Медное королевство

– Изменников бросают на растерзание каркаданну.

Любайд побледнел – и Али не сомневался, что на сей раз морская болезнь ни при чем.

– Ага, – выдавил тот. – А у тебя изобретательные родственники.

Али снова повернулся к латунным стенам.

– Отец не прощает предательства, – сказал он и провел пальцем по шраму на шее. – Уж мне поверьте.



Верблюдов и часть товара они оставили в караван-сарае сразу за городскими воротами. Пока Любайд ласково нашептывал что-то животным, к которым за время пути успел привязаться, Акиса и Али нетерпеливо его дожидались. Али был готов даже к тому, что их арестуют сразу после того, как они высадятся на берег, однако, к его немалому удивлению, никто их даже не встретил. Не зная, как поступить дальше, он велел навьючить двух верблюдов самым ценным из каравана Аяанле: сундуками необработанного золота, ларцами изысканных драгоценностей и ящиками редких книг для королевской библиотеки, куда он уже не раз слазил по дороге сюда.

Закрепив поклажу, они выдвинулись во дворец. Перед отправлением Али решил прикрыть лицо, обмотав его гутрой. Сами по себе смешанные аяанле-гезирские черты внешности были не такой уж редкостью в космополитичном Дэвабаде, но если принять во внимание еще и его зульфикар, с тем же успехом можно было кричать о своем возвращении с городских крыш.

На Большом базаре царило буйство красок и суета. Тут было не протолкнуться среди торгующихся покупателей, глазеющих по сторонам туристов и волшебных тварей всех мастей. От какофонии перебранок на дюжине разных диалектов закладывало уши, а запахи шафитского пота, джиннского дыма, горячих сладостей, зачарованных духов и бочек с пряностями одурманили Али ностальгией. Уворачиваясь от птенца симурга, отрыгнувшего струю зеленоватого пламени, он нечаянно наступил на ногу женщине-сахрейнке в плаще из змеиной кожи, которая покрыла его такими отборными ругательствами, что вышло даже немного поэтично.

Но Али только улыбнулся, пряча свой восторг в складках гутры. Невзирая на обстоятельства, которые привели его в Дэвабад, нельзя было отрицать, что от вида родного города его сердце забилось чаще. Таинственный шепот с озера забылся, а смутные мысли, копошащиеся в подсознании, отошли на второй план.

Но чем дольше они шли по базару, тем сильнее бросалось в глаза его запущенное состояние, выводя Али из ностальгических размышлений. Улицы Дэвабада, которые и без того никогда не славились чистотой, – Али припоминал, как однажды, в свою недолгую бытность городским каидом, угрожал отрезать язык одному санитарному инспектору за взяточничество, – а теперь и вовсе напоминали помойку. Мусор теперь просто сгребали в кучи и оставляли гнить прямо на тротуарах. Кюветы, отведенные специально для стока дождевой воды и канализационных отходов, тоже были переполнены. Самое неприятное, что улицы почти не патрулировались Королевской стражей. На тех редких солдатах, которые все-таки встречались им на пути, висела старая изношенная униформа, и еще Али заметил, что младшие офицеры были вооружены обычными мечами вместо более дорогостоящих зульфикаров. Со все возрастающим беспокойством он прибавил шаг. Муса ведь говорил ему, что для Дэвабада настали трудные времена, но принц отмахнулся от его слов, полагая, что тот прибег к обману, чтобы склонить Али к возвращению домой.

Они были на полпути к мидану, в самом сердце шафитского района, и как раз собирались переходить перекресток вместе с толпой других джиннов, когда улица огласилась пронзительным детским визгом.

Али, который вел за собой верблюда, потянул на себя поводья, останавливая его, и остановился сам. Звук доносился с криво сколоченного помоста, торчавшего посреди каменных руин. Там стоял Гезири в халате из желтого шелка с ярким орнаментом. Он вытолкнул в центр помоста другого мужчину – шафита в грязном набедреннике.

– Баба! – вновь раздался детский плач, и из деревянного загона, установленного позади помоста, выскочила маленькая девочка.

Она побежала к шафиту и бросилась ему в объятия.

Али наблюдал за этой картиной, не в силах понять, что происходит. Вокруг помоста собралась небольшая толпа богато одетых джиннов. Другие шафиты – мужчины, женщины и дети – были заперты в загоне, зажатые со всех сторон вооруженными до зубов джиннами.

Шафит ни в какую не хотел отпускать дочь. Его трясло, но он гладил рыдающую девочку по спине и что-то приговаривал ей на ухо. Когда гвардейцы вполсилы попытались их разлучить, он сделал шаг назад и посмотрел на них с вызовом.

Гезири сложил руки на груди в дорогих шелках и вздохнул, выходя на середину помоста.

По лицу расползлась чересчур широкая ухмылка.

– Я обращаюсь к тем, кому еще не посчастливилось найти у нас свою малокровную родню. Как вам эта парочка? Коренные дэвабадцы, свободное владение джиннским. Вот он – еще и превосходный повар. Раньше владел кулинарной лавкой на базаре, где мы его и подобрали. Окажет неоценимую помощь на кухне любого дальнего родственника.

Что? Али непонимающе взирал на разворачивающуюся перед ним сцену.

Но Акиса оказалась сообразительнее.

– Их продают, – прошептала она с нарастающим ужасом. – Здесь продают шафитов.

– Но это же невозможно. – Любайд выглядел так, как будто сейчас его снова вырвет. – Это… запрещено. Гезири не могут…

Не произнося ни слова, Али вложил верблюжьи поводья в руку Любайду.

Но тот успел схватить принца за руку. Али хотел было вырваться из его хватки, но Любайд кивнул на шеренгу охраняющих загон солдат.

– Посмотри на них, дурачина.

Али посмотрел и не смог отвести глаз – и отнюдь не из-за охранников. Его внимание привлекли знакомые места: гончарная мастерская с дверью в синюю полоску, две пешеходные дорожки, проложенные вплотную друг к другу, но так и не соприкасающиеся, чуть поодаль – слегка покосившийся минарет. Али уже приходилось здесь бывать. Он понял, что раньше находилось на этом месте, – какое именно здание лежало перед ним в руинах.

Здесь стояла мечеть, в которой проповедовал шейх Анас, бывший лидер «Танзима», преданный столь мучительной смерти.

Али втянул носом воздух, как будто ему внезапно стало нечем дышать. С тем же успехом отец мог всадить ему нож промеж ребер. Впрочем, Али понимал, что наказание предназначалось не сыну, высланному в далекую Ам-Гезиру, а шафитам, чьи трудности и подтолкнули Али к предательству… Шафитам, которых у него на глазах собирались продать в рабство.

Девочка заплакала сильнее.

– Пропади все пропадом, – не выдержала Акиса и подорвалась с места.

Али не отставал. Любайд остался стоять, где стоял, посылая им в спины проклятия и пытаясь совладать с обоими верблюдами. Аукционист, видимо, заметил их приближение, потому что он перестал подло нахваливать свой «товар», и в его глазах зажегся интерес.

– Силы Всевышнего! Вас как будто песчаной бурей сюда занесло, – рассмеялся торговец. – Вы не похожи на моих обычных покупателей… Впрочем, кровного родственника может забросить в любой конец мира, – одна черная бровь поползла вверх. – Если родственник может заплатить.

Акиса положила руку на меч, но Али поспешно встал у нее на пути.

– Когда в Дэвабаде начали торговать шафитами? – захотел знать он.

– Торговать? – Гезири цокнул языком. – Что вы, никакой торговли. – Он сделал оскорбленный вид. – Это было бы противозаконно. Мы всего лишь содействуем товарищу в его поисках чистокровных родственников… Мы берем плату только за оказание услуг. – Он положил руку на грудь. – Намного легче заметить родственника, когда он стоит перед тобой на возвышении, согласны?


Столько нелепое прикрытие глупо было даже рассматривать всерьез. Рядом с ним зарычала Акиса. Али даже не представлял, каким чудовищным предстал перед его друзьями родной ему город. Бир-набатяне, как и многие другие Гезири, жили бок о бок с родичами смешанной крови, закрывая глаза на закон, обязывавший свозить всех шафитов в Дэвабад, где те доживали бы свои дни. Шафитов в Бир-Набате насчитывалось немного, но к ним относились как к равным, и у каждого была своя роль в коммуне, вне зависимости от того, кто и насколько хорошо владел магией.

Али стиснул зубы.

– Не похоже, чтобы он жаждал найти себе чистокровного родственника, – процедил он. – Ты сказал, у него была работа. Почему бы не отпустить его на эту работу?

Торговец пожал плечами.

– Шафиты как малые дети. Но мы же не доверим детишкам решать свою дальнейшую судьбу.

На этих словах Акиса больно ударила Али локтем в живот и, воспользовавшись его замешательством, оттолкнула его с дороги. Сверкнув глазами, она обнажила ханджар.

– Тебе нужно отрезать язык, – зарычала она по-гезирийски. – Такие, как ты, – позор для всего нашего племени. Ты порочишь наши принципы!

Торговец поднял руки, и его со всех сторон обступили гвардейцы.

– То, чем мы здесь занимаемся, абсолютно в рамках закона, – сказал он, отбросив льстивые интонации. – И мне не нравится, что какие-то мародеры с севера заявляются сюда и начинают ставить всех на уши…

– Назови свою цену, – произнесенные вслух слова показались Али отравой. – За шафита и за его дочь.

Торговец кивнул на джинна в ярком пятнистом одеянии.

– Господин из Агниванши предложил тысячу двести динаров за одну девчонку.

Тысяча двести динаров. Преступно ничтожная сумма, чтобы оценить в нее жизнь, и в то же время несравнимо больше тех средств, которыми располагали Али и его друзья. Али, лишенный своих богатств в момент изгнания из Дэвабада, бедствовал так же, как и другие бир-набатяне. Верблюды, которых они взяли с собой, были навьючены дарами Аяанле королевскому двору, однако там все было досконально инвентаризовано.

Али сунул руку за подол халата и вынул свой зульфикар.

Это наконец-то произвело впечатление на торговца. Он стал белее мела и отступил на шаг назад, не скрывая своего испуга.

– Минутку, минутку… Я не знаю, у кого ты украл этот меч, но…

– Этого хватит? – Али стиснул пальцы на рукояти любимого клинка, сглотнул и протянул оружие аукционисту.

Гезири бросил на меч расчетливый взгляд.

– Нет, – сказал он без обиняков. – Многие гвардейцы и так закладывают свои зульфикары в ломбард перед тем, как дезертировать в Ам-Гезиру. За меч я отдам тебе отца, а девчонку – оставлю.

Шафит наблюдал за торгом, словно лишившись дара речи от изумления. Но, услышав ответ аукциониста, его дочь всхлипнула, и отец прижал девочку к себе.

– Нет, – вырвалось у него. – Я не позволю вам запереть ее в этой клетке. Вы не отнимете ее у меня!

Отчаяние в голосе мужчины для Али стало последней каплей.

– Это зульфикар Кахтани. – Он бросил меч под ноги торговцу и рывком снял гутру, прикрывавшую его лицо. – Надеюсь, этого будет достаточно?

У того отвисла челюсть, а золотистая кожа явственно позеленела, что показалось Али чем-то из ряда фантастики. Гезири припал на колени.

– Принц Ализейд, – разохался он. – Всевышний… П-простите меня великодушно, – выдавил он, запинаясь. – Знай я, что это вы, никогда бы не позволил себе такой дерзости…

Все расступились, напомнив Али о том, как джинны из Ам-Гезиры отскакивали от рогатых гадюк. Ветер подхватил его имя, и толпа понесла его дальше, шепотом передавая на разных языках от джинна к джинну.

Али старался не обращать внимания. Он подпустил в голос нотку прежнего высокомерия.

– Ну же, – бросил он с вызовом и кивнул подбородком на зульфикар, скрепя сердце готовясь расстаться с оружием, которое неоднократно спасало ему жизнь в ссылке. – Мой личный меч. Он передавался в моей семье из поколения в поколение. Не может быть, чтобы этого не хватило рассчитаться за обоих.

Судя по выражению лица аукциониста, он метался между алчностью и страхом.

– Этим клинком вы убили Бича?

Вопрос возмутил Али. Но, решив, что это поможет склонить торговца на свою сторону, он соврал, не моргнув глазом:

– Им самым.

Мужчина ухмыльнулся.

– В таком случае, замечу, что с вами приятно иметь дело, принц. – Он поклонился и жестом подозвал Али присоединиться к нему на помосте. – Прошу, сюда. Осталось подписать бумаги – все займет не больше минуты…

Шафит уставился на него, явно не веря своим глазам.

– Но вы… говорят… – Его взгляд упал на толпу чистокровных джиннов, и он резко сменил тему. – Пожалуйста, не разлучайте нас, Ваше Высочество, – он крепко прижал к себе девочку. – Молю вас. Мы будем служить вам верой и правдой, только не разлучайте меня с дочерью.

– Нет, – быстро сказал Али. – Все будет по-другому.

Торговец вернулся с документами, Али пробежал их взглядом и поставил свою подпись. После чего вручил бумаги шафиту.