Любовь литовской княжны

– Мир всегда лучше войны, а дружба лучше ненависти, – пригладил подлокотники великий князь. – Да будет так! Коли царь Тохтамыш готов забыть обиды и вернуться к прежней дружбе, я согласен поступить точно так же. Пусть на волжские земли вернется мир!

– Мой господин будет рад твоему выбору, великий князь, – приложил ладонь к своему сердцу мурза Карач. – К сожалению, царь Тохтамыш совсем не знает тебя, Дмитрий Иванович, и не ведает, насколько твердо твое слово. Но это совсем несложно исправить. В богатом и многолюдном Сарае, столице великой Волжской Орды, проживают лучшие ученые и воспитатели обитаемого мира, лучшие арабские каллиграфы и христианские священники. Если ты пришлешь туда на воспитание своего сына Василия, то мой повелитель с радостью примет сего гостя. Общение с твоим наследником поможет царю лучше узнать тебя и твою семью. Твой сын получит хорошее образование, а отношения наших держав снова обретут прежнее доверие и близость. Столь же тесные, каковыми они были при наших отцах и дедах.

Посол поклонился совсем уже низко и улыбнулся как можно доброжелательнее.

Как и в большинстве случаев, дипломатическая речь имела вовсе не тот смысл, что несли прозвучавшие слова. Устами своего посла ордынский правитель сообщал, что не доверяет обещаниям русского князя, однажды уже нарушившего сложившийся веками мир. И потому, в качестве гарантии твердости нового договора, Тохтамыш требовал к себе в Орду надежного заложника. Старшего сына московского правителя Дмитрия Ивановича.

Мурза Карач понимал, что великому князю понадобится время на обдумывание подобного условия. Посему, не дожидаясь ответа, он еще раз учтиво поклонился и вместе со своей скромной свитой покинул посольскую палату.





21 ноября 1382 года



Москва, Кремль


Своего сына великий князь нашел по громкому детскому смеху, что раскатывался по всему дворцу, доносясь из внутреннего дворика. Мальчишки играли там в «шапки» – носились друг за другом, пытаясь сбить с голов меховые треухи с завязанными наверх наушами.

Несмотря на веселую беззаботность баловства, игра имела важное воспитательное значение, приучая будущих воинов тщательно оберегать голову, угадывая опасность, с какой бы стороны она ни угрожала, – и потому оба дядьки, приставленные к княжичу для воспитания, не вмешивались в ребячью забаву, отдыхая на сваленных под стеною березовых чурбаках.

Когда князь появился в дверях, один из отроков, встав на четвереньки, крутился и громко гавкал. Собравшиеся вокруг мальчишки громко хохотали и трясли над ним горностаевым комком. Одетые только в рубашки и ферязи – длинные, до колен, богато расшитые дорогие безрукавки, – пареньки раскраснелись, дышали горячим паром и явно не ощущали опустившегося на Москву мороза.

– Держи! – Сотоварищи бросили проигравшему его меховой треух и тут же прыснули в стороны, на ходу пытаясь сбить ушанку с подвернувшихся поблизости друзей. Игра началась снова, и теперь больше не зевай! Ныряй, уворачивайся, отскакивай, крути головой во все стороны – и сразу лупи по макушке любого зазевавшегося. В сем баловстве титулы не в чести. Гавкать приходится любому, за званием от проигрыша не спрячешься.

Дмитрий Московский остановился и невольно улыбнулся, наблюдая за детьми и вспоминая свою, столь же беззаботную юность. Шапки, пастила, соколиная охота, прыжки через костер в ночь великой Купавы, прятки в камышах во время жарких русалий… Знал бы он тогда, чего лишается и какие заботы обретает, всходя на вожделенный русский трон! Предложили бы сейчас вернуть все по-прежнему – не колебался бы ни единого мига!

Но увы – детства не вернуть. И все, что может сделать отец для своего ребенка, – так это подарить ему то счастье, каковое сам испытал в малые годы…

От последней мысли настроение Дмитрия Московского тут же испортилось, и он громко кашлянул.

– Великий князь! – прозвучали сразу несколько голосов.

Игра оборвалась. Мальчишки зачем-то шарахнулись в стороны – словно мальки от щуки – и только потом склонились в поклоне.

Оба дядьки вскочили с дровяных чурбаков и тоже согнулись в поясе.

Властитель Москвы подошел к пареньку в синей ферязи, ростом едва достающему ему до груди, снял с него рысью шапку, растрепал влажные русые кудри:

– Ишь как взмок-то! Сколько раз гавкал?

– Дважды, батюшка, – недовольно нахмурился мальчонка лет десяти на вид и выпятил губы.

– Какие твои годы… – вернул шапку на место великий князь. – Пока не саблей сбивают, можно и потренироваться… – Дмитрий Иванович тяжело вздохнул, кивнул на ворота: – Пойдем со мной, сынок.

От дровника, слегка прихрамывая, к княжичу поспешил Копуша и набросил на плечи мальчика подбитый горностаем плащ.

Для дядьки он выглядел молодо – ни в рыжей бороде, ни в каштановых волосах еще не пробилось и признака седины. Однако в ноге Копуши оставила когда-то широкий глубокий шрам новгородская стрела, три ребра сломала тверская булава, челюсть изуродовала литовская сабля. Посему этого своего холопа – хрипящего, с трудом евшего и быстро устающего – князь в походы больше не брал. Однако, снисходя к храбрости и преданности умелого воина и зная его ратное мастерство, Дмитрий Иванович приставил слугу к старшему сыну воспитателем.

– Вот, чадо, – оправил плащ дядька. – А то как бы не простудился, распаренный-то.

Князь кивнул и предупреждающе вскинул руку, давая знать, что желает остаться с сыном наедине. Однако, с чего начать разговор, не знал – и поначалу просто пошел рядом с княжичем по крепости. Так, неспешно, они дошагали до сложенной из крупных известняковых плит южной стены, поднялись наверх к Боровицкой башне, перед которой уж много лет не шумело никаких боров. Остановились возле одного из зубцов, оба посмотрели наружу, хотя и по разные стороны от боевого укрытия.

– Царь Тохтамыш предлагает нам заключить мир, сынок, – наконец проговорил великий князь.

– Разве это плохо, отец? – Мальчишка нутром ощутил неладное в голосе Дмитрия Ивановича.

– Это хорошо, – столь же мрачно ответил великий князь. – Сим летом татары сожгли четыре пороховые мельницы из шести, уничтожили почти все маслобойные фабрики, переломали половину кузниц и железоварочных мастерских, не считая прочего убытка. Теперь года три придется все это восстанавливать. Мельница не изба. Плотину, колесо, привода, механизмы за день не срубишь. Дабы вернуть прежние доходы, нам надобен мир.

– Но ведь Тохтамыш на него согласен, батюшка! – еще больше удивился тревоге отца паренек.

– Ордынский царь очень желает сговориться о вечном мире и дружбе, Василий, – вздохнул Дмитрий Иванович. – И в знак своего расположения он приглашает тебя к себе в гости. Обещает почет и уважение, самое лучшее мектебе[4] ойкумены, самых мудрых учителей обитаемого мира, самых знатных друзей.

– Если между Ордой и Русью случится новая война, он отрежет мне голову, отец! – чуть ли не выкрикнул мальчик, сразу уловив самое главное в сем приглашении.

– Вася… – Князь на несколько мгновений прикусил губу, затем признал: – Если я не отпущу тебя в Орду, Тохтамыш никогда не поверит моей клятве о вечном мире!

– Ну и пускай! – горячо выкрикнул одиннадцатилетний отрок. – Тохтамыш не столь силен, как хочет казаться! Вспомни, он смог взять токмо Переяславль да Звенигород! В Москве же он стен не одолел, сломался! Его впустили предатели!

– Посмотри туда, сынок, – обнял княжича за плечо Дмитрий Иванович и указал другой рукою вниз. – Видишь эти новые дома, Василий? Готовясь к осаде, воевода Ольгерт сжег все посады. Теперь их приходится отстраивать заново. Округ города снесены все слободы, порушены причалы, сломаны заколы, утоплены ладьи. И так округ всех крепостей, возле которых побывали степняки. Все фабрики и мастерские стоят на реках. Мельницы не люди и не скот, их невозможно спрятать за городские стены. А еще опустошению предаются поля, деревни, путевые амбары… Война хороша только на чужих землях, сынок! Когда она приходит к тебе в дом, то это сплошное разорение, даже если ты победишь всех своих врагов.


– Отец, мне отрежут голову! – снова закричал княжич. – Как ты не понимаешь?! Даже если ты хочешь мира, война может случиться против твоей воли!

– Только не между нами, – покачал головой великий князь. – Не между Ордой и Русью. Царь Тохтамыш, едва взойдя на престол, ухитрился поссориться со своим покровителем, эмиром Тамерланом. Это два могучих правителя, равных своими силами. Между ними случится тяжкая война, уже началась. И она растянется на много лет. Орде нужен твердый, надежный тыл. Им нужно, чтобы мы не ударили в спину, им нужно оружие, которое куется из нашей руды, им нужны припасы, каковые можно купить только у нас. Тохтамышу очень нужен мир с Русью, и он не позволит разгореться серьезной войне из-за каких-нибудь копеечных убытков или мелких порубежных стычек! На ближайшие десять-пятнадцать лет он совершенно точно станет самым безопасным нашим соседом.

– Коли так, то это ты должен требовать от ордынцев заложника! Этот мир намного нужнее им, чем нам!

– Именно поэтому, из-за того, что мир нужнее им, Тохтамыш и желает иметь твердую уверенность в моей клятве, Василий, – вздохнул Дмитрий Иванович. – Мой обман станет для него смертельным. Удара с двух сторон Орда не выдержит. Тохтамышу нужна полная надежность в моем миролюбии!

– Нам-то что до его тревог, батюшка? – княжич повернулся лицом к отцу. – Пусть боится!

– Ты слишком молод и прямолинеен, Васька, и не замечаешь даже того, что лежит на поверхности, – укоризненно покачал головой великий князь. – Тохтамыш пришел к нам за миром потому, что ему надобно развязать руки на севере для войны на юге. Но если он не получит желаемого, то вполне способен поступить ровно наоборот. Выпросить перемирия у эмира и обрушиться всеми силами на нас. И тогда минувший летний набег покажется нам невинной шалостью! У Тохтамыша освободятся силы, каковые летом сдерживали Тамерлана, и его армия увеличится втрое. Он сможет нападать постоянно, год за годом, пока не разрушит все! Даже если мы выстоим, через несколько лет Русь будет лежать в руинах, бессильная и окровавленная. Безопасная даже для нурманов и чухонцев. Так или иначе, но Орда добьется своего. Скажи, сынок, разве второй путь нравится тебе больше, нежели мир сейчас, когда наша держава сильна, многолюдна и обильна? Зачем нам проливать свою кровь, если есть возможность стравить двух опасных для нас зверей между собой? Отойти в сторонку и посмотреть, как они загрызут друг друга до смерти? Поклянемся им в вечной дружбе, станем помогать им оружием и снаряжением! Война всегда хороша, когда она идет на чужой земле. Просто подождем, когда степняки ослабнут от драки, а потом придем и заберем все, чего только пожелаем. Всю обитаемую ойкумену!

– Но в Орду придется ехать мне, а не тебе, отец!

– Ты мой сын и наследник, Василий, – напомнил Дмитрий Иванович ребенку. – Все плоды нашей победы достанутся тебе. Ты станешь повелителем всего обитаемого мира! Но добиться подобного возвышения невозможно без некоторых жертв.

– Папа, я не хочу уезжать! – мотнул головой мальчишка. – Не нужна мне вся эта дурацкая ойкумена! Я хочу остаться дома. С мамой, с тобой, с друзьями!

– Не нужна?! – вскинулся великий князь. Глаза Дмитрия Ивановича полыхнули яростью, лицо побледнело, подбородок вздернулся, на щеках заиграли желваки.

Но уже через миг лицо московского правителя смягчилось. Отец вспомнил, что перед ним стоит всего лишь малый ребенок, а вовсе не воевода или властитель. В одиннадцать лет любящий поцелуй мамочки всегда будет казаться дороже любого, самого великого царствия.

Великий князь слабо улыбнулся и положил ладонь на плечо сына:

– Конечно, Василий. Я никогда и никуда не пошлю тебя против твоей воли. – Он взял княжича пальцем под подбородок, приподнял его лицо и заглянул в глаза. – Однако ты должен кое о чем помнить, сынок. Ты не простой смертный, мой мальчик. Ты урожденный князь, будущий правитель Москвы и будущий властитель многих тысяч людей. Княжеское звание есть не токмо великая честь, но и великий долг. От твоих поступков, от твоих решений будут зависеть многие жизни и судьбы. Так же как и сейчас. Ты любишь своих преданных слуг, своих знакомых и друзей и желаешь остаться с ними? Но ты должен понимать, что, оставшись, ты принесешь гибель им самим и всей их родне. Ты принесешь нашей земле войну, долгую и кровавую. Разорение и беды. Мучительную смерть.

Дмитрий Иванович отпустил княжича и повернулся к слободе, опершись обеими руками на край стены. Глубоко вздохнул:

– Мне жаль, что я так рано лишаю тебя детства, сынок. Но судьба безразлична к нашим желаниям и надеждам. Завтра я спрошу твоего согласия снова, но токмо уже при всех московских боярах, мамках и знатных гостях из иных земель. Я надеюсь, ты ответишь мне достойно, как надлежит урожденному князю из ветви Ярославичей и наследнику московского престола. Ты понимаешь меня, княжич Василий Дмитриевич?

– Хорошо… батюшка… – полушепотом согласился мальчик и громко шмыгнул носом. – Я понимаю…





7 апреля 1383 года



Москва, Татарский причал возле Фроловских ворот


Весна в сем году выдалась поздняя. Только в середине марта лопнула ледяная корка, укрывающая реку под кремлевскими стенами, сдвинулась к излучине и собралась там в высокий затор, целую неделю перекрывавший течение реки. Вода поднялась так высоко, что плескалась даже внутри крепостных стен, в нескольких местах подняв мостовую и затопив подклети. В слободах же – там и вовсе всплыли многие дома, снесло сараи и местами раскидало плохо закопанные частоколы.

Но однажды ночью ледяная плотина прорвалась – и уже к утру улицы стали просто раскисшими, дома всего лишь мокрыми, а Москва-река вернулась в русло, удивляя людей своею девственной чистотой. Ледоход внезапно закончился – и только редкие льдинки напоминали о том, что зима царствовала везде и всюду не так уж и давно.

Купцы, корабельщики, рыбаки принялись спускать свои посудины на воду и снаряжать для нового сезона: ставить мачты, натягивать канаты, проверять конопатку, закладывать весла, снаряжение, дорожные припасы.

Ладья ордынского посла – за зиму тоже хорошенько просмоленная, прокрашенная олифой, обновленная и похорошевшая – заплескалась на речных волнах еще в конце марта. Подведя корабль к причалу, слуги застелили его на корме коврами, в нижних светелках обили борта и перегородки кошмой, после чего без спешки загрузили носовые кладовые. Часть трюмов – из княжеских амбаров, часть – со складов Ордынского подворья.

В первые дни апреля судно уже было готово в дорогу, и седьмого числа мурза Карач первым поднялся на борт, расположившись в кормовой надстройке.

Княжич с отцом и свитой появились на причале около полудня. Трое хорошо одетых холопов стали деловито разгружать кибитку – крытый серой парусиной длинный возок. В жилые комнатки на корме переправились два крупных сундука с окованными железными полосами углами и один сундучок небольшой, обшитый медью и украшенный костяными накладками поверх лакированной дубовой древесины. И сверх того – пяток мягких тюков с какими-то вещами.

Ведь Василий Дмитриевич отправлялся в Орду вовсе не в неволю, а гостевать! И посему, само собой, снарядился в дальний путь с вещами, одеждой и личными слугами. Да и одет был соответственно: алый шерстяной плащ с собольей опушкой, из-под которого проглядывали шитая золотом ферязь и сверкающая самоцветами пряжка ремня, а также толстая драгоценная цепь на шее. Голову мальчишки грела бобровая шапка с рубином на лбу, на пальцах сверкали перстни, на запястьях – браслеты. Издалека видно – отрок из знатного рода! Такому лучше сразу низко кланяться и постараться не дерзить.

– Надобно года три вытерпеть, сынок, – негромко сказал великий князь. – Или хотя бы два. А там видно будет…

Княжич сглотнул и тихонько кивнул.

Отец и сын крепко обнялись, постояли так несколько мгновений, отступили друг от друга.

К чему долгие расставания? Главное прощание случилось еще вчера, во дворце. На причале же Дмитрий Иванович княжича просто проводил.

Василий поджал губы и, стараясь сохранить хотя бы внешнее спокойствие, поднялся по белым широким сходням на ладью.

Корабельщики торопливо затянули на борт снятые с причальных быков канаты, гребцы толкнулись от близкого дна веслами, затем быстро заняли свои места на банках. Широкие лопасти вспенили прозрачную воду – и ладья величаво выкатилась на стремнину реки.

Ордынский посол закинул руки за спину и широко улыбнулся. Он пребывал в прекрасном настроении. В трюме ладьи находилось восемь тысяч наконечников для стрел, восемьсот копейных пик и восемьдесят великолепных булатных клинков для ордынской армии. В нижних комнатах сидели в просторных клетках два драгоценных двинских сокола, направленных от князя Дмитрия в подарок царю Тохтамышу.

Но самое главное – он вез своему господину мир, вечный мир! Самый твердый из всех возможных! Ибо его подкрепляла голова наследника московского престола…

Мурза Карач покосился на мальчишку, крепко вцепившегося пальцами в борт корабля и смотрящего на проплывающие мимо кремлевские стены. Усмехнулся, подошел к нему и встал рядом. Положил ладонь на плечо: