Леопард

— Привет, Нина. Старые газеты есть?

Нина исчезла в подсобке и вернулась с кипой пожелтевших газет. Харри никогда не мог понять, зачем у «Шрёдера» хранят старые газеты, но это уже не раз выручало его и раньше.

— Long time,[23] — произнесла Нина и вновь исчезла.

И Харри тут же вспомнил, что ему так нравилось в «Шрёдере» помимо того, что это было ближайшее от его квартиры питейное заведение. Тут говорят короткими предложениями. И уважают частную жизнь клиентов. Тут просто констатируют, что ты вернулся, и не нужно никаких отчетов за тот срок, когда тебя не было.

Харри выпил две чашки на удивление невкусного кофе, быстро просматривая газеты, чтобы получить представление о том, что же произошло в королевстве за последние месяцы. Как обычно, ничего особенного. Именно это ему больше всего и нравилось в Норвегии.

Кто-то победил в эстрадном телеконкурсе «Идол», какая-то звезда вылетела из танцевального конкурса, какой-то футболист из третьего дивизиона попался на кокаине, а Лене Галтунг, дочь судовладельца Андерса Галтунга, авансом получила несколько миллионов в счет наследства и обручилась с гораздо более красивым, чем сама она, но вряд ли столь богатым предпринимателем по имени Тони. Редактор «Либерала», Арве Стёп, полагал, что для нации, которая хочет быть верной социал-демократическим идеалам, сохранение монархии становится все менее приемлемым. Все как всегда.

Первые заголовки, имеющие отношение к убийствам, Харри обнаружил только в газетах за декабрь. Он узнал место преступления благодаря описанию Кайи: подвал в строящемся офисном комплексе в Нюдалене. Неизвестно, что повлекло за собой смерть, но полиция не исключает, что речь идет об убийстве.

Харри пролистал газету и с большим удовольствием прочитал про одного политика — как тот хвастается, что оставил министерский пост для того, чтобы больше времени проводить с семьей.

Газетный архив у «Шрёдера» был конечно же неполным, но в газете, датированной двумя неделями позже, всплыло второе убийство.

Женщина была обнаружена возле разбитого «датсуна», который стоял на краю лесной опушки у озера Даушеен в Маридалене. Полиция не исключает, что дело имеет «криминальную подоплеку», но и в данном случае о причине смерти ничего не говорилось.

Глаза Харри просканировали статью, и он констатировал, что молчание полиции объяснялось делом обычным: у нее ничего нет, ну да, локатор вслепую шарит по открытым и пустым морским пространствам.

Только два убийства. Но Хаген был совершенно уверен, когда говорил, что речь идет о серийном убийце. Тогда в чем же связь? Чего не было в газетах? Харри почувствовал, как его мысли направились по старому доброму пути, выругался сам на себя, что никак не может от этого отделаться, и стал просматривать газеты дальше.

Когда стальной кофейник опустел, он бросил на стол скомканную купюру и вышел на улицу. Поплотнее запахнул пальто и прищурился, глядя в серое небо.

Он остановил свободное такси, которое как раз подъезжало к тротуару. Шофер потянулся по диагонали салона, и задняя дверь распахнулась. Такой фокус сейчас не часто увидишь, Харри решил вознаградить его чаевыми. И не только за то, что так удобнее сесть в машину, но еще за то, что в стекле дверцы отразилось лицо человека за рулем другого автомобиля, припаркованного позади такси.

— Государственная больница, — произнес Харри и пробрался на середину заднего сиденья.

— Будет исполнено, — ответил шофер.

Когда они отъезжали от края тротуара, Харри внимательно посмотрел в зеркало заднего вида.

— А вообще-то отвезите меня сначала на улицу Софиес-гате.

На Софиес-гате машина, кашляя дизельным мотором, осталась ждать, а Харри быстро, через две ступеньки, побежал наверх. В голове вертелись возможные варианты. Триады? Херман Клюйт? Или старая добрая паранойя? Наркота лежала там же, где он оставил ее, когда уезжал: в ящике с инструментами внутри разделочного столика. Просроченное полицейское удостоверение. Набор наручников фирмы «Хиатт» с пружинками для мгновенного защелкивания. И еще служебный револьвер, «смит-вессон» 38-го калибра.

Когда Харри вновь спустился на улицу, он не стал смотреть ни налево, ни направо, а сразу же уселся в такси.

— В Государственную больницу? — уточнил шофер.

— Во всяком случае, езжайте в этом направлении, — ответил Харри, внимательно вглядываясь в зеркало, пока они поворачивали на Стенгберггате и ехали дальше наверх по Уллеволсвейен. Он ничего не увидел. Что могло означать одно из двух. Либо это старая добрая паранойя. Либо следивший за ним был профи.

Харри помедлил, но потом все-таки произнес:

— Государственная больница.

Проезжая мимо Западно-Акерской церкви и Уллеволской больницы, он все-таки продолжал поглядывать в зеркало. Ни в коем случае нельзя привести их за собой туда, где ты наиболее уязвим. Туда, куда они всегда пытаются пробраться. К твоей семье.

Самая большая в стране больница нависала надо всем городом.

Харри расплатился с шофером, а тот поблагодарил за чаевые и повторил фокус с задней дверью.

Перед Харри вздымались фасады больничных корпусов, казалось, низкие облака ползут прямо по их крышам.

Он глубоко вздохнул.



Улав Холе улыбался с больничной подушки так приветливо и так бессильно, что у Харри защемило сердце.

— Я был в Гонконге, — ответил Харри. — Надо было подумать.

— Получилось?

Харри пожал плечами.

— Что врачи говорят?

— Да практически ничего. Это вряд ли означает что-то хорошее, но я понял, что для меня так даже лучше. Ты ведь знаешь: способностью принять действительность как она есть в нашей семье никто особенно похвастаться не мог.

Интересно, будут они говорить о матери или нет. Харри надеялся, что нет.

— У тебя работа есть?


Харри покачал головой. Седые волосы отца так красиво лежали на лбу, что Харри подумал: это, наверное, не его волосы, ему их просто выдали — как пижаму и шлепанцы.

— Ничего?

— Мне предложили читать лекции в Полицейской академии.

Это была почти правда. Хаген предлагал ему это после дела Снеговика — как своего рода отпуск.

— Учить? — Отец засмеялся, тихо и осторожно, словно боясь разбиться от слишком громкого смеха. — А мне казалось, один из твоих принципов — никогда не делать того, что делал я.

— Такого никогда не было.

— Да ладно, ты всегда поступал по-своему. Все эти полицейские штучки… Ладно, хорошо хотя бы, что ты не повел себя как я. Потому что я не пример для подражания. Ты же знаешь, после того как умерла твоя мать…

Харри просидел в белой больничной палате от силы двадцать минут, но уже испытывал отчаянное желание убежать.

— После того как умерла твоя мать, мне никак не удавалось сделать так, чтобы все стало как раньше. Я ушел в себя, общение с другими людьми стало мне не в радость. Мне казалось, если я буду один, то стану ближе к ней. Но это не так, Харри. — Отец улыбнулся ангельской улыбкой. — Я знаю, что потерять Ракель было тяжело, но ты не должен поступать так, как я. Ты не должен прятаться, Харри. Не должен запирать дверь и выбрасывать ключ.

Харри взглянул на свои руки и, кивнув, почувствовал, как по всему телу бегут мурашки. Надо срочно что-то принять, не одно, так другое.

Вошел медбрат, представился Олтманом, поднял шприц, сказал, немного пришепетывая, что ему надо только сделать «Улаву» укол, чтобы тот лучше спал. Харри подмывало спросить, не найдется ли и для него чего-нибудь.

Отец лег на бок, кожа на лице обвисла, теперь он выглядел старше, чем когда лежал на спине. Он посмотрел на Харри тяжелым, ясным взглядом.

Харри поднялся так резко, что ножки стула скрежетнули о пол.

— Ты куда? — пробормотал отец.

— Пойду покурю, — сказал Харри. — Сейчас вернусь.



Харри встал на низкий бордюр, откуда ему была видна парковка, и закурил «Кэмел». По другую сторону шоссе виднелся кампус Блиндерн и здания университета, где учился отец. Считается, что сыновья — в большей или меньшей степени переодетые варианты своих отцов, что ощущение того, что ты вырвался из этой цепочки, — не больше чем иллюзия, что ты все равно возвращаешься, что притяжение крови не просто сильнее, чем воля; оно и есть воля. Харри всегда казалось, что сам он доказывает нечто прямо противоположное. Так почему же при виде отца, его костлявого, обнаженного лица на подушке Харри казалось, что он смотрится в зеркало? А его голос казался собственным голосом? Слышать его мысли, слова… словно сверло зубного врача, с непоколебимой уверенностью попадающее точно в нерв Харри. Потому что Харри ведь его копия. Черт! Взгляд Харри нашел белую «короллу» на парковке.

Вечно этот белый цвет, самый безликий. Цвет «короллы» перед «Шрёдером», лицо человека за рулем, то же лицо, что меньше суток тому назад пялилось на него своими раскосыми узкими глазами.

Харри выкинул сигарету и ринулся внутрь больничного здания. Оказавшись в коридоре, ведущем к палате отца, он замедлил шаг. Повернул туда, где коридор расширялся, превращаясь в холл для посетителей, и сделал вид, что что-то ищет в стопке журналов на столе, а сам боковым зрением сканировал всех, кто сидел в холле.

Тот человек укрылся за номером «Либерала».

Харри взял номер «Се о хёр»[24] с фотографией Лене Галтунг и ее жениха и вышел.

Улав Холе лежал с закрытыми глазами. Харри приложил ухо к его губам. Дыхание было едва слышным, но чувствовалось щекой.

Харри сидел на стуле возле кровати и смотрел на отца, а в голове у него крутились отрывочные воспоминания детства — в случайной последовательности и никак между собой не связанные, не считая того, что они все сохранились в памяти.

Потом он поставил стул у двери, чуть приоткрыл ее и стал ждать.

Только спустя полчаса он увидел, как тот человек вышел из холла и пошел по коридору. Плотный, маленького роста и с невероятно кривыми ногами — казалось, он идет зажав между коленками надувной матрас. Прежде чем зайти в дверь с понятным всем в мире обозначением мужского туалета, он подтянул ремень. Как будто на нем висело что-то тяжелое.

Харри встал и последовал за ним.

Остановился перед туалетом и вздохнул. Давно это было. Потом толкнул дверь и скользнул внутрь.

Туалет был, как и сама Государственная больница, чистый, нарядный, новый и грандиозных размеров. Вдоль одной стены шли в ряд шесть закрывающихся кабинок, все свободные. На торцевой стене — четыре раковины, а напротив кабинок — четыре фарфоровых писсуара на уровне бедер. Мужчина стоял у одного из них, спиной к Харри. Над его головой по стене проходила водопроводная труба, на вид крепкая. Достаточно крепкая. Харри вытащил пистолет и наручники. Международный этикет запрещает смотреть друг на друга в мужском туалете. За такой взгляд, даже случайный, могут убить. Поэтому незнакомец не обернулся, чтобы взглянуть на Харри. Даже когда Харри с огромной осторожностью защелкнул замок входной двери, даже когда он тихо приблизился, даже когда приставил пистолет к жирной складке там, где загривок переходит в шею, и прошептал то, что, по словам одного из коллег, полицейский должен иметь право произнести хотя бы раз за свою карьеру:

— Freeze.[25]

Именно это незнакомец и сделал. Харри увидел, как чисто выбритая складка покрылась гусиной кожей.

— Hands up.[26]

Мужчина поднял над головой короткие, мощные руки. Харри склонился к нему. И тут же понял, что свалял дурака. Реакция у незнакомца оказалась молниеносная. На тренировках, отрабатывая приемы рукопашного боя, Харри усвоил, что умение принимать удар не менее важно, чем умение его наносить. Задача заключается в том, чтобы расслабить мышцы, успев понять, что удара не избежать и надо его смягчить. И когда незнакомец вывернулся, гибкий как танцовщица, с поднятым вверх коленом, Харри в точности повторил его движение. Ему почти удалось переместить тело в том же направлении, в котором последовал удар. Но все равно мужчина сумел пнуть его в бедро. Харри потерял равновесие, упал и перекатился на спину по гладкому кафельному полу — туда, где он был вне зоны досягаемости. Там и остался, вздохнул и посмотрел в потолок, извлекая из кармана пачку сигарет. Потом сунул в рот сигарету.

— Speedcuffing,[27] — произнес он. — Я этому научился на курсах ФБР в Чикаго. Кабрини-Грин, та еще ночлежка. Если ты белый, то по вечерам тебе просто нечем заняться — иначе нападут и ограбят, не успеешь выйти из дома. Так что я сидел дома и отрабатывал две вещи. Разряжать и заряжать служебный пистолет в темноте на скорость. И защелкивать наручники на ножке стола.

Харри приподнялся на локтях.

Незнакомец по-прежнему стоял, подняв руки над головой. Потому что они были надежно прикованы наручниками к водопроводной трубе. Он смотрел на Харри безо всякого выражения на лице.

— Mister Kluit sent you?[28] — поинтересовался Харри.

Немигающий взгляд в ответ.