Медвежий угол

Отец Кевина только энергично развел руками.

– Странно, что никто ей до сих пор с этим не помог. Ведь кто-то из клуба мог бы спросить ее, как она себя чувствует, тебе не кажется? Ведь она довольно давно там работает, нет?

– С тех пор, как мы здесь живем, – подтвердил Амат.

– Мы должны помогать друг другу, Амат, правда же? Это наш город, наш клуб, мы должны заботиться друг о друге, – сказал отец Кевина и протянул ему визитку.

– Это телефон физиотерапевта? – спросил Амат.

– Нет, начальника отдела кадров на одном предприятии в Хеде. Скажи маме, пусть позвонит и съездит на собеседование. Офисная работа, никакой уборки. Несложное администрирование, ведение документации и прочее. Она ведь нормально знает язык?

Амат кивнул чуть раньше, чем нужно, чуть охотнее, чем ему бы хотелось.

– Да! Да… да… конечно!

– Вот и славно. Просто позвоните, – сказал отец Кевина.

И замолчал. Как будто это все, что ему было нужно.



Что такое Группировка? Если вы их спросите, они ответят: «Ничего». Никакой Группировки нет. Мужчин, сидящих за столом в «Шкуре», ничто не объединяет, кроме того, что они все – мужчины. Самому старшему за сорок, младшие еще не достигли совершеннолетия. На шеях у некоторых наколот медведь, у некоторых медведь на руках, у кого-то вообще нет татуировок. У кого-то хорошая работа, у кого-то плохая, кто-то вообще не работает. У некоторых семьи, дети, кто-то выплачивает проценты по кредитам и путешествует, кто-то живет один и никогда не уезжал из Бьорнстада. Потому-то полиции так трудно идентифицировать их как Группировку: в них есть нечто общее, только когда они вместе. Стоит им отойти друг от друга на метр, и каждый – сам по себе.

А что такое клуб? Если вы спросите, они ответят – он их. Он принадлежит им, а не хрычам, что приходят на матчи в пиджаках, не спонсорам, не правлению, не генеральному и не спортивному директорам. Все эти люди заменимы. Один сезон – и на их место придут другие, но клуб останется, и Группировка тоже. Те, кого нет, и, те, кто останется навсегда.

Они не всегда опасны. Дерутся редко – если нет матча и поблизости не видно болельщиков противника. Однако время от времени напоминают, чей это клуб. И что будет, если его существование окажется под угрозой.



Рамона стояла в баре. За ее столиком сидели мужчины в черных куртках. Заботливее их нет никого, они приносят ей продукты и меняют лампочки в квартире, прежде чем она успевает их об этом попросить. Но когда она однажды поинтересовалась, за что они так ненавидят Петера, их взгляды потемнели и один из них сказал: «Этому уроду хоккей достался даром. Ему никогда не нужно было бороться. Поэтому он боится, бегает у спонсоров на поводке, думает об их сраных брендах, а не о том, что лучше для клуба. Все знают, что он вырос на стоячих местах, но, когда спонсоры хотят вытурить нас оттуда и заменить стоячие секторы креслами для толстожопой публики, он не смеет и вякнуть. Все знают, что он любит Суне, как родного отца, и не хочет, чтобы Давид брал основную команду, но он и рта не раскроет, чтобы его защитить. И это называется мужик? Как мы можем позволить ему быть спортивным директором нашего клуба?»

Рамона тогда пристально посмотрела на них и прошипела: «А сами-то хороши. Есть в городе хоть кто-нибудь, кто посмеет пойти против вас? По-вашему, это значит, что вы всегда правы?»

Они замолчали. И Рамона вполне могла бы почувствовать гордость. Если бы в маленькое, выходящее на улицу окошко не заметила Петера. Тот шел медленно, будто сам не зная куда. В руке – пакет с продуктами. Неуверенно остановился, заглянул в окно.

Рамона вполне могла пригласить его зайти. Угостить кофе. Это же так просто. Но она посмотрела по сторонам, на мужчин за столом. Пригласить Петера было просто, но именно сейчас, именно в этом городе гораздо проще этого не делать.



Какого размера мир, когда тебе двенадцать? Одновременно бескраен и ничтожно мал. Это твои самые немыслимые мечты, и в то же время – тесная раздевалка ледового дворца. Лео сидел на скамейке. На свитере красовался большой медведь. На Лео никто не смотрел, но его видели все. Стоило ему сесть на скамью, как лучшие друзья перешли на другую. За всю тренировку ему не отдали ни одного паса. Он бы хотел, чтобы его хитанули и прижали к борту. Чтобы его одежду выкинули на пол душевой. Чтобы даже крикнули что-нибудь ужасное про его сестру.



Лишь бы не это молчание.



Пальцы Амата теребили края визитки. Отец Кевина поглядел на часы, как будто спешит, улыбнулся, как будто разговор окончен. Амат уже потянулся к ручке двери, но вдруг отец Кевина отечески хлопнул его по плечу и сказал так, словно его только что осенило:

– Слушай, вот еще что… На той вечеринке, у моего сына… Ты думаешь, будто что-то видел, Амат. Но я полагаю, ты понимаешь, что все знают, сколько ты тогда выпил, не так ли?

Карточка выдала его дрожь. Отец Кевина накрыл ладонью его руку.

– Когда выпьешь, можно всякого напридумывать, Амат, но это не значит, что так оно и было. Каких глупостей люди не наделают по пьяному делу. Уж поверь мне, я в свое время тоже зажигал!

Отец Кевина рассмеялся, тепло и беззлобно. Амат не сводил глаз с карточки. Имя начальника отдела кадров, большая фирма, другая жизнь.

– Тебе нравится Мая? – спросил отец Кевина так внезапно, что Амат кивнул, не успев подумать.

Он еще никому в этом не признавался. Слезы подступили к глазам. Мягко придерживая его руку, отец Кевина продолжил:

– Она жутко подставила вас – тебя и Кевина. Жутко подставила. И ты думаешь, ей есть до тебя дело, Амат? Стала бы она так себя вести, если бы думала о тебе? Сейчас тебе еще не понять, но девочки требуют к себе больше внимания, чем мальчики. Ради этого они совершают очень странные поступки. Они сплетничают и распространяют слухи, – мужчины этим не занимаются. Мужчины смотрят друг другу в глаза и решают свои проблемы, не вмешивая в это других. Ведь так?

Амат искоса глянул на него. Прикусив губу, кивнул. Отец Кевина доверительно склонился и прошептал:

– Эта девчонка выбрала Кевина. Но поверь мне, скоро она пожалеет, что выбрала не тебя. Когда ты попадешь в основную команду, когда станешь профессионалом, вот тогда-то все девчонки будут твои. И ты поймешь, что далеко не каждой можно доверять. Они как вирус.

Амат молчал, чувствуя его тяжелую руку на своем плече.

– Ты ничего не хочешь мне сказать, Амат?

Мальчик покачал головой. От вспотевших пальцев по карточке расплывались влажные пятна. Отец Кевина достал бумажник и протянул пять тысячных купюр.


– Я слышал, тебе нужны новые коньки. В дальнейшем, если тебе что-то понадобится, просто звони. В этом городе, в этом клубе мы друг друга не бросаем.

Амат взял купюры, обернул их вокруг карточки, открыл дверь и вышел. Отец Кевина опустил стекло и крикнул ему вслед:

– Я знаю, что тренировка сегодня необязательная, но хорошо бы ты пришел. Команда должна держаться вместе, правда? В этом мире в одиночку ничего не добьешься, Амат!

Мальчик обещал прийти. Мужчина засмеялся, потом свирепо нахмурился, втянул голову в плечи и зарычал:

– Мы медведи, мы медведи из Бьорнстада!



Дорогой автомобиль развернулся и исчез. На другом конце парковки стоял другой автомобиль, намного дешевле, – старый «сааб» с поднятым капотом. Владелец, молодой человек в черной куртке и наколкой в виде медведя на шее, возился с двигателем.

Он словно не замечал ни дорогой машины, ни мальчика, который остался стоять возле домов. Когда отец Кевина уехал, Амат что-то выронил на снег. Потом долго стоял, глядя под ноги так, словно до последнего раздумывал, поднимать или нет. Наконец вытер лицо тыльной стороной кисти и скрылся в одном из подъездов.

Молодой человек выждал с минуту, потом оставил «сааб», подошел к тому месту, где стоял мальчик, и подобрал пять тысяч крон. Купюры были мятые – их слишком сильно сжимал потный кулак.



Мужчина положил деньги в карман черной куртки.



Амат закрыл за собой дверь квартиры. Посмотрел на визитку, спрятал ее в своей комнате и взял коньки. Они ему были уже малы и совсем облезли. Он точно знал, какую модель он мог бы купить за пять тысяч крон. Все дети в Низине знают цену вещей, которых не могут себе позволить. Он сложил сумку и вышел, сбежал по лестнице, открыл дверь подъезда.

Деньги исчезли. Он уже никогда не поймет, что тогда почувствовал, досаду или облегчение.



Петер стоял на тихой улице. Отсюда было видно крышу ледового дворца. Что такое дом? Это место, которое принадлежит тебе. Может ли быть домом место, где тебя больше не ждут? Он не знал. Сегодня вечером они поговорят с Мирой, она скажет: «Я легко найду работу где угодно», и Петер кивнет. Хотя ему где угодно работу не найти. Они будут обсуждать переезд, и он всерьез решит, что попытается оставить хоккей навсегда.

Петер ничего не заметил, но, когда он тронулся с места, мимо него проехал старый «сааб».



Мира вышла вынести мусор. Это обязанность дочери, так они уговорились, когда Мае подарили гитару, но сейчас все было иначе. Даже лето не излечит ее девочку от страха темноты.

Из окна соседей пахло свежим кофе. Когда они только переехали в Бьорнстад, Миру достал этот кофе. «Кофе, кофе, кофе… они тут что, только кофе пьют?» – жаловалась она Петеру. А Петер пожимал плечами и говорил: «Так они показывают, что хотят с тобой дружить. Ведь непросто сказать: «Можно я буду твоим другом?» Куда проще: «Хочешь кофе?» В этом городе… нда… как бы тебе объяснить? В этом городе верят в сложные вопросы и простые ответы…»

Мира привыкла. Привыкла понимать все, что тебе хотят сказать, предлагая что-нибудь выпить. Вместо «спасибо», или «прости», или «я на твоей стороне» они говорят: «Хочешь кофе?» Или: «Угостить тебя пивом?» Или: «Две рюмашки за мой счет».

Мира бросила мусор в контейнер. В окнах соседей горел свет. Двери были закрыты.



Давид вывел команду из раздевалки на улицу, сегодня они будут тренироваться в лесу. Он заставил их отжиматься, и никто не старался так, как Бубу. Мальчишка в следующем сезоне, возможно, и играть-то не будет – в юниоры он уже не пройдет по возрасту, а до старшей команды не дотягивает, но сегодня он пришел сам и выкладывался по полной. Давид заставил их бегать, и Филип всякий раз приходил первым. В следующем сезоне этот мальчик выстрелит, и все увидят, на что он способен. Они скажут: «Он вырос за ночь». Да, конечно, не считая того, что с пяти лет он вкалывал каждый день, не считая того, что он и его мама отдали хоккею все. «Вырос за ночь». Как же. Человек жизнь на это положил.

Давид заставил их перетягивать канат, и Лит чуть плечо не вывернул от усердия. А Амат? Амат не говорил ни слова, но выполнял все упражнения, все, что ему велели.



Генеральный директор стоял на опушке, достаточно близко, чтобы все видеть, но достаточно далеко, чтобы его заметили. Он вспотел. На парковку перед ледовым дворцом въехал большой автомобиль, из него вышли Кевин и его отец, который до сих пор на тренировках никогда не показывался. Кевин был уже в форме, он побежал к товарищам, по лесу разнеслось ликование – его чествовали, как короля.

Генеральный директор стоял на краю опушки, Давид стоял среди своих парней и жал руку отцу Кевина. Взгляды директора и тренера на секунду пересеклись, несмотря на расстояние, затем директор повернулся и отправился обратно, к себе в кабинет.

Если бы Кевин явился в ледовый дворец, встал бы вопрос о принципах и последствиях. Директору, вероятно, пришлось бы попросить его посидеть дома, «пока все не успокоится». Но никто не может помешать парню тренироваться в лесу.

Так уговаривал себя каждый.



В другой части города, из частного дома на Холме вышла мама Кевина с мусорным пакетом в руке. Заплаканная, от усталости и всего остального, – но свежий макияж скрыл следы слез. Она открыла контейнер, спина прямая, взгляд решительный. В окнах соседних домов горел свет.

Где-то открылась дверь. Чей-то голос позвал:

– Не хочешь выпить кофе?

Потом открылась дверь в другом доме. И еще в одном. И еще в одном.



Сложные вопросы, простые ответы. Что такое общество?