Лунная дорога в никуда

– Рассказывай, – то ли попросила, то ли приказала она.

– Спрашивай. – Анна пожала плечами. – Что именно ты хочешь знать?

– Когда ты узнала, что внебрачная дочь Сэма?

– Что-о-о-о-о? – Анна вытаращила глаза и закашлялась, подавившись виски. – Черт, чуть не задохнулась. Господи, да как тебе вообще в голову пришла такая глупость?

– Ты – не дочь Сэма?

– Конечно нет! Моя мама, конечно, вырастила меня одна, но только потому, что мой папочка был геологом и при этом редким кобелем, не пропускавшим ни одной юбки. Они развелись, когда я была совсем маленькая, но никакого романа с иностранцем – ни с Сэмом, ни с кем-то еще – у моей мамы никогда не было.

– Но ты говорила о конфликте, – растерялась Даша.

– Ну да, говорила – том самом, о котором рассказывал и Сэм. У него были плохие отношения с его родной дочерью Дженни, – точно так же, как у меня с моим родным отцом. Вначале, когда я была ребенком, он совсем мной не интересовался, просто знать не хотел ни меня, ни маму. В подростковом возрасте я страшно от этого страдала. Однажды даже нашла его, приперлась на работу. Мне тогда лет пятнадцать было. Не поверишь, он меня прогнал! Сказал, что его первая семья была ошибкой и возвращаться в прошлое он не намерен. Потом, когда я вышла замуж и жила в Австрии, он сам меня нашел, пытался навести мосты, но теперь уже я не пошла на контакт.

– Почему?

– Он говорил, что хочет все исправить, осознал, какую ошибку совершил, и все такое. Мой папочка еще три раза был женат, но детей у него больше не было, и вот на старости лет ему вдруг захотелось испытать, что такое кровные узы. Это он так сказал, я же думала, что он считает: раз я замужем за иностранцем, с меня можно тянуть деньги.

– А твой муж что, богат?

– Ну, не миллионер, конечно, но и не бедняк. У него свой бизнес, довольно крупный и ответственный. Плюс он и моей туристической фирме помогает. Так что говорила я не столько про Сэма, сколько про себя и свою семейную историю. Знаешь, как бывает? Вот вроде все у тебя в жизни хорошо, а старый не закрывшийся гештальт нет-нет да и заставляет просыпаться среди ночи с колотящимся сердцем. Я и на тренинг из-за этого поехала. Думала, выговорюсь, сыграю свою обиду, выплесну ее, и все, закрою эту тему. А оно, видишь, как получилось.

– Аня, ты знала Сэма раньше, – мягко сказала Даша.

Собеседница ей нравилась. Даша была почти уверена, что она не убивала Сэма, но почему-то Анна не говорила всей правды, и это напрягало, выбивая из рук оружие защиты.

Анна немного помолчала.

– Если я скажу, что до вчерашнего вечера никогда раньше его не видела, ты мне поверишь?

– Нет, потому что я знаю – это не так.

– А между тем это правда.

– Ань, я слышала твой телефонный разговор вчера вечером, – призналась Даша, хоть ей было страшно неловко от того, что она подслушивала. – Извини, я не шпионила, просто пошла в туалет и слышала, как ты говорила с кем-то по телефону. По-английски, но мне не составило труда понять, о чем идет речь. Ты рассказывала, что случайно встретила Сэма, и страшно удивлялась этому обстоятельству. С кем ты говорила, Аня?

– О господи. Да с Дженни я разговаривала, – в сердцах сказала Анна, залпом выпила виски, наклонилась к бутылке и налила еще, проигнорировав мисочку со льдом. – Мы с ней две невестки. Или, как это еще по-русски называется, снохи…

– Кто-о-о-о?

– Мой муж и муж Дженни – братья. – Анна вдруг засмеялась. – Вот все-таки правду говорят: пути Господни неисповедимы. Кто бы мог подумать, что, приехав проведать маму и отправившись к черту на кулички, в глушь, в которую ведет одна дорога, да еще и размытая, я встречу тут практически своего родственника!

– Погоди, я ничего не понимаю, – жалобно сказала Даша. – Объясни, пожалуйста.

И Анна объяснила.

Ее муж, австриец, был старшим братом в семье. Он довольно рано начал жить отдельно, основал свой бизнес, женился в первый раз, затем развелся и довольно долго жил один. Во второй брак с русской красавицей и хохотушкой Анной он вступил довольно поздно: ей было 27 лет, а ему уже 48.

У Эрвина Штейнера был младший брат Мартин. В отличие от брата в бизнес он не пошел, зато стал отличным юристом-международником, и в одной из командировок в Америку влюбился в свою коллегу, тоже отличного юриста – Дженни Голдберг. Многие годы женщина строила карьеру и даже не помышляла о замужестве. Ее знакомство с Мартином состоялось два года назад, когда Дженни было уже 38 лет, а ему 40. К тому моменту Анна и Эрвин уже счастливо прожили в браке десять лет, воспитывали шестилетнюю дочь и к свадьбе заядлого холостяка Мартина отнеслись с радостью. Так Анна познакомилась с Дженни.

– Она мне сразу понравилась, – рассказывала она Даше. – Такая типичная self made-woman. Сделала себя сама, достигла умопомрачительных высот. Они с Мартином очень подходят друг другу, вот только детей оба не хотят. Мартин сам вечный ребенок, он и женился-то с большим трудом, потому что как огня боится любой ответственности. С Дженни ему комфортно – она не зависит ни от его протекции, ни от его денег. Я думаю, что она зарабатывает даже больше, чем он. Это брак, основанный на уважении и общности интересов, а не на страстной любви. А Дженни не хочет детей просто до истерики. Она говорит, что не вправе давать жизнь маленькому человеку, который, возможно, станет в тягость отцу, и это приведет к трещине между нею и Мартином.

– Ее негативный опыт основан на собственном детстве…

– Да, ее очень мучило, что отец ее никогда не любил. Дженни так и не оправилась до конца от смерти матери, оставшись совсем одна. Она говорит, что рожать после сорока – безответственно, ты можешь умереть, когда твой ребенок еще будет очень юн, и ему тоже придется остаться один на один с окружающим миром. Без поддержки. Без любви.

Как рассказывала Анна, у Дженни вообще был пунктик на всем, что касалось отца. С одной стороны, она стремилась к материальной независимости – доказать, что может прожить без его денег. Тем более Сэм сразу предупредил дочь, что наследства ей оставлять не намерен. С другой – в ней кипела страшная, так и не нашедшая выхода обида, что отец так обошелся с ней и с мамой. И при этом она все равно носила с собой его фотографию и все время о нем говорила.

– Я сказала правду, я никогда не встречала Сэма, – говорила Анна Даше. – Но я видела его фотографию, которую мне все время показывала Дженни, а потому сразу его узнала. Конечно, я тут же уединилась, чтобы позвонить Дженни и сказать, что совершенно случайно встретила ее отца, причем в такой русской дыре, что далеко не все местные о ней знают.

– И что она тебе ответила?

– Она, оказывается, знала, что он поехал в Россию, в Переславль. Я же говорю: она следила за его жизнью, хотя он, возможно, об этом и не догадывался. У Дженни неплохие отношения с управляющим отцовским фондом. Ведь ты же понимаешь: все эти его бесконечные путешествия, отели, перелеты и рестораны кто-то заказывал и оплачивал. Сэм даже электронной почтой не умел пользоваться, только телефоном. Он звонил своему управляющему, а тот уже все делал.

– И стучал Дженни.

– Ну, почему стучал. Ставил в известность. В конце концов, Сэм был уже немолод, с ним в любой момент могло что-то случиться. А Дженни и ждала его смерти, чтобы наконец избавиться от своей зависимости, и страшилась ее.

– В общем, она знала, что он здесь. А зачем, она тоже знала?

– Нет, это я ей рассказала, что у Сэма, оказывается, есть еще один ребенок, который живет в России, и он ищет его.

– Она расстроилась?


– Нет, скорее удивилась. Ее поразило, что отец, оказывается, может испытывать к кому-то человеческие чувства, и она хотела знать о результатах его поисков, потому что этот человек, кто бы он ни был, ее родная кровь. В общем, она попросила меня держать ее в курсе, хотя, как я поняла, на нее здесь уже кто-то работал.

– В смысле? – не поняла Даша.

– Дженни сказала фразу, которую я не поняла: мол, хорошо, она позаботилась о том, чтобы здесь у нее были свои глаза и уши. Но еще лучше, что я волею судьбы тоже рядом, а значит, получаемая ею информация будет более полной.

– Интересно, – протянула Даша, – а ты не знаешь, кто это может быть?

– Честно сказать, я была уверена, что это ты. – Анна хрипло рассмеялась и залпом допила остатки виски в бокале. – Это же ты привезла сюда Сэма, и вообще не первый раз сопровождаешь его в поездках по России. Я была уверена, что Дженни наняла тебя, вот только сейчас вижу – это не так.

– Абсолютно не так. Сэм рассказывал мне, что у него есть дочь и у них очень не простые отношения, но я никогда с ней не общалась.

– Ну, тогда не знаю. Ладно, пойду я к себе. Устала как собака от всех этих волнений. Даже никакой бани мне не надо.

– Постой, – остановила ее Даша, – а когда ты утром позвонила Дженни и сказала, что ее отца убили, как она отреагировала?

– Заплакала. А потом засмеялась. И снова заплакала. Она сказала, что рада – теперь она станет свободной от мыслей об отце. Но ей очень надо знать, кто именно его убил – каким бы человеком Сэм ни был, это ее отец, и никому не позволено лишать его жизни безнаказанно.

– Она не высказала предположений, кому было нужно его убивать?

– Она уверена, что это сделал незаконнорожденный ребенок Сэма от этой русской женщины, Жаворонка. У него не могло быть никаких других врагов в России, да и в других странах тоже. Он ничем не занимался, ни с кем не конфликтовал. Он просто прожигал остаток своей жизни, бездумно кочуя с одного места на другое, как мотылек. Но при этом был очень богат, так что его совершенно точно убили из-за денег. Но ты не журись, милочка. Твой полицейский обязательно все распутает, у него взгляд въедливый. Такие, если вцепятся, уже не отпустят.

– Никакой он не мой, – пробормотала Даша и зарделась.

– Ну да, ну да, – со смешком в голосе согласилась Анна. – А то я не вижу. И вот что: приезжайте к нам в Австрию на Новый год. Считай, что я вас пригласила в гости. Визу сделай и билет купи, а все остальное я беру на себя.

– С чего бы такие щедрые подарки?

– А с того, что ты мне нравишься.

И, весело рассмеявшись, Анна отставила пустой бокал, легко поднялась на ноги и вышла из гостиной, оставив Дашу одну.

Та, покатав на языке остатки джина, вдруг почувствовала, что замерзла. Несмотря на пылающий огонь, в гостиной не было жарко – холодный ветер гулял по полу, обдувая босые ноги в белых банных тапочках. Немного подумав, Даша побрела обратно в баню, пытаясь убедить себя, что ей нужно передать Жене разговор с Анной, и понимая, что на самом деле она просто хочет снова его увидеть.





* * *


Даша куда-то исчезла. Макаров обнаружил это, выйдя из парной малость передохнуть, и внезапно огорчился. В ее отсутствие мир менял уже ставшие привычными очертания. Михаил Евгеньевич заварил чаю, достал из шкафчика на стене бутылку с брусничной настойкой, банку с брусничным же вареньем и плетенку с сухарями и плюшками.

– Зимой мы после парной в снег падаем, летом, когда не лень, можно до озера добежать, а сейчас только купель могу предложить – тут, в соседней комнате, с ледяной водой. Хотите?

– Мне ледяной воды сегодня за глаза хватило, – усмехнулся Макаров, – пар, как говорится, костей не ломит. Кстати, за спину спасибо! Думал, что завтра не разогнусь, но после твоего веника все как рукой сняло.

– Это мы завсегда. – Владелец усадьбы засмеялся. – Обращайтесь.

Заглянула в баню Татьяна, принесла свежий самовар и стопку блинов.

– Раз Дашенька ушла, может, Игната позовете? – спросила она. – Девочки сказали, что в баню не пойдут, ждать не хотят. Им Катя в своем номере художественную читку устроила – слушают, рот открыв.

– Да, Таня, отправьте Игната к нам, – спохватился Макаров, совершенно позабывший про друга. – Нужно было его сразу с собой взять, да у меня от холода все мысли в голове заблудились, да и спина болела, не соображал ничего. А Даша что, совсем ушла?

– Не знаю, они с Анечкой в гостиной сидят, разговаривают о чем-то.

Макаров внезапно встревожился. С его точки зрения, эта самая Анна выглядела подозрительно, да и на роль незаконнорожденной дочери Голдберга, а значит, и убийцы подходила как нельзя лучше. Ну куда опять полезла эта неугомонная Даша? Почему не дождалась его? Неужели не понимает, насколько опасна может быть самодеятельность?

От тревожных мыслей снова заныла спина. Чертыхаясь про себя, Макаров подошел к висящим на вешалке белым халатам, напялил один, развернул обернутое вокруг бедер полотенце. И по закону подлости, именно в этот момент дверь открылась и на пороге показалась Даша, живая и невредимая.

– Ой. – От смущения она отпрыгнула обратно в коридор и захлопнула дверь.

Макаров поднял полотенце, подпоясал халат, сердито нахмурился и выглянул наружу. Маково-красная Даша стояла у стены и смотрела несчастными глазами.

– Заходи давай, никто тут тебя не съест. У меня нет привычки нападать на благородных девиц, даже если они случайно обнаружили меня неглиже. Так что не бойся.

– Я и не боюсь. – Она вызывающе выпятила подбородок, шагнула за порог в любезно придерживаемую Макаровым дверь и оглядела комнату, убеждаясь, что остальные мужчины одеты.

Макаров затрясся от смеха. Для женщины, полтора часа назад бесстрашно отправившейся в баню с почти незнакомыми мужиками, она выглядела смешно. Скорее всего, к тому моменту она так замерзла, что о приличиях просто не думала. А сейчас, отогревшись и придя в себя, внезапно осознала, что «в бане все равны», и засмущалась.

В этом было что-то трогательное – просто курсистка Смольного! Из ее слов, поведения, сценических зарисовок Макаров уже понял, что Даша в разводе. Он считал себя достаточно искушенным в женщинах, в юности у него их было немало, а после развода особенно, но замужних дам, прошедших горнило брака и до сих пор краснеющих при виде случайно упавшего с мужских бедер полотенца, он, пожалуй, не встречал.

Эта ненавязчивая, внезапная и очень искренняя скромность странным образом возбуждала – наверное, от того, что в нынешние времена современным и модным женщинам не пристало проявлять такое качество. Те, что встречались Макарову, были бесстыдными, нахрапистыми, наглыми, охочими до удовольствий и откровенно циничными во всем, что касалось взаимоотношений мужчины и женщины.