Лесные призраки

Водитель «хорьха» бросился к двери. Первый выстрел в руку. Второй в голову направившего на меня пулемёт стрелка-радиста. Третий в лоб пытающегося расстегнуть кобуру механа.

По кузову дальней полуторки бьёт короткая очередь МП-38. Одновременно в бронетранспортёре раздаются повторные взрывы. Из трофейного грузовика отвечают истеричной автоматной стрельбой.

Из кабины полуторки выпрыгивает немец, вооружённый карабином. В темноте его плохо видно, но и он не может взять точный прицел: выпущенная впопыхах пуля ударила значительно правее меня.

Сливаясь с броневиком, присаживаюсь рядом с ним на колено. Для устойчивости подпираю правой рукой левую. Если немец снова выстрелит, я смогу точно ударить по вспышке.

В сторону ближнего ко мне грузовика бьёт снайпер. Его огонь вовремя предупреждает об опасности: я успеваю среагировать на появившуюся сбоку «полуторки» фигуру дважды нажав на спуск.

Падение на бок, перекат.

На этот раз пуля звякнула, срикошетив по броне «хорьха»: немецкий стрелок также целился на вспышки. Я успеваю его засечь.

Два раза жму на спуск. Снова перекат в сторону.

Длинные очереди из кабины дальней полуторки замолкли. Раздаются восторженные крики на русском. Кажется, всё получилось.

14 сентября 1944 года

– И немцы не организовали погони?

– Во-первых, в тюрьме знали, что предстоит расстрел, а это не такое уж и быстрое дело. У нас была некоторая фора. Во-вторых, мы перебили охрану до того, как они вышли на связь и доложили о нападении. В-третьих, я сумел разобраться в управлении бронеавтомобилем и, взяв с собой Прохора, чуть-чуть покуролесил по дороге. Но достаточно, чтобы сосредоточить внимание немцев именно на себе.

Капитан на словах «сумел разобраться в управлении» сделал максимально саркастичное выражение лица, но перебивать всё-таки не стал.

– И каким же образом вы «покуролесили»?

– Обстреляли дорожный пост, перебив четвёрку немцев и разбив два мотоцикла, а также местный участок волостной полиции. Затем вырулили к реке, где и бросили бронеавтомобиль. Я его, правда, предварительно заминировал.

Ушли по руслу, где собаки не могли взять след. Немцы поначалу сосредоточились именно на наших поисках, а гибель расстрельной команды и побег заключённых обнаружили, скорее всего, только к обеду За это время мои сумели увести освобождённых.

– Сколько человек к вам примкнуло?

– Четыре десятка, военнопленных из них только 13 человек. Большинство в очень тяжёлом состоянии. Нам пришлось две недели их выхаживать, пока хотя бы часть из них встала в строй.

– Овчинка не стоила выделки?

– Почему? Нормальный результат, приемлемый. Примерно на такой я и рассчитывал. Главное, что морально сломленных среди них было всего несколько человек. 34 бойца пополнили мой отряд.

– Остальные?

– Отпустил на все четыре стороны и сменил положение лагеря.

– Полицайских запасов хватило?

– Нет, конечно. Но мы установили плотный контакт с деревенскими, которых угнетал Якуб. Нам передали много мёда, гусиного жира и самогона для раненых и какое-то время снабжали хлебом.

– Что, кстати, стало с его любовницей?

– Да ничего. Вступила в наш отряд.

…Когда я увидел её, то не поверил своим глазам, а после яростно выругался. Это ж надо! Снова баба в отряде!

Точнее, бабы. Олеся пришла вместе с матерью и младшей сестрёнкой, совсем ещё ребёнком.

– Паша! Ты чем думал, осёл тупорылый, когда привёл их сюда!

– Товарищ командир, я…

– Головка ты… от патефона. И что мне теперь делать с беременной? Роды кто принимать будет, ты?

Тут голос подала виновница моего крика:

– Товарищ командир, простите, пожалуйста, Пашу. Я не беременна и могу быть полезна в отряде.

– Чем, к примеру?!

– Мы привели к вам двух своих лучших коз, они дают много молока. А ещё я до войны училась на фельдшера, могу лечить раненых. Мама с сестрой будут мне помогать.

– Погоди. А, это Якуб пытался тебя таким образом защитить?

Залившаяся краской девушка тихо ответила:

– Нет, это я его обманула. Я не хотела от него ребёнка. И знала, как не допустить беременности. А Якубу… я сказала так, потому…


Опустив глаза, Олеся замолчала. Да понятно всё, не хотела терпеть на себе вонючего борова. И в деревне ей жизни нет: после всего, что сделал её любовник, её в лучшем случае изнасилуют. А скорее всего, и изнасилуют, и удавят – это если первыми до неё доберутся обозлённые сельчане. А если полицаи или немецкие дознаватели… Они наверняка осознают, что внезапный выход Якуба с отрядом случился на следующий день после визита незнакомых полицаев, и провожала их его любовница… Тут уж всяко результат непредсказуем. Но ничего хорошего ей, да и её семье, ждать не приходится.

– Ладно, я всё понял. Если фельдшер, то военно-обязанная, а значит, будешь полноправным членом отряда. Вот твоё оружие.

Протягиваю ей новенький «вальтер».

– Разрешаю применять против врагов, – и уже громче, – и всех, кто попытается силой взять. Слышите?! Кто девку ссильничает, шею сломаю. Все поняли?!.

– И что, не было с ней проблем? Судя по вашему рассказу девушка была очень эффектная.

– Была… Да, конечно, с бабой в чисто мужском отряде будут проблемы. Ветераны ещё как-то держались, мой авторитет для них был непререкаем. А вот когда мы заключённых освободили… Многие же с ранениями, после жестоких побоев, а она фельдшер, всю заботу о раненых на себя взяла. Но они тоже не железные, сколько времени без баб? Потом прознали, что Олеська подстилкой была у главного полицая… Короче, попыталась как-то тройка особо голодных к ней привязаться.

– И? Что дальше?

– А ничего. Услышав крики, прибежал Паша. Одного застрелил, ещё двоих пинками в лагерь. А там уж я своё слово сдержал.

– В смысле?

– Да в прямом. Перед строем казнил обоих, сломал шеи.

Капитан поражённо на меня уставился.

– Вы убили двоих спасённых вами, что могли бы пополнить отряд, ради какой-то шлюхи?!

– Не ради девушки. Я её выбор никогда не осуждал, и нормальные мужики тоже, но не суть. Я убил их, потому что дал своё слово. А в боевом отряде слово командира – закон. Его нарушили и получили наказание, которое, кстати, вполне совпадает с уставным за подобное преступление.

И, как я уже говорил, среди заключённых были морально сломленные. Тех, кто попытался изнасиловать девушку, самоотверженно их лечащую, я приравнял именно к этому званию.

– Заодно укрепили свой авторитет среди пополнения… Она после этого осталась среди вас?

– Да. В неё Пашка втрескался по уши. Он же привёл её семью, когда они по лесу блукали, иначе хрен бы они нас нашли. Паша был на посту, увидел их, ну и не смог устоять. Я его, правда, за такой проступок чуть ли не пристрелил. Отмудохал крепчайше. А ему что, молодой, зажило всё, как на собаке, тем более я своего бойца сознательно не калечил.

Ну и вот, как только вся эта история произошла, он от неё ни на шаг. Девка вначале поистерила, но, видать, нашёл молодой ключик к сердцу. А раз так, я и поженил их, властью командира отряда на войне.

Капитан этак по-мужски ухмыльнулся:

– Вот это да… Какие страсти и повороты событий!

Ладно, оставим сопли и слёзы. Дальше, как я помню, как раз и наступил пик вашей активности?

8 мая 1942 года

– Так вот, аэродром, конечно, охраняется крепко: подходы заминированы, спираль «бруно» под напряжением, пулемётные вышки, прожектора, два взвода охраны плюс аэродромная обслуга, плюс сами лётчики. Но тяжёлого вооружения у них, как такового, нет. Два зенитных автомата, два наших ДШК в отдельных гнёздах, шесть пулемётных вышек по периметру. И всё.

– Всё равно для нас очень много.

– Правильно. Но я же не в лоб его штурмовать предлагаю. Каждый понедельник на аэродром привозят боеприпасы, пополняют склад. Три грузовика с бомбами и пулемётными лентами, плюс бронеавтомобиль прикрытия и пара мотоциклов. Я думаю, мы сумеем перехватить их вот здесь.

Указываю на точку, отмеченную на трофейной карте. Покойный ныне лейтенант-тюремщик был очень словоохотлив и выдал мне самую подробнейшую информацию.

– Здесь крайний дорожный пост. От него до аэродрома не менее 5 километров. У нас несколько комплектов побывавшей в бою формы, оденем в неё ребят, выдадим за раненых. Дальше дело техники. Три водителя у нас есть. В одну из машин сажаем штурмовую группу. Автоматы, ручной пулемёт, гранаты. Как только въезжаем на аэродром, устраиваем большой шухер.

Одновременно по расчётам, дежурящим у зениток, ДШК и на вышках, открывают огонь оставшиеся пулемётчики, снайперы и стрелки. Как только их снимут, к освободившемуся оружию прорываются заранее подготовленные бойцы из членов штурмовых групп. Как только у нас в руках окажутся зенитные автоматы и ДШК, мы устроим немцам ад.

Вопросы?

– Есть один. А на хрена?

Мне отвечает Владимир, кряжистый, крепкий мужик, хлебнувший лиха в плену и в 41-м на фронте. Владимир назначен мною командиром отделения освобождённых красноармейцев, поскольку является их явным лидером. Я не стал заморачиваться с двойным командованием у «смолян» (7 человек, попавших в плен под Смоленском) и поставил им своего. Может быть, зря, что-то отделённый, приглашённый мною на военный совет, вызывающе себя ведёт.

– Не понял вопроса.

Добавляю в голос и взгляд предельное количество металла. Старшина (именно до этого звания «дорос» сверхсрочник Киреев Владимир) спокойно мне отвечает:

– Я не вижу смысла. Ну, ударим мы по аэродрому, а дальше-то что? Дня через три, максимум через неделю немцы перебросят сюда новые самолёты, получше прежних.

– Может, вы, старшина (специально выделяю воинское звание), вообще не видите смысла в нашей борьбе с врагом? Может, для вас достаточно пострелять из-за угла в «бобиков», и этим вы ограничите свою боевую активность?

Старшего «смолянина» не пронять, отвечает спокойно:

– Нет. Я не вижу смысла в безрезультатной борьбе и в рискованных боевых операциях, которые не дают существенной пользы.

– Гибель опытных немецких военных и боевой техники лишена для вас смысла?