Механика хаоса

Прямо над водой висел лунный серп, хотя холмы азиатского берега еще ласкало солнце. На набережных загорались фонари, в небе летали стаи бакланов. К Эмме подошел Левент. Он спрашивал себя, что здесь делает эта двадцатилетняя девчонка, француженка, такая худенькая и такая непростая. «Это опасно, это очень опасно. И она стоит мне кучу денег. Но ничего, когда я ее трах-ну, все наладится». Левент часто пользовался услугами эскорт-девиц, но все они были в теле и в большинстве случаев лишь недавно приехали из Москвы. Как Катюша. С русскими девушками не возникало никаких сложностей. «Мне никогда не хотелось с ними пройтись. Как, впрочем, и им со мной. А с этой…»

– На той стороне уже Азия, – сказал он.

– А ты, Левент, с какой стороны? Европейской или азиатской?

Он вытянул палец к тому берегу:

– Я из Анатолии.

– Это далеко отсюда?

– Это в другом мире. Но я живу в Анкаре.

– Ты женат?

– Да, у меня трое сыновей.

Она захотела прогуляться.

Решения принимала она.

Они дошли до Голубой мечети, а затем углубились в лабиринт узких улочек. На город, на залив и на Галатскую башню спускался вечер. Все рестораны были переполнены. Повсюду царила атмосфера беззаботной праздности. В некоторых заведениях на столах, махая платками, танцевали девушки. На набережных и в парках сидели целые семейства, закусывая на свежем воздухе. Во взглядах встречных прохожих Левент читал удивление: как этот пузатый турок с измученными глазами ухитрился подцепить такую красотку на десять сантиметров выше его ростом. В конце концов это могло создать ему проблемы, но он решил на них плюнуть: «Да пошли вы все…»

В одном из крытых переходов, выходящих на улицу Истикляль, он остановился перед лавкой, торговавшей яйцами и сыром. После краткого разговора с Левентом хозяин лавки пригласил их в подсобное помещение, примыкавшее к подвалу. Они спустились на несколько ступенек и оказались в средневековом коридоре со сводчатым потолком. Рассеянный свет с улицы через слуховое окно падал на три стоявших в ряд бочонка. Торговец поднял крышку с первого и направил на него луч фонаря. Эмма, заинтригованная, сделала шаг вперед. В бочонке лежало что-то золотисто-серое, отливавшее перламутром и бриллиантовым блеском.

– Что это?

– Попробуйте.

– Это икра?

– Русская, белужья. Это рыба семейства осетровых.

К Эмме подошел Левент.

– Можно? – спросила она.

– Будьте как дома.

Она погрузила ложку во влажную массу и с улыбкой повернулась к Левенту:

– Хочешь?

Ему не терпелось вернуться в отель. С собой он нес жестяную банку, наполненную икрой. Он остановил такси, плюхнулся на продавленное сиденье и поцеловал Эмму. В первый раз. В номере она побежала на балкон и крикнула: «Смотри!» Как всегда по субботам, город веселился; с каждой излучины Босфора неслись звуки музыки в стиле восточного техно. На палубах кораблей, обращенных в ночные клубы, двигались танцующие пары, похожие на рыб в аквариуме. Он прижал ее к перилам и поцеловал в затылок. Его руки скользнули по ее груди и нырнули ей под юбку. Он стянул с нее трусы. Эмма напряглась, но продолжала смотреть в ночь. Ее глаза блуждали по чернильному небу, в котором то тут, то там взрывались огни фейерверков. От фосфоресцирующих бликов на поверхности Босфора взор у нее затуманился.

На следующее утро она проснулась первой:

– Смотри, еще осталось немного икры на завтрак!

Он привязал ее запястья к спинке кровати и положил ей на грудь ложечку черной икры.

– Холодно! – крикнула она.

Он наслаждался ее худым и бледным телом, кусал ее торчащие соски, шарил языком у нее во рту и в промежности и искал в ее глазах то, о чем она не говорила вслух. Он довел ее до оргазма. Ему хотелось провести с ней так весь день и еще много-много дней, не отрываясь от нее ни на минуту, но ему надо было уходить.

– Я вернусь около шести. Улетаем завтра утром, в одиннадцать. Прямой рейс до Валлетты. Если захочешь прогуляться, пожалуйста…

За дверью он сообразил, что забыл в номере один из двух своих мобильников, и вернулся, но решил, что оставит телефон ей – вдруг она ему позвонит.

– В списке контактов мой номер идет первым. Поняла?

– Поняла. Но я не буду тебе звонить. Пока! Удачного дня.

Она снова заснула и проспала до середины дня. Снилась ей какая-то бессмысленная чепуха. Она встала, приняла горячий душ, заказала в номер яичницу и грейпфрутовый сок и устроилась на балконе. Завтрак она не доела, и к ее тарелке слетелись птицы. Она открыла мобильник Левента – не столько из любопытства, сколько ради того, чтобы убить время. Быстро просмотрела его почту, эсэмэски и список контактов, с удивлением обнаружив в нем имя одного из своих бывших «клиентов» («Хотя он был больше чем просто клиент»). Потом она перерыла его сумку и, кроме одежды, нашла в ней фаллоимитатор.

В ванной она перетряхнула его несессер, набитый лекарствами, среди которых оказалась пачка виагры и аптечный пузырек с белым порошком. Она облизнула палец, сунула в пузырек и провела им по языку. Кокаин.

Вернувшись, он застал ее во взвинченном, чтобы не сказать агрессивном настроении, и поинтересовался, успела ли она пообедать.

– Да, яичницей.

– Ты ничего не ешь…

– Не хочу превратиться в жирную корову. Я и так набрала лишний вес.


На следующий день он высадил ее возле дома в Валлетте, где она снимала студию, и не смог удержаться от вопроса («Зря я ее об этом спрашиваю. Она меня просто отошьет. Она и так играет со мной, как кошка с мышью…»):

– Как тебе Стамбул?

– Обалденно. Босфор – это нечто. Ну, пока!

– Когда мы увидимся?

Она засмеялась:

– На этой неделе я занята. Позвони через недельку, а там видно будет.

Она стояла на тротуаре, но смотрела на него как из другой вселенной. Левент понял, что ради этой женщины готов на все.





3




Лептис-Магна, Ливия

Первое посещение древнего города. Левент летел с Мальты и обещал присоединиться ко мне в 15 часов. Мои «телохранители» всю дорогу гнали как безумные, потому что договорились, что в одной из ближайших забегаловок (когда-то я сам ходил туда обедать) им приготовят шашлыки, и в результате мы приехали на два часа раньше. Я, не надеясь на успех, предложил им оставить меня в Лептис-Магне (при Каддафи полицейские ни за что мне этого не разрешили бы). Без этих психов за спиной я чувствовал себя намного лучше. Итак, я в одиночестве двинулся по decumanus[16] – прямой и широкой дороге, выложенной почти идеально сохранившимися плитами, и пересек город с востока на запад. Солнце палило так, что, казалось, выжгло все живое в округе.

На пересечении decumanus и cardo[34] я остановился под триумфальной аркой, возведенной в честь приезда императора Септимия Севера в этот родной для него город. В ту эпоху Лептис-Магна существовал в ритме Рима, сверяя, если можно так выразиться, свою жизнь по римским часам. Как написал Питер Браун, Лептис представлял собой один из «островков гражданской гордости. Рассеянных римлянами по всей Северной Африке». Крупные дельцы, умение красиво жить, термы, salute per aqua (по-нашему – спа), ораторы, юристы, гладиаторы… Кстати, в том же 203 году у подножия Капитолия была построена еще одна арка в честь Септимия – одна из жемчужин Вечного города. Рим избрал себе африканского принцепса. Карфаген был отмщен.

Я узнавал каждый памятник, каждое строение, каждую улицу, но в тот день камни окрасились в цвет выкопанных из-под земли костей; они говорили со мной не так охотно, как в моих воспоминаниях, – возможно, потому, что я сам, понимая, что им грозит, смотрел на них другими глазами и ни на миг не забывал, что история – штука долгая. Ничто не длится вечно. Все меняется. Колесо крутится, и все когда-нибудь проходит, даже самое плохое.

В конце XIX века в Судане уже существовало Исламское государство, руководимое неким Мухаммадом Ахмадом ибн Абдуллахом, провозгласившим себя Махди, то есть Спасителем. Махди приказал убить британского губернатора Чарльза Гордона, известного как «Гордон-паша», а также всех египтян и значительную часть суданцев, обитавших в Хартуме. Сам город был разграблен и разрушен. Через 15 лет Махди умер, и больше о нем никто не вспоминал. «Человечество формируется», как, перефразируя Вико, говорил Мишле. Народы складываются и распадаются благодаря собственной энергии, «как порождение своей души и своих постоянных действий». А время течет себе, и ничто не в силах остановить его ход.

Воспетое Вергилием золотое солнце ласкало камни Лептиса. Я шагал по раскаленной сковородке. В горячем воздухе роились пчелы. Я проследил за ними глазами, пока они не исчезли в тени храма, заросшего пышными кустами каперсов и мелиссой. Времянка, в которой мы когда-то жили, казалась нетронутой, и я решил, что обязан совершить паломничество. Я отправил эсэмэску Энцо, который наслаждался статусом пенсионера в своем тосканском доме: «Привет, Энцо. Я в Лептис-Магне. Ничего не изменилось, только власть над духом захватили пески. Пока что. Baci[17]. Гримо».

Я толкнул дверь барака и отшатнулся. На полу, в жаркой духоте, лежало человек десять африканцев. При виде меня они вскочили и, сбившись в кучку, отступили к дальней стене, словно испуганные животные. Их глаза горели страхом. Они были худые, истощенные, явно нездоровые. Некоторым явно не было и пятнадцати лет. Один из них, парнишка по имени Ахмед, говорил по-английски.

– Мы из Сомали, – сказал он. – Мы хотим попасть в Германию или во Францию, но уже два года не можем выбраться из Ливии.

Настала моя очередь объяснить, кто я такой и зачем сюда явился.

– Значит, вы начальник? – спросил Ахмед.

Я понял, что эти рабы и есть те самые «археологи», о которых мне говорил Муса. Они были единственными живыми существами в городе, в тот день представшем передо мной мертвее мертвого, как будто душа Лептиса увяла, засохла и упала на развалины. Я уверил их, что никакой я не начальник, просто приезжий эксперт. Они, в свою очередь, рассказали мне, что уже два года находятся во власти ливийских бандитов, которые заставляют их работать, грозя в любую минуту убить. Тут до меня донесся шум мотора, я вышел и быстрыми шагами направился прочь от барака.

Появление Левента не могло пройти незамеченным. По decumanus неслись три черных «шевроле» и «фиат» моих «телохранителей». Из второй машины выскочил Левент и, улыбаясь во весь рот, бросился мне навстречу. Я узнавал в нем энергию, бившую ключом в его отце. Как всех, помешанных на деньгах, перспектива сорвать большой куш приводила его в возбуждение, облегчавшее его общение с другими людьми, особенно с теми, в ком он нуждался. После краткого, но дружественного приветствия он даже спросил меня, как поживает Рим – я еще удивился, что он помнит ее имя. Я последовал за ним в блочное строение, недавно специально построенное близ порта для хранения предметов, предназначенных на экспорт.

В главной комнате было прохладно – работал кондиционер. Я увидел металлические контейнеры, в которые были упакованы статуи и мраморные фризы, и плоские деревянные ящики для переправки мозаик. Достав айфон, я начал фотографировать каждый предмет, пояснив Левенту, что должен составить карточки с описанием каждого экспоната.

– Это займет у меня не меньше трех часов…

Он решил вернуться в Триполи и пригласил меня вечером поужинать вместе в «Коринтии»:

– Лучше всего у тебя в номере. Там нас никто не потревожит. Я позвоню и закажу еду.

Это мог быть почти приятный вечер – мы уговорили бутылку «Чиваса», жуя резиновую пиццу, – если бы не необходимость держать ухо востро и практически беспрестанно врать. Я хорошо сознавал, что отныне каждое сказанное мной слово приобретает огромную важность. Необходимость играть эту новую роль действовала на меня возбуждающе, хотя и требовала постоянной концентрации внимания, – а проговорили мы до двух часов ночи. Кроме того, меня смущало его сходство с отцом. Зато он вел себя совершенно непринужденно (привык вести двойную, если не тройную жизнь), обращался ко мне с почтительной симпатией, демонстрировал приподнятое настроение и трещал без умолку. Лишь позже, восстанавливая в памяти каждую деталь нашей беседы, я сообразил, что он не сообщил мне ничего существенного, если не считать его признания в том, что он без памяти втрескался в молоденькую француженку по имени Эмма. Он и про Рим меня расспрашивал с единственной целью – перевести разговор на эту самую Эмму. На следующее утро, проснувшись с легкой головной болью, я вспомнил еще одну вещь: он сказал, что уже переправлял морем ценности на Мальту: «Но сбыл по дешевке. Вот почему ты мне нужен».





4




Валлетта, Мальта

Рифат только что имел долгий телефонный разговор с послом, все еще находившимся в Париже. Воспользовавшись его отсутствием, он установил что-то вроде внутренних правил для работающих в посольстве стажеров. Большинство из них крайне смутно представляли себе, что такое субординация. Буквально накануне ему пришлось сурово отчитать одну студентку «Сьянс-По». В проекте документа, над которым он трудился уже неделю, отдавая частями печатать своей секретарше, он настаивал на том, чтобы все стажеры, вернее стажерки («эти соплячки»), подчинялись лично ему и беспрекословно выполняли все его требования. Оставалось дождаться посла и дать ему на подпись свой draft[18]. Он как раз размышлял, как это сделает, когда из-за перегородки послышался громкий голос секретарши:

– Рифат! Посол на проводе! Что-то срочное.

– Я же только что с ним разговаривал.