Механика хаоса

Представитель посольства Рифат Деметер, с утра встревоженный, считал и пересчитывал членов группы. Этот дипломат лет сорока, с очень смуглой кожей, длинными костлявыми руками, короткими черными волосами с залысинами на висках, носивший очки в прямоугольной оправе, был одет в элегантный льняной костюм белого цвета. Представляясь, он любил со смешком сообщать, что «попал на Набережную[7] благодаря «восточному конкурсу», когда министерству пришлось, отражая, а отчасти и предвосхищая дух времени, доказывать, что в числе его сотрудников есть люди разного происхождения и с разным жизненным опытом».

– Ничего не понимаю, – сказал он, глядя в сторону лифта. – Вместе с водителем нас должно быть пятеро… Кажется, кого-то не хватает…

В этот миг входная дверь распахнулась и в холл, стуча каблуками босоножек по плиточному полу, быстрым шагом вошла девушка дет двадцати. Стройная, в джинсах и майке без рукавов, с куфией, повязанной вокруг шеи.

– Эмма! А я уж хотел просить на ресепшене, чтобы тебя разбудили! Совсем забыл, что ты живешь в городе.

– Привет, – бросила она, ни к кому конкретно не обращаясь и прикрыв глаза рукой, словно ее слепило солнце.

Собравшиеся, еще полусонные, коротко представились друг другу. Никто друг друга не разглядывал. Тут раскрылись двери лифта, и холл заполнили громкие звуки голосов. Рифат вздрогнул и поспешил поприветствовать вновь прибывших – американских журналистов, – пояснив остальным: «Команда CNN. Приехали снимать репортаж в Триполи». Подоспели носильщики, тащившие чемоданы и съемочное оборудование.

Рифат повел «гостей» к черному микроавтобусу. Водитель включил кондиционер. «Здесь ледник», – в полутьме пробормотала Эмма. Дорога тянулась мимо холмов Флорианы, пересекала спящие города и утопавшие в тени деревни. Свет фар выхватывал из сумрака фигуры пешеходов в спортивной одежде – силуэты без лица, механическая походка…

В Мнайдре их встретил представитель Министерства туризма – бородач в бейсболке. По тропе, проложенной через песчаную равнину, он повел их к месту. Блестел в лунном свете защитный купол над храмами. Негромко шумело море. Воздух был напоен средиземноморскими запахами.

Эмма – французская студентка, приехавшая в Валлетту на стажировку, шла, опустив голову, рядом с Рифатом Деметером, который был в новеньких конверсах, говорил слишком громким голосом и вел себя с преувеличенной вежливостью. По другую руку от него шагала Жаннет – журналистка с зелеными глазами и горькой складкой вокруг рта. Процессию возглавлял друг Рифата, турок Левент Демир, державший наготове пачку сигарет.

По ту сторону храмов виднелись белесые отблески газовых фонарей.

– По всей видимости, американки, – заметил мальтиец.

– С этим надо что-то делать, – отозвалась Жаннет. – Из-за их ламп мы не увидим звезды.

Они сели в кружок на расстеленных одеялах.

Луна накрыла живую гладь моря светящейся пленкой, на поверхности которой то тут, то там вспыхивали волокна серебристой пены. У каждого из сидящих возникло смутное ощущение единения с чем-то, превосходящим их понимание.

– Никогда не видела такой яркой луны, – шепотом, словно боясь собственного голоса, произнесла Эмма.

– И наверное, такой большой, – подхватил турок. – Кажется, она к нам приближается.

Бородатый мальтиец излагал историю храмов:

– Они были построены мореплавателями, прибывшими из глубины Средиземноморья в начале четвертого тысячелетия до Рождества Христова, которые умели поднимать и перемещать камни колоссальных размеров. Ученых до сих пор поражают их знания небесной механики. Сегодня – день солнцестояния. Скоро взойдет солнце, и вы станете свидетелями небывалого зрелища. Первый солнечный луч проникнет в отверстие, выдолбленное в скальном массиве, и упадет точно в центр алтаря, на котором жрецы приносили жертвы.

– Человеческие жертвы? – спросила Эмма.

– Археологи нашли только кости животных, но это ни о чем не говорит.

Они поднялись и стали ждать восхода. Американки по ту сторону комплекса погасили свои фонари. В небе, на востоке, забрезжил бледный свет, обозначив линию горизонта. Мальтиец взглянул на часы и взмахом руки пригласил всех зайти в храм и остановиться во втором помещении: «У нас есть примерно пять минут».

Вспышка света застала всех врасплох: из амбразуры в толстенной стене храма возник, озарив алтарь, ярко-красный луч. Его появление было встречено приветственными криками. Вероятно, американки тоже что-то увидели, потому что и они закричали.

Зрители сбились плотнее друг к другу и уставились в одну точку, словно хотели все вместе войти в зону горячего свечения, которое продолжалось еще несколько секунд. Затем, взволнованные только что пережитым, они наблюдали, как встает рассвет.

– Ничего особенного, – сказала Эмма. – Утро как утро.

– «Розовые персты зари», – ответила Жаннет.

Нахлынувший свет разлился по глади моря и равнине, гоня ночные тайны прочь, в низины долин; он обозначил очертания храмов, вырвав их из тени, и едва не ослепил присутствующих. Позже Жаннет вспоминала о непередаваемых ощущениях, которые она тогда испытала. «У меня было чувство, – говорила она Рифату, – что солнце ласкает меня изнутри. Как будто его первые лучи просочились через поры моей кожи и щекочут мои нервные окончания».

Запел жаворонок.

Вслед за его трелью послышались странные, хриплые, неразборчивые звуки, похожие на заклинание; они звучали приглушенно, словно долетали издалека, а на самом деле – из другого отверстия в каменной стене, известного как «окно оракула». От неожиданности все едва не подпрыгнули, и мальтийский чиновник, подавив смешок, сказал:

– Надо было вас предупредить. Это профессор показывает студенткам опыт.

– Профессор? – удивился дипломат.

– Отчасти профессор, отчасти – гуру. Он привез сюда группу женщин.

– Американок? – спросил турок.

– Кстати, они приглашают нас разделить с ними early morning breakfast[8].

Шесть полуодетых женщин разного возраста сидели по-турецки, подставив первым лучам солнца обнаженную грудь. Профессор попросил их одеться и встать. Это был уроженец Калифорнии – лет сорока, с короткой бородкой, в джинсах и индийской рубашке. Он объяснил, что является руководителем программы духовной инициации. В рамках этой программы он везет своих «студенток» по всему миру. Храм Мнайдры – первый этап их путешествия.

– Мы раз в месяц на несколько дней выезжаем из Пало-Альто.

– Ваша цель – достичь состояния дзен?

– Именно. Мы сосредоточены на поиске правильных вибраций.


– В шестидесятых был один фильм, – фыркнула Жаннет, – про зарождение свободной любви.

– Мы действительно черпаем вдохновение в некоторых философских идеях того времени, – кивнул калифорниец.

– Секс напрямую связан с духовностью, – добавила одна из американок.

Эта волнующая тема вызвала всеобщий интерес. Американки принесли термосы с чаем и корзинки с круассанами, которые ночью испек кондитер их отеля в Сент-Джулиансе. Несмотря на бриз, становилось очень жарко.

– Что до меня, то я черпаю вдохновение у двух французов, – сказал профессор дипломату. – У Лакана и Леви-Стросса.

– И давно ты этим занимаешься?

– Я начал три года назад.

– Судя по всему, дело идет хорошо.

– У меня набраны группы на два года вперед. Большинство моих клиенток заняты духовными исканиями. Но кроме того они стремятся к возрождению своей сексуальности. И надеются на новые неожиданные интимные встречи. На приятные сюрпризы.

– Ты хочешь сказать, что у них свербит между ног, – злобно бросила Эмма.

Дипломат предложил сделать групповое фото для сайта посольства. Эмма с недовольным видом села на корточки чуть впереди остальных, наклонив голову так, что волосы упали ей на лицо. Жаннет сообщила, что неважно себя чувствует.

– Просто немного устала, – сказала она. – Пройдусь до моря, подышу.

Она давно разлюбила без подготовки позировать перед камерой. Консьерж разбудил ее ни свет ни заря, и она едва успела чуть-чуть подкраситься. И потом, на горизонте маячила невидимая, но такая близкая Ливия, внезапно, но настойчиво напоминая ей, как много времени прошло. Она решительным шагом направилась прочь от группы, которая устраивалась на расстеленных одеялах. Эмма тоже откололась от спутников и, прыгая как коза, забралась на вершину храма, где замерла в задумчивой позе.

Через час Жаннет прибежала назад. Она тяжело дышала и громко звала на помощь. Первым ее крики услышал Рифат Деметер и бросился ей навстречу:

– Что случилось?

– Скорее! Вызывайте скорую!

– Зачем? Кому-то плохо?

– Двое африканцев! Дети! Они в ужасном состоянии. Они умирают!

Она опустилась на скамью, с трудом переводя дыхание. Рифат и Майк засыпали ее вопросами. В поле стрекотали насекомые, сухая листва издавала металлический треск. Жаннет отвечала невпопад, то и дело вскакивая и требуя вызвать машину скорой помощи.

В конце концов они все же поняли, что она столкнулась со страшно истощенной африканской девочкой-подростком, которая отвела ее в скальную пещеру, где лежал тяжелораненый юноша. «Он весь горит. У него разбита голова». Мальтийский чиновник позвонил в больницу «Матер Деи», а затем объяснил Рифату, что Жаннет, по всей видимости, нашла двух молодых сомалийцев, которые наряду с тысячами других попытались морем добраться до Европы: «Несколько дней назад возле острова Фильфла потерпело крушение жалкое суденышко с тридцатью восемью незаконными мигрантами. Все думали, что спастись не удалось никому».





9




Отель «Коринтия», Триполи, Ливия

Жаннет… Мы все радовались, узнав, что она будет на вечеринке у посла. Она – наряду с ледяным шампанским и провокативными остротами нашего хозяина – служила одной из приманок этих сборищ. В то время, то есть в восьмидесятые годы, это была очень молодая, стройная и невероятно привлекательная женщина. Никто никогда не заикался о ее связи с Вождем, хотя все были в курсе. Она часто ходила в цельнокроеном зеленом платье с открытыми плечами.

Я привык с недоверием относиться к этим амазонкам от парижской журналистики, которые поддерживали особые контакты с заурядными мелкими тиранами и превозносили их доблести. Во Французском институте Дамаска я познакомился с французской журналисткой, весьма близкой к Хафезу аль-Асаду. Ее репортажи и аналитические статьи, печатавшиеся в газете, каждый номер которой читатели ждали как скрижали Завета, на деле были частью широковещательной кампании по дезинформации мирового сообщества.

Я предполагал, что и Жаннет принадлежит к тому же типу. Но в ней была сумасшедшинка, исключавшая всякую расчетливость; она была настолько живой, благородной и неотразимой, что это как экраном защищало ее от осуждения, тем более что ее любовные приключения многих завораживали. Они воспринимались как некий вызов.

Вождь в самом деле питал к ней слабость. Он несколько раз в год встречался с ней в Париже, разумеется в глубокой тайне, в квартире одной из ее подруг по работе в «Либерасьон». В свою очередь, посол обязательно сообщал ему о каждом ее приезде в Ливию. Наряду с его коллегой и другом, послом Марокко и родственником короля, опытным дипломатом, пользовавшимся доверием Каддафи, Жаннет оставалась для него надежным источником информации, позволявшим ему разбираться в хитросплетениях мутной и взбалмошной местной политики и отсылать в Париж содержательные телеграммы.

Кстати, у нее был на Набережной друг, который показывал ей фотокопии поступивших из Триполи телеграмм, и в каждый свой приезд она старалась слегка смягчить позицию Вождя или хотя бы уточнить, что конкретно он имеет в виду. Я никак не ожидал, что спустя годы после падения Каддафи увижу ее в Триполи, пусть даже на экране телевизора.

Но я забегаю вперед. Итак, я торчал взаперти в «Коринтии», ограниченный в передвижениях своим номером и гостиничным лобби. Мне дали четкое указание не покидать отеля. С начала революции любой прохожий – домохозяйка, направляющаяся в магазин, мальчишки, играющие в мяч, – рисковал быть ни за что ни про что расстрелянным прямо на улице. Во время нашей встречи в каирском кафе «Нубиец» Брюс говорил мне, что революции (речь шла о событиях 68-го года) – изобретение народов, страдающих от меланхолии. Как, вероятно, и войны. Еще Ламартин заметил, что «Франция скучает». Вывод? «Нам нужна хорошая война…» Я услышал эту фразу из уст министра Лионеля Жоспена, которому надоел французский нейтралитет.

Французы скучают уже тридцать лет. Нетрудно догадаться, сколько ливийцев маялись от скуки при Каддафи. Большинство из них или не работали, или работали совсем мало; благодаря нефтяным деньгам им выплачивали пособия: они не страдали от голода, им предоставляли квартиры в типовых многоэтажках, позволяли гулять и устраивать в парках пикники… Но из всех свобод им оставили одну: свободу выбрасывать мусор из окна. Тысячи мешков с мусором валялись где попало, ветер сбивал их в кучи, гонял по побережью и развешивал на деревьях, расцвечивая пейзаж яркими пластиковыми пятнами. Теперь все изменилось. Выходить на улицу стало опасно. Я не мог даже пройти мимо резиденции посла, куда в былые времена он иногда приглашал нас на выходные. Мои попытки договориться с охранниками о посещении могилы Тургут-реиса («Турки за ней ухаживают. Тургут был великим джихадистом», – с восхищением сказал мне один из моих ангелов-хранителей) и построенной Мальтийским орденом часовню Святого Леонарда окончились неудачей. Мне было велено не дергаться, спокойно дожидаясь, когда за мной придут. По вечерам я подолгу засиживался перед телевизором. Наш президент успел побывать в Саудовской Аравии и рассориться с Россией; Исламское государство докатилось до Пальмиры, убивая по пути мирное население. Несчастная Сирия…





10




Отель «Таласса», Динар, Франция