Лесная армия

Причин для радости пока не было. По курсу – поляна, по ней недавно шли люди, но кое-где примятая трава уже возвращалась в прежнее вертикальное положение. Дальше потянулись глинисто-каменистые проплешины, растительность пропала, возник обрыв, под которым журчала речка.

Исполняясь недобрых предчувствий, Павел двинулся вперед, остальные растянулись. У обрыва растительности не было – сухая каменистая земля, на которой почти не отпечатывались следы. Пятнадцать метров голой поверхности, дальше обрыв – вернее, крутой откос, заваленный камнями. Под откосом протекала речушка. Перебраться через нее было несложно – в воде громоздились крупные окатыши, да и ширина водной глади не превышала семи метров. На другой стороне такой же откос, за ним высились скалы, в прорехах между ними зеленел лес.

Оперативники взяли на прицел скалы. Местность была безлюдной, чувство опасности помалкивало. Диверсанты от реки поднимались здесь, выворотили несколько камней, вросших в обрыв, оставили следы рифленых подошв.

– Что это получается, командир, – пробормотал Караган, – будем спускаться, подниматься, потом опять в лес искать тропу, ползти через чащу… Через пару часов к немцам выйдем – по обмену опытом, так сказать.

– Подожди, Леонид, не гунди… – что-то держало в оцепенении, направляло мысли в другую сторону. Интуиция порывалась что-то сообщить. Идти по следу диверсионной группы – занятие малоинтересное. Леонид прав – рано или поздно они придут к немцам. Перекрыть тропу можно, теперь они знают, где она проходит. Отправить сюда отделение разведчиков с парой ручных пулеметов и сухим пайком на неделю – дело несложное. А чтобы немцы не прошли, пока крутится машина военной бюрократии, можно пару растяжек установить в самых интересных местах. Дело было в другом, а вот в чем – пока не ясно.

– Меняем планы, товарищ майор? – догадался Безуглов.

– Установить растяжку на тропе, – приказал Кольцов. – метров на пять в лес. Через тридцать метров – вторую. Сделать ювелирно, чтобы незаметно было. Да смотрите, сами не взорвитесь. Караган, Цветков – займитесь.

– Приказ понятен, товарищ майор, – хмыкнул Караган, – хотя и не совсем. Может, на обратном пути это сообразим? А то ведь точно подлетим…

– Выполняйте, – поморщился Кольцов. – Не факт, что обратно пойдем этой же дорогой. А если придется – то уж обратите внимание на ориентиры, очень вас прошу. Топайте, мужики. Вадим, остаешься со мной…

Двое погрузились в высокую траву, растворились в лесу. Безотчетное беспокойство не проходило. Что он хотел найти? Что тут, вообще, можно найти?

Павел послал Безуглова вдоль обрыва в северном направлении, сам подался на юг, ползал на четвереньках, осматривая глинистую почву, иногда перегибался за край, скользил взглядом по откосу.

Он отдалился от тропы метров на сорок, искренне недоумевая, что же подвигло его на такое поведение? Словно нашептывали какие-то «компетентные» голоса…

Обернувшись, Павел обнаружил, что Безуглов подает ему какие-то знаки. Сердце екнуло. Майор припустил вдоль обрыва, пристроился на корточки рядом с товарищем.

У Безуглова тоже проснулся охотничий азарт. Блестели глаза. Он сидел на корточках, метрах в шестидесяти к северу, и очень напоминал грибника, который обнаружил семейство опят и теперь осматривается – не видать ли еще.

– Товарищ майор, это интересно… – заговорил лейтенант, – смотрите, здесь тоже кто-то проходил…

Павел нагнулся чуть ли не носом в землю. Любил он свою работу именно за эти моменты, когда стоишь на пороге открытия, возбуждаешься, мурашки бегут по коже, и ты понимаешь, что интуиция опять не подвела… Голый камень под ногами, ссохшаяся глина, хоть тресни, здесь не прочитаешь никаких следов. Но у кого-то соскользнула нога, и между камнями отпечатался край подошвы. Человек (или несколько) прошел по краю обрыва и именно здесь решил свернуть.

Через пару метров обнаружили еще один отпечаток. Безуглов поднял пустой спичечный коробок, открыл его, понюхал, пожал плечами.

– Немецкий? – спросил Павел.

– Фабрика «Гомельдрев». Как хотите, так и понимайте, товарищ майор. Сейчас, насколько знаю, фабрика не работает, но это могут быть старые запасы…

Они опять припали к земле, сместились к зарослям кустарника. Здесь начинался травянистый покров. Трава была жесткая, если кто-то и шел по ней, она уже поднялась. Но следы остались – шел не один человек.

Подошли Караган с Цветковым, установившие растяжки, озадаченно уставились на ползающих по земле товарищей, решили не мешать, сели в сторонке, закурили.

Возбуждение росло. Здесь прошли не двое и не трое – людей было больше. Они старались держаться друг за другом, но это им плохо удавалось, возможно, дело было ночью. Следы уходили в заросли, за которыми начинался лес.

Офицеры поднялись, отряхнулись.

– Посмотрите на них, товарищ майор, – фыркнул Безуглов, кивая на курящих товарищей, – так закалялась лень, называется.

– Эй, не тяжек груз безделья? – спросил Кольцов. – А ну, давайте сюда.

– Планерка, товарищ майор? – пошутил Караган. – Уже идем. Вы уж простите, до сих пор эта леска перед глазами стоит, нервишки, знаете ли, поигрывают…

Они подошли. Все четверо стали осматриваться.

– И что мы имеем? – спросил Цветков.

– Имеем следующее, – сказал Кольцов. – через реку переправились две группы. Уверен, это происходило одновременно. Характер следов, примятость травы – все указывает на то, что группы шли вместе, потом разделились. В первой были вояки обер-лейтенанта Циммера, кто во второй – неизвестно. Первая группа отправилась на восток, сделала суточный привал на другой стороне болота. Что стало с ней дальше – мы знаем. Вторая группа от реки подалась на северо-восток. В ней было от пяти до десяти человек…

– Я даже больше скажу, командир, – вставил Безуглов, – кое-кто был в кирзовых сапогах, и что интересно – советского образца; остальные – в гражданской обуви. Любопытно, да?

– Очень, – согласился Кольцов. – Что у нас на северо-востоке? Расположение механизированной бригады полковника Радановского? Туда эти люди, конечно, не пошли, двинулись южным краем. А теперь угадайте, товарищи офицеры, чем мы займемся дальше?

– Продолжим следопытскую деятельность, – вздохнул Цветков. – Одно тревожит: мы все дальше отдаляемся от своей машины. Не приделали бы ей ноги – тогда нас точно взгреют за халатное отношение к армейскому имуществу…





Глава 4




Болот на северо-востоке не было, но местность оставалась сложной. Овраги, скопления кустов. Несколько раз пересекали лесные ручьи. У одного из источников сделали привал. Снова читали следы: на этом участке незнакомцы тоже останавливались, пили воду из ручья, споласкивались – сохранились отпечатки обуви и продавлины от коленей. Здесь же оперативники нашли аккумулятор от фонаря, из которого вытек электролит. Значит, шли ночью…


Направление выдерживалось – северо-восток. Дремучая зона вскоре оборвалась, деревья расступились, показалась проселочная дорога. Снова находили окурки от советских папирос, обгорелые спички. Небольшой перелесок, справа остался заброшенный хутор – незнакомая группа его проигнорировала, прошла мимо.

За перелеском деревня – старые, просевшие в землю халупы, покосившиеся ограды. Следы вели вдоль околицы. Все видимое пространство поросло бурьяном. Трава на пригорке стояла по пояс. В деревню диверсанты, похоже, не входили, но прошли совсем рядом.

Самое странное, что в деревне жили люди. Белел платочек – старая женщина ковырялась с тяпкой на чахлой грядке. На завалинке у крайней избы сидел старый дед с белой бородой и равнодушно смотрел на объявившихся в поле офицеров. Как тут выживали люди – уму непостижимо. Брошенные на произвол судьбы, они не были интересны ни немецким оккупационным властям, ни сменившей их Советской власти.

На пригорке паслись костлявые клячи, косили на пришельцев выпуклыми глазами. Эта живность тоже никого не интересовала. Использовать ее в пищу было опасно, в качестве тягловой силы – рискованно, выдержит ли.

– А вот и кавалерия, – подметил Караган. – Можно забыть про нашу машину и продолжить путешествие верхом.

– Ну, не знаю, – засомневался Цветков, – а ты умеешь их заводить?

Загулял волнами бурьян, с пригорка скатился пацаненок лет десяти в длинной до колен рубахе, зыркнул глазенками, просочился через плетень и был таков. Старик на завалинке даже ухом не повел.

– Подрастающее поколение, – заметил Цветков. – Зайдем в деревню, товарищ майор, побеседуем с гражданами?

– Давай, – кивнул Кольцов. – Только быстро.

Они сменили направление, перелезли через плетень, направились к деду на завалинке. Старик прищурился, всматриваясь в незнакомцев.

Он был неприлично стар. Возникала мысль, что он прекрасно помнил Крымскую войну, отмену крепостного права. А вот Первую мировую вряд ли помнил, потому что уже тогда был старый.

– Дедушка, немцы в деревне есть? – пошутил Цветков.

– Ась? – Старик вытянул шею, приложил высохшую ладонь к уху.

– Понятно, – усмехнулся Караган.

Во дворе избы их встретила худощавая женщина средних лет. Она куталась в обмусоленный платок, нервно теребила его края. Женщина волновалась, что-то щебетала на певучем белорусском языке. Понять ее было бы можно, если бы она так не тараторила.

– Болезненная реакция на форму, – предположил Караган, покосившись на Цветкова, – неважно, на какую.

Кольцов изобразил располагающую улыбку и попросил женщину говорить медленнее. Взаимопонимание наладилось через несколько минут. Олеся Александровна – коренная жительница деревни, раньше работала в колхозе, но с лета 41-го года, по понятным причинам… уже не работала. Муж на войне, где именно – неизвестно. Деревня практически пустая – половина населения ушла в полицаи, половина – в партизаны, и тоже никто не вернулся. Из населения – только несколько бабок, про которых давно забыли, никому они не нужны. Тот старик, на завалинке, – родной дед Олеси, голоногий отрок Петруха – соответственно, правнук, а Олесе – племянник, и больше у пацана никого, поскольку круглый сиротинушка…

– Ну, и зачем мы тут торчим? – спросил Цветков.

– Чужих видели в деревне или в округе? – спросил женщину Кольцов.

Олеся Александровна энергично замотала головой.

– А он? – показал Павел на торчащий из двери нос мальчонки.

И он не видел! – продолжала мотать головой местная жительница.

– Может, у парня спросим? – предположил Павел. – Вы не волнуйтесь, Олеся Александровна, мы только спросим, – и поманил пацаненка пальцем.

Тот подходил какими-то витыми кренделями, с опаской, нерешительно.

– Да не бойся ты, Петр Батькович, – улыбнулся Павел. – Признавайся, видел чужих сегодня или вчера, позавчера?

Парнишка сделал большие глаза и тоже энергично замотал головой.

– Не, не бачыв, дзядзечка, нічога не бачыв… – и при этом как-то подозрительно покраснел.

– Знаешь, друг, – строго сказал Павел, – вот я, например, в твоем возрасте никогда не врал.

– А калі пачалі? – вынув палец из носа, осведомился отрок.

Офицеры засмеялись.

– Слышь, малый, – сказал Безуглов, – ты нас за нос не води, договорились? А не то зараз этот нос оторвем.

Пацаненок тяжело вздохнул (очевидно, и немцы обещали ему то же самое) и вдруг начал рассказывать! Это было три ночи назад. Проснулся он у себя в комнате – чисто по нужде. Покинул кровать, выбрался через окно в палисадник, припал к плетню, удовлетворил по-быстрому свои физиологические потребности… Да так и застыл: за плетнем на косогоре стали появляться люди! Он ведь не дурак, в школе учился, знает, кто такие привидения. Это они и были! Плыли молча, словно не касались травы – один за другим, в полной гробовой тишине. Не люди, а пятна! Хотя, возможно, они были закутаны в накидки. Пацана они не видели, даже не смотрели в его сторону. А он стоял как пень и умирал от страха, не мог пошевелиться. И хорошо, что не мог, иначе его бы заметили. А так он сливался с плетнем и молодыми липками. Люди прошли, скрылись за пригорком, тогда он начал отмирать. Удивительно, что такой страх вдруг обуял. Как будто незнакомцев никогда не видел. Вот сейчас, например, видит, и ничего!

– Ладно, – перебил Павел, – это было три ночи назад? Не две, не четыре?

Малец яростно закивал.

– Сколько их было? Считать-то умеешь?

Считать Петруха умел, а также умел выполнять и другие арифметические действия. Он немного подумал, поднял два кулака и резко растопырил все десять пальцев. Потом еще подумал и загнул на левой руке мизинец. Снова подумал и разогнул. Оперативники смотрели на две растопыренные пятерни.

– Что означает либо девять, либо одиннадцать, – пошутил Караган.