась на пол белым песком.

— Что ты наделал! — воскликнул Оорд.

— Я её спас.

— Теперь ты точно её убил! Ты только что связал её не с Источником, а с собой! Ты знаешь ведь, что это значит?

— Я буду чувствовать всё, что чувствует она.

— Да! Но разве ты забыл? Она будет чувствовать всё, что чувствуешь ты! Всё, Эйгер! Всё! Ты понимаешь, что это её убьёт?

Кайя открыла глаза.

Всё вокруг наполнилось новыми звуками: выше них, по галерее, прошла Гарза. Её большие ступни в широких башмаках шаркали по гранитному полу, по крыше бродили голуби, царапая когтями каменную голову горгульи, во дворе, мощённом булыжником, со звоном пританцовывал конь Эйгера в руках нерадивого конюха…

Она слышала камни.

Она слышала птиц.

И зверей…

Она чувствовала недоумение Оорда и растерянность Эйгера.

И где-то в груди, рядом с сердцем, там, где раньше селился страх, она почувствовала и что-то совсем новое — горячий клубок, похожий на маленькое солнце или на ещё одно сердце. А за спиной — крылья, будто сотканные из тёплого воздуха.





Глава 20. Всё изменилось




— Как ты себя чувствуешь? — спросил Эйгер, когда они вернулись в обеденный зал.

— Хорошо, милорд.

— Ну, конечно! А когда было по-другому? — он усмехнулся. — Как твоя рука?

— Она…

Кайя перевернула ладонь. Там, где должна была остаться глубокая рана от ритуального ножа, виднелась лишь тонкая белая полоса, как нить или детский шрам, какой был у неё на ноге.

— … зажила…

Конечно, Наннэ делала мази, которые излечивали раны, но чтобы так быстро?

— Это хорошо. У тебя, наверное, есть вопросы…

Вопросы? Скорее, нет. Она даже не знает, что спросить.

Кайя сидела, оглушённая всеми этими новыми звуками и ощущениями, которые на неё обрушились. Это так странно — чувствовать вокруг себя новые грани мира и, одновременно, не понимать, что происходит.

— Ты знаешь, зачем я это сделал?