Летний ресторанчик на берегу

Работа была утомительной, но результат радовал, и Флора снова и снова наполняла водой ведро. Даже то, что она занималась чем-то полезным, вдохновляло Флору, избавляя от панического липкого страха, который она испытывала с тех пор, как узнала, что ей придется вернуться домой.

Она вспоминала Джен, о том, как та под проливным дождем устанавливает палатки для несчастных детей из города. Что ж, Джен была не единственной, способной творить добрые дела, подумала Флора, – но, поймав себя на этой мысли, поняла, что это глупо.

Она на пару часов залила плиту ядовитым химикатом, не забывая о том, что с ним следует обращаться осторожно, чтобы он ни в коем случае не попал в утиный пруд. Но Флора все равно могла поставить чайник. Ей приятно было видеть, как он блестит после того, как она замочила его в средстве от известкового налета. Потом она сто раз прополоскала его под краном, наблюдая за тем, как уплывают белые чешуйки, потом еще прокипятила в нем немного воды.

Затем Флора наполнила старые материнские баночки с надписями «чай», «кофе» и «сахар», но при этом поклялась себе, что как только получит какие-то деньги – кстати, об этом тоже стоило поговорить с отцом: а есть ли в доме вообще деньги? – то первое, что она сделает, так это купит нормальную кофеварку, чтобы не приходилось пить растворимый кофе, от которого она давным-давно отвыкла.

И тут Флора осознала, что размышляет так, словно намерена задержаться здесь куда дольше чем на какую-то неделю.

Но ведь это было не так. Дело сделано. Она уехала – но она снова дома. Она вернулась. Ух… Это смущало.

Протянув вперед руку, чтобы провести пальцем по только что отполированному буфету, Флора наткнулась на книги с рецептами, что стояли там. Она сама во множестве покупала их для матери, хватая все, что рекламировали, и полагая, что если уж мать так много времени проводит на кухне, то вполне может попытаться приготовить разные блюда. Так что здесь были книги Найджелы Лоусон, Джейми Оливера и вообще все, что показалось Флоре интересным и при этом не слишком сложным или причудливым. Ничего с кабачками-спагетти.

Книги посыпались на пол, и Флора уставилась на них. Новехонькие… Абсолютно нетронутые, практически это были единственные чистые, аккуратные предметы во всей кухне. Ее мать – всегда энергично ее благодарившая, – судя по всему, вежливо ставила эти книжки на полку и никогда их не открывала. Даже для того, чтобы просто поинтересоваться.

Флора с легкой улыбкой покачала головой. Нечего было и удивляться тому, что отец говорил: он знает, откуда у Флоры такое упрямство.

Подбирая книги и прикидывая, нельзя ли их продать, Флора увидела между ними какую-то старую тетрадь. Пока она таращилась на нее, закипел чайник. Тетрадь казалась Флоре одновременно и незнакомой – она не могла в точности припомнить, видела ли она ее когда-то, – и в то же время очень знакомой, как собственная ладонь, как человек, которого замечаешь в толпе и лишь потом осознаешь, что знал его всю жизнь.

Флора присела на корточки и осторожно подняла тетрадь.

Она была в темном твердом переплете с красной прошивкой, слегка уже ослабевшей, и с такими же красными закладками внутри. На обложке виднелись жирные пятна. Флора открыла тетрадь, уже догадываясь, что это такое. Что ж, понятно, почему ее матери никогда не были нужны те книги, что покупала Флора.

У нее был собственный сборник рецептов.





Глава 15




Икак только она могла забыть? Но ведь Флора никогда на самом деле и не задумывалась о том, что еда требует такого внимания, ее мать просто готовила, и все, для нее это было так же естественно, как дышать. Обед появлялся на столе ровно в пять, когда все возвращались с полей или из школы, и, конечно, в конце обеда всем доставалось по большому куску яблочного пирога с домашними сливками, которые наливали из старого треснувшего белого кувшина с голубыми коровами по ободку, – кувшин этот благополучно пережил чистку. Пудинги и желе, толстые куски окорока и нежная картошка, и всегда пирог. В детстве Флора помогала матери, сидя рядом с ней и внимательно все впитывая и пробуя. В особенности хорошо ей удавалось облизывание ложки, но она справлялась также и с тем, что растирала в пудру сахар, месила, смешивала. И когда Флора уже подросла и училась, чтобы сдать экзамены, она продолжала работать в ритме движения материнской деревянной ложки и скалки.

И все это по-прежнему лежало здесь.

Флора вдруг от волнения слегка икнула.

Она налила воды в большую старую эмалированную кружку, которую мать постоянно доливала в течение дня, внутри остались темные полоски от чая. Казалось немного странным и даже слишком интимным пить из кружки матери. Флора с любопытством присмотрелась к ней, потом решила продолжить, пусть даже ей стало чуть жутковато. Просто она была немножко суеверной, вот и все. Флора опустила в кружку чайный пакетик и продержала его в кипятке чуть дольше привычного, криво улыбаясь себе под нос. Ее мать любила чай, в котором могла стоять ложка. Потом, взяв кружку, Флора села в материнское кресло – ближайшее к огню, хотя мать редко им пользовалась. Сидеть просто так не было в ее привычках. Такое случалось лишь в ее день рождения, в День матери да еще на Рождество, когда все суетились вокруг нее, уговаривая отдохнуть, пока они сами все сделают.

Флоре захотелось бисквитов, но их не осталось, и вместо того она снова уставилась на тетрадь, на эту маленькую частицу ее матери…

Тетрадь издавала легкий запах, нечто вроде концентрированной сущности кухни: немножко жира, немножко муки и просто запах дома, легший, как патина, за многие годы вместе с отпечатками маленьких липких пальцев, которым не терпелось ткнуться в джем. «Горячо! Еще горячо!» Флора словно услышала отзвук голоса матери, прикрикивавшей на них, когда они старались подобраться к яркой густой жидкости, которую она осенью целыми днями помешивала в огромном котле, а потом наполняла ею банки и отправляла их на деревенскую ярмарку, на шотландский праздник урожая, древний и исчезнувший в других местах.

Флора помешала ложкой чай и открыла тетрадь.

Первым, что она увидела, была надпись неровным почерком ее отца, чернила давно поблекли.

Люблю тебя, Анни. Надеюсь, ты будешь записывать сюда что-нибудь замечательное.

Внизу стояла дата – август семьдесят восьмого, судя по всему, это был день рождения матери.

Флора всмотрелась в надпись. Это была тетрадь для заметок, очень красивая, а вовсе не для кухни. Почему же она превратилась в сборник рецептов? Но что еще могла записывать ее мать? Флора улыбнулась при мысли об отце, у него никогда не было особой фантазии насчет подарков. Но пожалуй, матери и это в нем нравилось.

Флора перевернула страницу. Каждый рецепт сопровождался подробными комментариями. Вот, например, мясной бульон с овощами. Как только Флора увидела этот рецепт, она буквально ощутила насыщенный запах бульона, мать готовила его по воскресеньям, предварительно обжарив мясо, в итоге получался густой, наваристый суп. Флора вспомнила запотевшие окна дома, которые она видела, возвращаясь из школы по понедельникам в темные зимние вечера. А еще теплую комнату, светлую и уютную, где она сидела над домашними заданиями, постоянно жалуясь, что все мальчики думают только о Лорне Маклеод. За стол садились ее братья, мать наливала всем чай, и Флоре тоже, а сама продолжала хлопотать у плиты.

Новая страница – и еще один рецепт супа, на этот раз из бычьих хвостов, но почерк был другим. Флора в изумлении поняла, что это рука ее бабушки Мод – бабушка давно уже умерла, она была такой же северной ведьмой, как и мать Флоры, – рецепт был записан чернильной авторучкой. А над ним мелкими изящными буквами написана какая-то гэльская фраза, которую Флора не сразу сумела понять, ей пришлось принести из гостиной старый словарь, и только тогда она разобрала: «Это было давным-давно… а мне и теперь нравится».

Что-то в этих простых словах заставило Флору улыбнуться. Она поджала под себя ноги – погода снова изменилась, и теперь в окна мягко стучался дождь, Брамбл поднял голову, потом встал, прохромал осторожно через комнату. Встряхнув головой, он шлепнулся на пол и тут же снова заснул.

– Надеюсь, это значит, что ты поправляешься, а не просто ленишься, старина, – пробормотала Флора.

Она не слишком хорошо помнила бабушку Мод, потому что к тому времени, когда Флора немного повзрослела, у нее уже имелось множество внуков и она начинала понемногу сдавать. Но бабушка Мод приходила к ним и помогала Анни чистить бобы, они пили чай и сплетничали на гэльском. Но Флора их не понимала, и время от времени бабушка с легким сарказмом отпускала замечания в адрес Флоры, уткнувшейся в учебник, а Анни в таких случаях всегда слегка щурила глаза, и бабушка тут же меняла тему.

Но они очень любили друг друга, подумала Флора. Анни, четвертая из семи выживших детей бабушки, в семнадцать лет бросила школу и на следующий же день вышла замуж за их отца, обвенчалась с ним в церкви – в простом белом хлопковом платье, совсем непохожем на свадебное.

Флора хорошо помнила, как выходила замуж ее подруга Лесли. Ее мать буквально умоляла всех прийти и бесконечно тревожилась из-за платья Лесли – из старинных кружев в стиле ампир – и букета диких цветов… Флора и Лорна лишь смотрели во все глаза, тихонько сидя в углу, напиваясь и наблюдая за тем, как английские друзья нервничавшего молодого мужа Лесли пытались танцевать наравне с островитянами.

Чудесно было бы, думала Флора, если бы и она сама вышла замуж до того, как потеряла мать… Скорее всего, все было бы примерно так же. Но на самом деле Флора не слишком много думала о замужестве – всего лишь абстрактное предположение, что когда-то это случится, но не скоро.

Но ее мать рада была бы это увидеть…


На глазах Флоры выступили слезы. Ладно. Нет смысла плакать о том, чего не может произойти, строго сказала она себе, почесывая Брамбла. Никаких свадеб, ни один из ее парней, даже Хьюго, не делал ей предложения, да ведь и ей самой ни один не нравился настолько, чтобы огорчаться из-за этого. Просто жизнь шла своим чередом.

Флора поспешила перевернуть страницу.

И тут же погрузилась в не слишком понятные записи: чернила кое-где размазались, на страницах остались пятна и время от времени английский текст перемежался гэльскими словами. А что уж говорить о старинных мерах веса, о которых Флора никогда не слышала? Какого черта означало, например, «джил»?!

Но тут она услышала шум и испуганно вскинула голову.

У двери стоял отец, вид у него был такой, словно он увидел привидение. От неожиданности Флора выпустила из рук огромную эмалированную кружку, и они с отцом проводили ее взглядом, когда та с невероятным грохотом покатилась по полу.

– Папа…

– Боже… – выдохнул он, прижимая к груди ладонь. – Прости, детка, прости. Я не хотел тебя пугать. Я просто… Ты так на нее похожа… И точно так же сидишь там…

Флора вскочила, чтобы взять из раковины кухонное полотенце, которое лежало там в отбеливателе. И вытерла пролитый чай.

– Я просто… – Отец все так же качал головой. – Прости, девочка… Я… был потрясен…

– Поставить чайник?

– Как раз это она бы и сказала, – улыбнулся он.

Последовала пауза. Отец оглядел кухню, и его глаза вспыхнули.

– Ох, ты только посмотри! – воскликнул он. – О Флора…

Флору охватило легкое раздражение. Она не ожидала особых похвал за то, что просто отмыла пол.

– Здесь теперь гораздо лучше.

– Ну так не устраивайте снова беспорядок, – сказала Флора немного резче, чем намеревалась.

– О… да. И ты насыпала чая в жестянки!

– Ну да.

– Знаешь, – он снова покачал головой, – я как-то и не замечал, что тут творилось.

– Может, теперь будете поаккуратнее?

– Да… Я скажу мальчикам. Я вернулся… – Он смутился.

– Что? – встревожилась Флора.

Только этого и не хватало, чтобы отец начал терять память!

– Я… мне…

– Трость? Сэндвичи?

Она заварила для отца чай, а старый пес уже тыкался носом в его ноги.

– Да нет, – улыбнулся отец. – Я подумал, что ты еще не вернулась… и решил, что могу немного отдохнуть…

– Конечно, ты можешь немного отдохнуть, – усмехнулась Флора. – Черт побери, ты на ногах с пяти утра!

Плита была еще теплой, конечно, она всегда была теплой, и отец опустился в свое кресло рядом с ней.

– И не позволяй мне мешать тебе, чем бы ты ни занималась, – серьезно произнес он.

Флора вдруг заметила, что успела спрятать тетрадь матери в свою сумку. Она явно не хотела расстраивать отца, не хотела, чтобы он увидел тетрадь. К тому же у нее возникло странное чувство, будто это вообще личное дело между ней и матерью.

– Да я тут подумала насчет ужина… – глядя по сторонам, произнесла она.

– Ну, похоже, ты и так уже много сделала, – откликнулся отец.

Флора подала ему чай, и он, забирая чашку и благодаря дочь, коснулся ее руки, и в этот миг между ними проскочило нечто теплое, ослабившее напряжение.

Потом пришел Финтан и сразу раздраженно посмотрел вокруг.

– О, да тут, похоже, побывала фея чистоты! – воскликнул он. – Показываешь нам, как неправильно мы живем, да, сестренка?

– Ну почему ты такой агрессивный? – спросила Флора.

– Не знаю. Может, потому, что ты тут вертишься с ужасно кислым видом, тебе тут все противно. Ну да, наверное, поэтому.