Механика хаоса

Как и во всех мальтийских домах, здесь был балкон. Сам дом, весьма скромных размеров, приютился под скалистым обрывом. Вокруг расстилались полосы иссушенной земли. Участок ограждала невысокая каменная стена. Суровую красоту пейзажа оживляла лишь серебристая листва оливковых деревьев.

– Настоящая пустыня! – воскликнул Брюно.

– Летом – да, похоже на пустыню. Но весной все эти клочки земли возделывают.

За домом располагался бассейн, а на его бортике спала, лежа на животе, женщина. Абсолютно голая, если не считать солнечных очков. В верхней части правой ягодицы у нее была татуировка в виде небольшой свастики. Священник положил руку на плечо Брюно, остановившись на приличном расстоянии, и покашлял, привлекая к себе внимание. Женщина поднялась и завернулась в полотенце.

– Простите, не слышала, как вы подошли. Кого-нибудь ищете, святой отец?

– Извините, что потревожили ваш сон. Мы хотели бы поговорить с Луи Камилльери.

– Он позавчера вечером ушел на лодке в море. Должен скоро вернуться. Я сама его жду. Но давайте зайдем в дом, не стоять же на солнце.

Она провела их в большую комнату с включенным кондиционером и ушла одеться.

– Вы знакомы с этим Камилльери? – спросил Брюно, оглядывая комнату. Минимум современной мебели, похоже итальянской. На стенах – яркие пятна восточных ковров ручной работы. За стеклянной дверью – море.

– Видите ли, на Мальте все всех более или менее знают, – ответил священник. – Возможно, он учился у меня, когда я преподавал в колледже Святого Алоизия.

– А женщину?

Отец Питер закатил глаза:

– В первый раз вижу. И никогда о ней не слышал.

– Заметили у нее…

– Подозреваю, вы умираете от жажды! – Она вошла с кувшином лимонада и тремя стаканами. В ее речи угадывался легкий немецкий акцент. Она успела надеть короткое желтое платье с голыми плечами, подчеркивавшее ее атласный загар и открывавшее бесконечно длинные ноги. Брюно сидел в кресле, истекая потом. Он устал от этой жары, а вид белокурой сирены выводил его из равновесия. «Женщины этого острова не перестают меня изумлять. Никогда бы не подумал, что у рыбака может быть такая жена. Я привык к женам рыбаков с острова Сен, всегда одетым в черное». Он помимо своей воли вздохнул, представился и без всякого воодушевления сказал:

– Мы ищем информацию о подпольном иммигранте, который на прошлой неделе умер в больнице.

– Бедные люди, какой ужас им приходится переживать! Луи иногда рассказывает мне, с чем встречается в море. Разумеется, мы не можем приютить их всех, правда, святой отец? Но при чем тут мой муж?

– У нас есть данные, что он ездил в больницу «Матер Деи». Он мог бы кое-что нам сообщить.

– Я знаю, что у него есть престарелая тетка, она лежит в больнице. Раз в неделю он обязательно ее навещает.

– Ваш муж выходит в море каждый день?

– По возможности, да. Для него это не только работа, но и страсть. Кроме того, у нас своя фирма по вторичной переработке металлолома в Бланьяке, это под Тулузой. Он без конца туда мотается. Я вижу его гораздо реже, чем мне хотелось бы.

Брюно и отец Питер простились с хозяйкой дома, оставив ей свои номера телефонов.

– Простите, я не представилась. Меня зовут Мерседес. Знаю, с моим акцентом это звучит дико.

– Вы уроженка Мальты?

– Мой отец до пенсии работал в местном аэропорту как представитель «Люфтганзы», а потом вернулся в Шварцвальд. Но моя бабушка поселилась на острове сразу после войны.

– Еще один вопрос. До нас к вам кто-нибудь заходил?

– Нет. Никого не было. Слава богу. Мне и так неловко, что вы застали меня в костюме Евы – ведь это так называется, святой отец? Ой, я же не угостила вас чипсами! А может, хотите маслин? У нас свои, из сада. Все французы любят маленькие маслины…

Вечером Мерседес позвонила отцу Питеру. Она рыдала. Ни о костюме Евы, ни о маленьких маслинах больше не было и речи. Лодку ее мужа обнаружили дрейфующей возле скалистого острова Фильфла. Пустую. На следующее утро полиция передала Брюно запрашиваемые им сведения. Луи Камилльери, 52 лет, профессиональный рыбак. Подозревался в незаконной ловле тунца (после выборов дело против него закрыли). Занимался мелким предпринимательством, представлял, подобно многим мальтийцам, сразу несколько компаний; на протяжении двух лет сотрудничал с итальянской дизайнерской фирмой; заработанные деньги вложил в бизнес по вторичной переработке металла и утилизации старых автомобилей во Франции. Сожительствует с Мерседес Бауманн, 31 года, немкой по национальности, бывшей манекенщицей, в настоящее время не работающей.





4




Торбей-Пирог, пригород Парижа, Франция

Обстановка в Торбее – Большом Пироге, как Гарри объяснил Брюно во время их очередной встречи, накалилась. Участились случаи нападения на школьников, условных «очкариков». Каждый, кто получал хорошие оценки, не оскорблял учителей, не посылал воспитателей и не нюхал в туалете клей, подвергался угрозе быть жестоко избитым. Показательные экзекуции перенеслись с автобусной остановки в подвальное помещение самой школы.

Салафиты продолжали следить за поведением женщин: какой длины у них юбки, с кем они общаются, носят ли хиджаб, но одновременно предлагали специальные программы обучения мальчикам до 16 лет. На пустырях возле жилых домов для них устраивали спортивные тренировки. Дыхательные упражнения и упражнения на укрепление мускулатуры конечностей и мышц пресса. Мальчишки червяками ползали по траве под грубые окрики неизменного бородача в пятнистом спортивном костюме.

Туннель, выходящий на парковку внешнего бульвара, был превращен в книжный развал. Продавали Коран – в дорогих зеленых обложках с золотым тиснением, изданный в Ливии или Египте, на арабском и французском языках, в переводе так называемых «мусульманских знатоков», с предостережением против других переводов, «лишенных научной достоверности».

Столы ломились от антисемитской литературы на арабском, французском и английском. Были издания для детей, с картинками. «Моя борьба», «Битвы Мухаммеда», «Протоколы сионских мудрецов» или их адаптированная версия «Словарь сионистского обмана», «Иудейские термины: не верьте!» (в этом труде читателя призывали говорить не «Ближний Восток», а «Исламский Восток»; не «стабилизация», а «капитуляция»; не «израильтяне», а «евреи»; не «холокост», а «миф о нацистских крематориях»).


«Книготорговцы» встречали постоянных покупателей приветственными возгласами и комментировали свой товар. На отдельном столике были выложены произведения Селина, особо любимого подростками, в том числе – добрая сотня пиратских изданий «Безделиц для погрома». Рядом с кассой – стопка открыток с фотографией писателя (исхудавший Селин по возвращении из ссылки, с зачесанными назад волосами и издевательской улыбкой на губах, в Медоне, у порога дома 25-б на шоссе Гард). Открытка полагалась каждому, кто купил не меньше двух книг.

В медиатеке, отстроенной после двух пожаров, каждый понедельник собирался дискуссионный клуб для обсуждения «главных проблем современности». В реальности его все более многочисленные участники обсуждали одну и ту же проблему: «великий обман 11 сентября». Им показывали видео вручения Нобелевской премии Дарио Фо, выступления русского генерала и арабских и венгерских интеллектуалов, интервью с очевидцами происшедшего, закольцованную пленку с кадрами обрушения башен. Особое внимание уделялось разбору книги Тьерри Мейсана «Чудовищный обман».

Гарри часто говорил Брюно, что их городок – это клетка со стеклянными прутьями. Его обитатели постоянно сталкиваются друг с другом на тропках, проложенных от одного жилого комплекса до другого, узнают друг друга издали, но никогда друг на друга не смотрят. Держись от всех подальше – таково правило безопасности, и, если хочешь выжить, лучше его соблюдать. Гарри много раз встречал месье Бухадибу в книжном туннеле, иногда даже возле одного и того же лотка, но, хоть они и хорошо знали друг друга, ни разу даже не поздоровались.

Старик приходил сюда убить время, а мальчик – разжиться бесплатными книгами, которые потом можно обменять на другие. Как-то раз он отдал одному зеваке сразу три экземпляра «Протоколов» в роскошном издании за потрепанный томик «Человека, который смеется» Виктора Гюго в бумажной обложке.

В тот день в туннель доставили сразу несколько ящиков с новыми книгами. Новость быстро распространилась по спящему городку, и на развале собралась целая толпа. Гарри почувствовал, как кто-то протискивается у него за спиной и подбирается к старому Бухадибе. Мальчишка лет двенадцати ловко вытянул у него бумажник из заднего кармана брюк. Гарри схватил парня за плечо, сделал знак старику, и все трое выбрались из толпы. Воришка по-прежнему сжимал в руках бумажник. Постанывая от боли (Гарри с ним не церемонился), он вернул украденное и попросил у старика прощения. Бухадиба взглянул Гарри в глаза и пробормотал слова благодарности.

После этого случая у старика и мальчика вошло в привычку встречаться на скамейке перед входом в парк, подальше от шоссе, над взбегающими на склон холма домами. Старика трогала доброта Гарри. Он и вообразить себе не мог, что чернокожий подросток окажется не мерзким выродком, как остальные. Тем более подросток, состоящий на службе у Биляла. Почти на каждое свидание паренек приносил ему скромный подарок: плитку его любимого швейцарского шоколада, пакетик фиников, журнал, а один раз даже – серебряную хамсу, «руку Фатимы», которую старик положил в чуть было не украденный бумажник, с того дня ставший для него вдвойне ценным, хотя деньги в нем водились редко.

Оставаясь один, старик часто думал, что в поведении Малыша, как он его называл, скрывается какая-то тайна, но в конце концов перестал ломать себе над этим голову и просто радовался их взаимной привязанности. «Как только Малышу удается выживать в этом аду? Понятия не имею. Видно, в нем есть сила». Благодаря этой силе парень успокаивал его страхи. Бухадиба вынужден был признаться себе, что с родными сыновьями он никогда не вел таких душевных разговоров, как с Гарри.

Встречаясь, старик и мальчишка по непонятной причине испытывали ощущение счастья. Гарри любил Бухадибу и самого по себе и за его отношение к нему. Он вел с ним долгие беседы; описывал, какой должна быть идеальная футбольная команда (антипод «Пари Сен-Жермен», которую он ненавидел); как жили в России во времена Анны Карениной; что за повадки у лис, по ночам повадившихся рыться в городских помойках, но чаще всего говорил про Африку, какой представлял ее себе по рассказам отца. Старик вспоминал свое детство в Сетифе и при этом так напоминал Гарри отца, что ему хотелось назвать его папой.

Папа Буха.

В тот вечер погода стояла ясная, на небе – ни облачка.

Старик, не глядя на Гарри, пробурчал, что куда-то испарились подручные Биляла, по его выражению «наемники». Он говорил как будто в пустоту и тут же мысленно себя обругал. «Какая муха меня укусила? Зачем я поминаю этих поганцев перед мальчиком?» Гарри смотрел перед собой, блуждая взглядом по скоплению одинаковых домов.

– К сожалению, эти уроды скоро вернутся.

– А где они?

– В Ливии, в клубе «Средиземноморье».

– Ты знаешь, что я их боюсь?





5




Отель «Бово», Восьмой округ Парижа, Франция

В своей трехкомнатной квартире на улице Бель-Фёй Ламбертен слушал новости по BBC, одновременно сражаясь с тостером. В 8 утра раздался звонок в дверь. Обнаружив на коврике стоящего навытяжку полицейского с мотоциклетным шлемом в руке, он понял, что катастрофа неминуема.

– Извините, шеф, я только что с площади Бово. Вас ждут на совещании у министра. В восемь тридцать. Машина внизу…

Министр сидел за столом; трое его сотрудников – напротив. Ламбертен узнал коллегу, Буле, – тот выглядел уставшим и каким-то беспомощным. Один стул пустовал, и советник министра указал на него Ламбертену, приглашая садиться. Министр едва кивнул ему и предложил высказаться Буле.

– Ламбертен, мы тебя сегодня утром выдернули без предупреждения, но дело не терпит отлагательства. Один журналист предупредил нас, что его информационный сайт ведет расследование о деятельности твоего подразделения. Ничего хорошего они не напишут…

– В чем конкретно меня обвиняют?

– Буду с тобой честен: чуть ли не во всем. В твоих методах, в твоих кадрах, в твоей независимости.

– Не думаю, Ламбертен, что буду первым, кто скажет, что вы действуете полностью бесконтрольно, – сказал министр. – Но времена изменились. Изменилась и разведка. Следует шагать в ногу со временем. Использовать интернет, социальные сети, технические возможности… Пора проститься со старыми дедовскими методами. Мы должны служить образцом для остальных. Прозрачность – не пустое слово. Не зря Главное разведуправление было распущено. Я лично позвонил владельцу этого сайта – да вы его знаете. Он по-своему прав, когда говорит, что вы порой ведете себя как какой-нибудь шпик из прошлого века. Я пообещал ему, что в ближайшее время «вилла» будет закрыта, а ваши сотрудники переведены в другие, не столь экзотические подразделения. Взамен он дал слово, что не будет публиковать материал и ограничится статьей о необходимости реорганизации полиции и службы разведки ввиду роста террористической угрозы.

Ламбертен и правда знал этого журналиста, водившего дружбу с министром и вовсю пользовавшегося своей связью с ним. «Он годами выдавал себя за бога журналистики, пока не выяснилось, что он ходит на площадь Бово как к себе домой и регулярно получает конфиденциальную информацию, которую потом и сливает…» Ламбертен смотрел на дубы в парке, на лилии и газон, так тщательно подстриженный, что производил впечатление искусственного, на пышные кусты гортензий, на заросли рододендронов и клялся себе, что завтра же утром пойдет пройтись в лес Фонтенбло.

Перед его внутренним взором промелькнули лица министров, при которых он служил. Он видел гримасы одного, кустистые брови другого, черную фетровую шляпу третьего – этот говорил с сильным южным акцентом; он слышал их комментарии, их остроты, их сердитые реплики. Он замечал их слабости. «Что ни говори, а я неплохо развлекся». Этот кабинет никогда не был тем местом, где выставляют себя напоказ, но порой кое-какие тайны души прорывались здесь на поверхность. «Тайны души… Фу, какой пафос…» Ламбертен вспомнил, как каждое утро являлся на площадь Бово к одному из обитателей этого кабинета для обсуждения с глазу на глаз самых свежих данных разведки. Секретные разговоры, ужины для посвященных, заговоры, манипуляции, любовные скандалы, комбинации, финансовые махинации… Перед началом рабочего дня этот министр, в глазах которого никогда не таял лед, требовал предоставить ему подробный отчет о вранье и прочих пакостях, творимых теми, с кем он намеревался встретиться в Национальной ассамблее, за ресторанным столиком или даже на ближайшем заседании Совета министров. Первым делом его интересовало все, что связано с сексом. Он с наслаждением вникал в подробности историй, способных погубить репутацию его врагов, а главное – его друзей. Его предшественники в принципе занимались тем же, но этот министр – в общем и целом человек достойный и хороший управленец – почему-то ловил неизъяснимый кайф, копаясь в чужом грязном белье.

Большинство этих деятелей считали себя могущественными людьми и в каком-то смысле ими были. Но потом они сходили со сцены, и о них мгновенно забывали.

Ламбертен помнил наизусть имена всех министров начиная с 1958 года. Из головы выскочило одно-единственное: депутата от департамента Приморская Шаранта, который надолго в этом кабинете не задержался. Как же его звали? Это было в 19… Голос министра вырвал Ламбертена из его раздумий:

– Итак, я прошу вас сегодня же собрать всех ваших сотрудников и объявить, что в ближайшее время вы сдаете нам ключи и передаете все свои компьютеры. Дату назовете сами. Как только вы будете готовы, я вышлю на место бригаду. Что касается вас, я даю вам обещание, что лично займусь вашим трудоустройством. Вы не будете в обиде…

Министр подвел итог убийственного доклада Буле. Ламбертен поднялся и сказал, что, разумеется, сделает все, чего желает господин министр, после чего попросил разрешения откланяться.

Во дворе он подозвал водителя и велел ему ехать на «виллу». К полудню собрались почти все члены команды. В Сети уже появился посвященный Ламбертену материал под названием «Несколько вопросов о прошлом великого сыщика». Многие из сотрудников успели его прочитать. Несмотря на интригующий заголовок, ничего конкретного в публикации не было, хотя некоторый неприятный запашок в ней ощущался. Ламбертен произнес лаконичную, лишенную какого бы то ни было пафоса речь:

– «Вилла» закрывается. У нас больше нет крыши над головой. Наш отдел фактически распускают. Сделать это нетрудно: по документам нас не существует. Все мосты сожжены. У нас есть несколько дней, максимум пара недель, чтобы организовать свой отход. Рекомендую всем вести себя с предельной осторожностью. Они будут цепляться за каждую мелочь, не считаясь со средствами.

Брюно задал щекотливый вопрос: как быть с его юным осведомителем из Большого Пирога. Нельзя же бросать его там одного на верную гибель.

– Всех своих помощников мы защитим. Продолжайте с ним встречаться, но в обстановке полной секретности. Посоветуйтесь с комиссаром Торбея, он надежный парень. В этом конверте – небольшая сумма на расходы. Постарайтесь вытащить его оттуда без лишнего шума. Улучите удобный момент.