Массажист

Выпили, закусили жареным мясом, чтоб не окосеть сразу же, и Никита приступил к рассказу. Начал с самого начала – с первой встречи с Машей на Дне рождения, кажется, Лены – ее подруги и пассии Виктора, по совместительству.

Все время, пока говорил Никита (а делал он это довольно эмоционально и долго), Виктор не перебивал, внимательно слушал. А когда рассказ подошел к концу, задумчиво проговорил:

– Никак не пойму, когда ты умудрился превратиться в идиота.

– Спасибо, друг, утешил, – невесело усмехнулся Никита и вновь наполнил бокалы виски.

– А ты сюда за успокоением пришел, что ли? Я тебе не поп – грехи не отпускаю, – поднял Виктор свой бокал и чокнулся со вторым. – Знаешь, я не баба, но даже я могу себя сейчас поставить на ее место.

– И что?..

– А не знаю, что! Хорошо будет, если она не подаст на тебя в суд за изнасилование, когда всплывет правда. Остается надеяться, что этого не случится.

– Делать-то что? Как мне ей признаться во всем?

Никита осушил свой бокал до дна, но и на этот раз не почувствовал даже легкого хмеля в голове.

– Да черт его знает! Не надо было тебе подкатывать к ней вообще…

– А кто подкатывал-то? Да и познакомился я с ней раньше, чем узнал, что именно она моя клиентка.

– А ну да… – серьезно кивнул Виктор и снова наполнил бокалы. В отличие от Никиты, друг пьянел стремительно. – А про учителя физкультуры врал зачем?

– Дурак потому что, – досадливо поморщился Никита.

– Хотя, уж лучше бы ты, действительно, был учителем, чем насильником…

– Вить, хоре, а! – возмутился Никита.

Ну никак он не мог рассматривать то, что произошло сегодня между ним и Машей в бане, как акт насилия. Это была любовь в чистом виде, правда, осознавал это только он.

– Не, ну а чё-о-о, – пьяно протянул друг. – Так и есть. Говорил я тебе, что не надо соглашаться на эту работу. Был всеми уважаемым членом федерации, а стал каким-то уё… Ник, ну ты же классный массажист! Профессионал! Долго еще херней страдать собираешься? Про тебя у нас все время вспоминают, особенно про твои разные методики.

Эх, методики… Сейчас они все хранятся у него где-то очень глубоко в голове. Так глубоко и уже давно, что рискует их утратить навыки. А ведь когда-то он посвящал сбору информации и практике все свое свободное время. Эти методики массажа он черпал в самых разных странах, куда выезжал с командой довольно часто. До этого и не догадывался, каким разнообразным может быть массаж. Новую информацию впитывал в себя с жадностью высохшей губки. Впитывал и отрабатывал на практике, пусть и подопытными всегда выступали спортсмены. Но им нравилось, а Никита тем самым повышал свое мастерство. А когда довелось побывать в Тибете, так тамошние монахи научили его и с сознанием работать, подчинять его. Именно там он впервые узнал о ясном сознании и основах гипноза. А потом уже дело стало за практикой, пока он не достиг и в этом совершенства. Но все осталось в прошлом, по крайней мере, именно так ему и казалось сейчас.

– Ты знаешь, что я не могу…

– Можешь! – даже не сказал, а прокричал Виктор. – Хватит прикрываться Темкой. Пацан уже вырос. А вот ты застрял в том периоде жизни и ничего не хочешь менять! Знаешь что я тебе скажу – а разбирайся-ка ты со своими проблемами сам. Совет ему понадобился… Да если бы ты слушал советов, не вляпался бы во все это дерьмо!

– Давай, добивай.

На этот раз Никита наполнил только свой бокал и сразу же его осушил, без тоста. И наконец-то, ощутил, как по венам растеклось тепло, а в голове зародился легкий хмель. Наконец-то!

– Ну а ты что хотел?! – продолжал возмущаться Виктор. – Сам виноват – самому и выкручиваться. Но я тебе, все же, скажу одну вещь! – поднял он указательный палец, а потом и приблизил тот к носу Никиты. – Простит она тебя только в одном случае – если любит.

– Да?

–Да! Иначе… в общем, об этом лучше не думать, – махнул рукой Виктор и расплылся в счастливой улыбке. – А давай выпьем за твое признание века!

– Да иди ты!.. Давай просто выпьем.

Напиться за весь вечер у Никиты так и не получилось. Мысли клубились в голове, вытесняя хмель. Зато Витя набрался мама не горюй и даже пытался горланить песни.

Особо дельного совета от друга Никита тоже не получил, как и поддержки. Скорее, наоборот – угрызения совести начали мучать еще сильнее. И все же, ему стало немного легче уже от мысли, что с кем-то поделился, что не варится теперь в своем соку, который скисает все сильнее, того и гляди превратится в горький уксус.

Он все еще не понимал, как ему лучше поступить, как дальше себя вести с Машей. До ужаса боялся ее потерять, как что-то даже не дорогое, а драгоценное, подаренное ему самой судьбой, как последний шанс на счастье. Но мысль, что нужно действовать, сверлила мозг все сильнее. А еще Никита осознавал, что нельзя допустить следующего сеанса. Такого, как прежние. Либо Маша узнает правду и так захочет прийти к нему на массаж, либо он каким-то образом сделает так, что сеанса не будет.

Домой Никита вернулся уже за полночь. Артем спал, а на столе его ждал ужин, приготовленный заботливой рукой Клары Анваровны. К ужину Никита не притронулся, конечно же, а вот на тему, можно или нет звонить Маше в такое время, размышлял еще минут десять не меньше. В итоге пришел к выводу, что сегодня звонить ей уже не стоит, что она может спать, а он совсем не в том настроении, когда может разговаривать нормально.

В состоянии душевной разбалансировки он еще с час пытался уснуть. И как результат, совершенно не выспался, а еще и с Темкой пособачился с утра пораньше, когда тот вдруг отказался идти в школу. На вопрос, с какой это стати, сын честно и нагло заявил, что собирается пропустить контрольную по алгебре. В школу Темка пошел, а Никита отправился на работу в отвратительном настроении. А вечером ему предстояло свидание с Машей, и только эта мысль хоть немного согревала душу в морозное ноябрьское утро.



Позвони мне, позвони…



В странном состоянии я возвращалась домой после массажа. Пока ехала в такси, несколько раз поймала себя на резкой смене настроения. То мне хотелось улыбаться, и губы сами непроизвольно растягивались, когда я того не замечала. Причиной служили совсем свежие воспоминания о событиях, отголоски которых заставляли дрожать душу, а тело замирать от восторга. Оказывается, секс может быть настолько прекрасным и дарить такое полное удовлетворение, о чем раньше я и догадываться не могла. А еще такой секс явно полезен для здоровья – это я чувствовала по своему состоянию парения и легкости.

Временами я впадала в задумчивость – как иллюзия может быть настолько похожа на реальность? Эта тема мне вообще не давала покоя, и я ловила себя мысли, что не верю. Вот тогда мне становилось страшно, а не схожу ли я с ума. Ведь и так это тоже может происходить.

Сегодня я едва не призналась Никите в любви. Но ненастоящему Никите! Это же был не он, а лишь плод моего воображения. Я себе его придумала, а кто-то умело дирижировал моим воображением, укрепляя в нем иллюзию. Но вот в чем проблема – влюбилась я и в настоящего Никиту тоже, только вот он об этом даже не догадывается. В то время как его иллюзия сегодня мне призналась в любви. От подобных мыслей и подавно становилось страшно.


Я запуталась. В собственных ощущениях и эмоциях. Нужна была четкая грань между вымыслом и реальностью, но эта грань, напротив, стиралась все сильнее. Я боялась допустить промах в разговоре с Никитой и окончательно опозориться в его глазах.

Олька, конечно же, заметила мое состояние. Она, вообще, у меня чуткая девочка, когда не старается слишком рано повзрослеть.

– Мам, у тебя все в порядке? – заглянула дочка в ванную.

– Все хорошо. А почему ты спрашиваешь?

– Да ты уже минут десять смотришься в зеркало и не двигаешься.

Разве? Я же зашла сюда, только чтобы умыться и расчесаться.

– И выглядишь ты странно, – задумчиво рассматривала меня дочь. – Как будто чего-то боишься, – нахмурилась она.

Боюсь. Еще как боюсь, что все происходящее со мной может зайти слишком далеко, когда повернуть назад станет невозможно. Боюсь снова остаться с разбитым сердцем и собирать собственную жизнь по крупицам. Боюсь этой новой любви, что ворвалась в мою жизнь слишком стремительно. Мечтаю о тихом семейном счастье и боюсь слишком замечтаться.

– Все хорошо, Оль, просто немного устала, – улыбнулась я дочери. – Ты ужинала? – перевела разговор на другую тему.

– Конечно! Время-то уже…

А, ну да, конечно. В это время я обычно отправляю дочь спать. А сегодня, значит, вечер глупых вопросов.

– Ну а я, пожалуй, что-нибудь перекушу.

На это дочь ничего не ответила, но вскоре присоединилась ко мне в кухне, где я вяло ковыряла картошку с котлетой, постоянно поглядывая на телефон, что лежал на столе рядом.

– Звонка ждешь? – распахнула Олька холодильник и достала бутылку с молоком.

Это я приучила ее пить на ночь молоко. Теплое. Говорят, это способствует крепкому сну. Сама я молоко не любила, разве что в кофе добавляла.

– Да нет…

– Ну да, так я и поверила, – усмехнулась моя проницательная дочь. – И потому все время смотришь на телефон. Это тот, что ли, должен позвонить?

Никиту она по имени не звала. Принципиально что ли? Но уже то успокаивало, что она перестала оттачивать свою иронию, когда заводила о нем речь.

– Никто не должен позвонить, – решительно тряхнула я головой. – Пошли спать? – улыбнулась дочери.

Точно, не должен. Но может и обещал. А вот Ольке об этом знать совсем необязательно, чтобы не принимала мать за влюбленную школьницу. Ведь сама она еще ни в кого не влюблялась, кажется. Во всяком случае, хотелось верить, что этот момент я замечу. Влюбленные подростки отличаются от остальных – им труднее скрывать собственные эмоции. И жизненного опыта маловато, чтобы раскладывать все по полочкам, анализируя. Хотя, жизненный опыт тут не причем, точно. Вот у меня его вроде достаточно, а справляться с эмоциями получается так же плохо, как и подростку.

В спальне я забралась в постель и раскрыла книгу с твердым намерением почитать подольше. Телефон положила рядом. И… не смогла прочитать ни странички. Отвлекал внимание все тот же телефон и ожидание звонка.

Тогда я решила посмотреть какой-нибудь фильм. Включила ноутбук, выбрала слезоточивую мелодраму и в итоге полтора часа протаращилась в экран. Кино мне не понравилось, а настроение приблизилось к нулевой отметке. Он не позвонил и уже вряд ли позвонит, потому как время перевалило за полночь. Обещал и не выполнил обещание. Означало ли это, что Никита испытывает ко мне совсем не такие сильные чувства, как я к нему? Не знаю, но не хочется так думать. Сама я в него влюбилась по самое не хочу. Все время только о нем и думаю. Вспоминаю его поцелуи, объятья, глаза… Вон даже аппетит потеряла из-за этого. И вес теряю стремительно. Себя я знаю – худею от малейшего эмоционального расстройства. Приведение себя в норму потом требует немалых усилий и времени. А любовь и есть самое сильное эмоциональное расстройство, особенно когда та не взаимна, о чем думать пока не хотелось.



Жизнь полна сюрпризов



– Оль, забей, пошли отсюда. Пусть треплются без нас… – Катя потянула Олю за рукав пуховика, в попытке увести с заднего двора школы.

Уроки закончились, а они сегодня были дежурными. Вот и задержались, чтобы убраться в классе. А сюда пришли выбросить мусор. Кто ж знал, что наткнуться на компанию первых в классе модниц. Кудрявцева and company, как называла их сама Оля. Кудрявцева там была заводила, а две другие, Конобейцева и Стрюк, заглядывали ей в рот и во всем подчинялись. Вот и сейчас эти две клуши дружно заржали, когда Кудрявцева назвала новые и стильные ботинки Оли говнодавами.

Можно было бы не обращать внимания на эту выскочку и зазнайку, если бы еще раньше настроение Оле не испортила класснуха, что ходила за ней буквально по пятам и тыкала пальцем в черные черточки на линолеуме, заставляя оттирать каждую. Да их невозможно оттереть все! – как она этого не понимает. Недели не хватит. И Оля с Катей ликвидировали только основные, что были на самом виду. Хорошо хоть преподу раньше понадобилось куда-то свалить, чем Оля вышла из себя. Но настроение было испорчено, и спина болела. Хотелось домой – завалиться на диван и смотреть телек или слушать музыку. А еще она жутко проголодалась, потому что сегодня забыла взять деньги в школу. В общем, все один к одному. И эти курицы туда же!

Оля выдернула рукав куртки из цепких пальцев подруги и направилась к ехидно хихикающим одноклассницам. При этом смотрела она на Кудрявцеву и понимала, что ненавидит ту с каждым шагом все сильнее.

– Не связывайся с ними, – догнала ее Катя и кивнула в сторону Кудрявцевой. – Я видела как-то, как Сонька эта дралась с какой-то девчонкой. Она зверь! – округлила подруга в ужасе глаза.

Драться Оля не собиралась, планировала только высказать этой задире все, что о ней думает.

– Чем тебе мои ботинки не угодили? – бросила она в смеющееся и смахивающее на крысиное лицо Кудрявцевой.

Та была одета с иголочки. Стильная дубленка, которую, поди, ей папаша-дипломат привез из-за границы. Какая-нибудь точно брендовая и жутко дорогущая вязаная шапочка с длинным шарфом в комплекте. Ну и сапоги до колена из коричневой кожи, которые тоже, поди, ужасно дизайнерские и дорогие. Но не у всех же есть возможность тратить столько бабла на шмотки! И нужно иметь по истине куриные мозги, чтобы не понимать этого. Кроме того, собственные ботинки Оле безумно нравились – она еле уговорила маму купить их.

– Потому что они стремные и грязные. Но есть и плюс – они очень подходят к твоему бледному лицу, – ткнула Кудрявцева пальцем в ботинки Оли.

Да, грязные, потому что полдня валил снег, а сейчас он превратился в тающую противную жижу. Правда, снова заметно холодало, и ветер дул как ненормальный. Жутко хотелось в тепло, но сначала она выскажется.

– Грязь можно смыть, а вот глупость – нет. Если бы ты умела думать, то поняла бы, что не у всех одинаковые возможности. Но тебе это не дано. А вы, – презрительно посмотрела Оля на подружек Кудрявцевой, – вообще ничего своего не имеете – во всем ей подсираете! – теперь уже она ткнула пальцем в Кудрявцеву. – И да, Соня, будь поосторожнее – собственным ядом не подавись.

Целых полминуты Оля наслаждалась растерянностью на лицах этих глупых фиф. Могла бы слинять, но так прикольно было наблюдать за работой мыслей и попытками понять, что же она им только что сказала. А потом на лице Кудрявцевой проступила злость – бежать стало поздно. И перевес был явно не на стороне Оли с притихшей рядом Катей. Кроме того, каждая из вражеской троицы была гораздо крупнее хрупких Оли и Кати.

– Ну ты и овца! Это ты меня сейчас, что ли, дурой обозвала? – сделала к ней шаг Кудрявцева, и по бокам тут же нарисовались ее «фрейлины».