Легенды крови и времени

Ле-Ревенан. Письма и бумаги Конфедеративных Штатов Америки

№ 1

Галлоглас – Филиппу де Клермону

Кембридж, Массачусетс

6 марта 1775 года



Досточтимый дед!

Нынче утром я был в Старой Южной церкви, где доктор Уоррен выступал с речью по поводу пятой годовщины бойни в Бостоне. В зале было не протолкнуться, а сам доктор облачился в белую тогу на манер римлянина. «Сыны свободы» горячо приветствовали этот спектакль.

Доктор Уоррен взбудоражил собравшихся упоминанием о его стране, истекающей кровью, и призывами встать против власти тирана. По его словам, чтобы избежать войны, английская армия должна уйти из Бостона.

Достаточно будет искры, чтобы вспыхнул мятеж. «Близорукие смертные не видят, что многочисленные звенья больших и малых событий образуют цепь, на которой держится судьба королей и народов», – сказал доктор Уоррен. Я сразу же записал его слова, поразившие меня своей мудростью.

Это письмо я вручил Дэви Хэнкоку, который позаботится о его надежной и быстрейшей доставке. Я же вернулся в Кембридж для выполнения других твоих поручений. Жду твоих пожеланий, касающихся «Сынов свободы», но предвижу: твой ответ запоздает, и я уже не смогу изменить того, что нынче кажется неминуемым. Дуб и плющ вместе не станут сильнее, но будут отброшены в разные стороны.

Написано в спешке в городе Кембридже твоим верным слугой

Эриком.



Постскриптум: К письму прилагаю любопытную вещицу, отданную мне на память одним из «Сынов свободы». По его словам, это осколок мушкетного ядра, выпущенного англичанами по дому на Кинг-стрит, когда в 1770 году произошло нападение на жителей. Слушатели речи доктора Уоррена рассказывали множество историй о том жутком дне, что еще сильнее разожгло страсти жаждущих свободы.





Глава 9

Корона




Апрель – июнь 1775 года

Стараясь не уронить ведерко с рыбой, Маркус открыл дверь хирургического кабинета Томаса Бакленда. Бакленд жил в Нортгемптоне и был одним из немногих врачей, обитавших к западу от Вустера. Он не входил в число преуспевающих медиков и не отличался большой образованностью, но если кто-то хотел нанести визит врачу и уйти на своих ногах, то прием у Бакленда был наиболее безопасным выбором. Металлический колокольчик у двери весело звякнул, возвещая о приходе Маркуса.

Жена хирурга трудилась в приемной, где на чистом полотенце сверкали разложенные инструменты Бакленда: хирургические щипцы, щипцы для выдирания зубов и приспособления для прижигания ран. На полках стояли банки с лекарственными травами, разными снадобьями и мазями. Окна кабинета выходили на главную улицу Нортгемптона, и потому каждый любопытный прохожий мог не только слышать крики, но и видеть, как Бакленд соединяет сломанные кости, заглядывает во рты и уши пациентов, дергает зубы и разглядывает больные конечности.

– Что занесло тебя к нам, Маркус Макнил? – спросила Мерси Бакленд, поднимая голову от глиняного горшочка, который наполняла мазью.

– Да вот, хотел обменять рыбу на горшочек такого же снадобья, как то, что месяц назад вы давали моей матери. – Маркус поднял ведро. – Это шед[5]. Свеженький. Недавно поймал у водопада к югу от Хедли.

– Отец знает, куда ты пошел? – поинтересовалась миссис Бакленд.

Несколько месяцев назад она стала свидетельницей вспышки гнева Обадии, заставшего сына за разговором с Томом. Маркуса интересовал рецепт мази от ран и синяков. После этого отец запретил ему ходить в Нортгемптон за лекарствами. Зачем куда-то шляться, когда в Хедли есть свой врач? И пусть тот был вдвое хуже Бакленда и брал вдвое дороже, но почтенный возраст и пристрастие к выпивке делали местного доктора менее любопытным по части семейных дел Макнилов.

– Напрасно спрашиваешь, Мерси. Маркус не ответит. Он теперь стал немногословным, – сказал вышедший из соседней комнаты Том Бакленд; его лысина блестела на весеннем солнце. – Должен признаться, я тоскую по мальчишке, у которого рот не закрывался.

Маркус чувствовал на себе внимательный взгляд миссис Бакленд. Конечно же, она видела и его тощие руки, и веревку, которой подвязаны штаны, болтающиеся на тонкой талии. Видела она и заплатки на сине-белой клетчатой рубашке из грубой ткани. Младшая сестра Пейшенс сама ткала эту ткань из льна, росшего в огороде Макнилов.

– Есть новости из Бостона? – спросил Маркус, попытавшись сменить тему разговора.

– «Сыны свободы» собираются выступить против «красных мундиров», – ответил Том. Надев очки, он осматривал полки, ища нужное снадобье. – Речь доктора Уоррена воспламенила всех. Проезжий из Спрингфилда говорил, что надо ждать новых бед. Будем надеяться, с Божьей помощью до бойни не дойдет.

– У водопадов я слышал то же самое, – ответил Маркус.

Это был обычный способ распространения новостей между городишками вроде Хедли и Нортгемптона. Каждый день – своя порция слухов и домыслов.

– Возьми для матери. – Том Бакленд вручил Маркусу пакет.

– Спасибо, доктор Бакленд. – Маркус поставил ведерко на прилавок. – А это вам. Устроите себе прекрасный обед.

– Нет, Маркус. Это слишком много, – возразила Мерси. – Нам с Томасом хватит и половины. Остальное отнеси домой. Я и так за зиму дважды перешивала пуговицы на штанах мужа.

Маркус решительно замотал головой:


– Спасибо, доктор. И вам спасибо, миссис Бакленд. Берите рыбу целиком. А мне пора домой.

Том бросил ему глиняный горшочек:

– Это мазь за вторую половину рыбы. Мы не любим быть должниками. Можешь смазать синяк под глазом.

Надо же, заметил. Маркус думал, что пятно на скуле уже достаточно потускнело и он сможет побывать в Нортгемптоне, не вызвав ничьих сплетен. Однако Том отличался наблюдательностью.

– Я тут наступил на грабли. Их ручка и заехала мне по физиономии. Вы же знаете, доктор Бакленд, какой я неуклюжий. – Маркус открыл дверь. – Спасибо за настойку, – сказал он и торопливо простился с Баклендами, приподняв изъеденную молью шляпу.



Через реку Маркус переправлялся не на пароме, а на позаимствованном шатком плоту. Вскоре он уже шагал по дороге к дому, обходя многочисленные лужи. Сзади послышался топот копыт, и всадник, мчавшийся в сторону Хедли, едва не сбил Маркуса.

– Что случилось? – спросил Маркус.

Он схватился за поводья, безуспешно пытаясь остановить лошадь.

– В Лексингтоне у нашего ополчения была стычка с англичанами. Пролилась кровь, – крикнул в ответ тяжело дышащий всадник, вырвал у Маркуса поводья и помчался дальше, держа путь к церкви.

Остаток дороги до фермы Макнилов Маркус уже не шел, а бежал. Чтобы примкнуть к ополчению и двигаться на восток, ему необходимо ружье и запас еды. Он проскользнул сквозь мокрую траву, росшую перед воротами. Рассерженную гусыню Маркус заметил лишь тогда, когда та вцепилась в его штаны.

– Чертова птица! – шепотом выругался Маркус.

Если бы не яйца, которые несла гусыня, он бы давно свернул ей шею.

Маркус толкнул входную дверь, красная краска на которой успела потускнеть и облупиться. Старая вдова Ноубл говорила, что трещина в верхней филенке – след от набега индейцев, случившегося еще в прошлом веке. Эта старуха верила в ведьм, призраков и всадников без головы. Внутри дома было тихо, если не считать размеренного тиканья старых материнских часов на полке над очагом в гостиной.

Помимо гостиной, на первом этаже дома Макнилов была только кухня. Оттуда и выбежала Кэтрин Макнил, вытирая руки ветхим полотенцем:

– Я слышала колокол.

Лицо матери было бледным. Под глазами темнели круги от недосыпания. Дела на ферме шли скверно. Отец вечно где-то пьянствовал с друзьями, а зима в этом году выдалась долгая и суровая.

– В Лексингтоне армия атаковала горожан, – ответил Маркус. – Там собирают ополчение.

– Бостону ничего не грозит?

Для Кэтрин город ее детства был центром мира. Все более или менее значительное и достойное происходило не где-нибудь, а именно в Бостоне.

Однако в тот момент Маркуса не особо заботили угрозы безопасности Бостона. Угроз хватало и в пределах родных стен.

– Где па? – спросил Маркус.

– В Амхерсте. Отправился навестить родственничка Джосайю. – Мать плотно сжала губы. – Оттуда он вернется не скоро.

Порой Обадия отсутствовал по нескольку дней, возвращаясь в порванной одежде, с синяками и царапинами. Костяшки отцовских пальцев были содраны в кровь, а от самого разило ромом. Если Маркусу повезет, он сумеет побывать в Лексингтоне и вернуться раньше, чем отец протрезвеет и заметит исчезновение сына.

Маркус прошел в гостиную и снял с крюков над очагом старый мушкетон.

– Это оружие твоего деда по отцовской линии, – сказала Кэтрин. – С ним он приплыл из Ирландии.

– Помню, – ответил Маркус, водя пальцами по старому деревянному ложу мушкетона.

Дед Макнил рассказывал ему о приключениях, связанных с этим ружьем. Однажды, когда семье было нечего есть, дед подстрелил оленя. А потом нередко брал мушкетон, отправляясь охотиться на волков. В те времена Пэлхем и Амхерст были маленькими деревушками.

– Что я скажу отцу, когда он вернется? – с тревогой спросила мать. – Ты же знаешь, как его страшит опасность новой войны.

На прошлой войне Обадия воевал против французов. Тогда он был сильным и храбрым, цвет местного ополчения. Родители Маркуса недавно поженились, и у Обадии были большие планы по расширению купленной им фермы. Во всяком случае, так это звучало в воспоминаниях Кэтрин. Однако с войны Обадия вернулся ослабленный телом и сокрушенный духом, раздираемый противоречиями между верностью королю и верностью семье и согражданам.

С одной стороны, Обадия искренне верил в святость английской монархии и в любовь короля к подданным по обе стороны океана. Однако на границе он насмотрелся достаточно ужасов, заставивших его усомниться в том, что Англия принимает близко к сердцу насущные заботы своих колоний. Подобно большинству ополченцев, сражавшихся на войне, Обадия не слишком-то восхищался английской армией. Он считал, что офицеры сознательно ставят его и таких, как он, под удар, слепо подчиняясь приказам из Лондона. Запаздывая на недели, а то и на месяцы, эти приказы теряли всякий смысл.

Обадия так и не мог решить, на чьей он стороне. Эти метания, усугубленные кошмарными снами, в которых он продолжал воевать, развили у него пристрастие к спиртному, еще больше затуманив сознание. Обадия не знал, законна или нет нынешняя борьба американских колонистов с королем. Неразрешимая загадка медленно сводила его с ума.

– Скажи отцу, что ты меня не видела. Вернулась из курятника. Смотришь – мушкетона на стене нет.

Маркус не хотел, чтобы мать и сестра отдувались за его своеволие.

– Твой отец не дурак, – вздохнула мать. – Он ведь тоже слышал колокола.

Колокола и сейчас звонили: в Хедли, в Нортгемптоне и, быть может, в каждой церкви Массачусетса.

– Ты и глазом не успеешь моргнуть, как я вернусь, – заверил мать Маркус.

Поцеловав ее в щеку, он повесил на плечо мушкетон и направился в город.