Мелодия для саксофона

– Она была очень старая?

– В районе пятидесяти, а может, и больше.

– Спасибо, Виталик, – улыбнулась она.

Усов не проронил в ответ ни слова. Но Мирославе было уже не до него. Она уже полностью сосредоточилась на неизвестной.

Итак, Усов не видел, как она поднялась, но видел, как она спустилась.

Во время дежурства Сергея она, наоборот, поднялась, но затем из гостиницы так и не вышла.

«Прямо какое-то местное привидение получается», – подумала Мирослава.

Так как в привидения Волгина не верила, то пыталась найти объяснение исчезновению женщины естественным способом.

Но каким? Даму убили и спрятали труп. Однако сделать в гостинице это не так легко. Дама занимается воровством в номерах, является в гостиницу под видом солидной матроны, а покидает её, например, по пожарной лестнице. Ночью это куда ни шло. Но испарилась она среди ясного дня. Тётку на пожарной лестнице непременно кто-то бы заметил.

«А что, если это не тётка?» – мелькнула в голове детектива шальная мысль.

А кто?

Мирославе невольно вспомнился бородатый анекдот:

«Папаша мечется под окнами роддома в ожидании рождения ребёнка. Вдруг ему сообщают:

– Ваша жена родила!

Счастливый отец вопит:

– Мальчика?

– Нет.

– А кого?! – следует изумлённый вопрос».

«Так и у меня получается, – подумала Мирослава, – что, если это был мужчина?

Но что делать в гостинице переодетому женщиной мужчине?

Во-первых, здесь мог жить его любовник, которого он мог скомпрометировать, если бы пришёл в своём натуральном виде. Ведь у партнёра может быть семья, да и коллеги могут отнестись негативно, узнав о его нетрадиционной ориентации. Всё-таки мы, к счастью, живём не на Западе. Это первый вариант.

А второй – женщиной переоделся перед уходом из гостиницы тот, кто здесь жил.

Но зачем? Чтобы опять же пойти к кому-то на свидание? Или предаться пороку на стороне?

Ни один из вариантов исключить нельзя. Проверить почти невозможно».

Мирослава забралась в кресло с ногами и стала думать о том, как же ей не хватает Дона.

– О! – воскликнула она, – мне нужен сейчас Морис!

Она набрала номер агентства.

– Детективное агентство «Мирослава» слушает, – прозвучал в трубке голос Миндаугаса.

– Морис! Солнышко! Здравствуй!

– Здравствуйте, – произнёс он несколько растерянно, озадаченный её жарким приветствием.

– Морис! Пожалуйста, срочно узнай, кто прилетел в наш город ночью или утром в день убийства Самсоновой и кто улетел в этот же день поздно утром или в начале дня.

– Хорошо. Смотреть лиц обоего пола?

– Да, исключая детей и семей с детьми.

– А если семья без детей? – уточнил он.

– Их на всякий случай внеси в список.

– Вам позвонить в гостиничный номер или на сотовый?

– Лучше на сотовый, он будет со мной.


– Хорошо.

Сидеть в номере Мирославе абсолютно не хотелось.

Когда она пребывала в ожидании, то стены комнат имели странную тенденцию приближаться друг к другу, сужая пространство, одним словом – давили. Вот и сейчас они уже начали на неё давить. Поэтому она поспешно покинула свой номер.

Ряды пальм обрамляли ступени, спускающиеся на набережную. На самой набережной бродили толпы народа.

«И это в октябре-то», – подумала Мирослава.

Но она умела абстрагироваться от окружающих и даже среди людей умела чувствовать себя наедине с собой и природой.

Как это ей удавалось, неизвестно, но факт оставался фактом.

Над розовыми петуниями кружились огромные бабочки. Когда их крылья касались края лепестков, раздавалось характерное шуршание шёлка…

Две высокие скалы стояли, прижавшись друг к другу, и смотрели в морскую даль. Волны, сладко мурлыкая, тёрлись о серый камень головами. Солнце неспешно плыло в небе. Его отражение в море не казалось плоским, оно, словно упругий мяч, прыгало по волнам, и золотистые брызги растекались в штрихи, прочерчивая зыбкую дорогу в неизвестность…





* * *


В то время как Мирослава вдыхала аромат петуний и любовалась морем, Наполеонов выискал-таки ещё одного подозреваемого.

Им оказался непутёвый племянник Глафиры Марковны Ивановой, жившей прямо под квартирой Бессоновых.

Племянника звали Севой. В день убийства Ивановой дома не было. Зато её племянник приходил несколько раз. Видели его многие, но изначально не придали этому значения, так как Севка постоянно крутился возле своей тётки, прибегая к ней то выпросить денег, то просто подкормиться.

Родители устали пристраивать Севку на работу и махнули на него рукой. На любой работе он держался не более двух недель.

Теперь Сева клялся, что он устроился работать маляром в сельскую церковь и батюшка послал его в город за краской.

К тётке же Севка забежал просто навестить её, а не застав её дома, в тот же день купил краску и уехал в село.

Батюшка и другие люди, бывающие там, могут подтвердить, что больше он никуда не отлучался. Но следователя интересовал один определённый день – день убийства Самсоновой. И именно в него-то Сева был в подъезде.

Наполеонов уже потирал руки – вот он долго ускользавший от него преступник.

Сам Севка, Севостьян Петрович Гречкин, признаваться ни в чём не желал и нудил одно и то же, мол, я встал на путь исправления.

«Как же, встал он», – думал Наполеонов и на каждом допросе требовал сознаться, куда он запрятал деньги.

– Не брал я никаких денег и никого не трогал, – твердил Севка.

Но следователь был уверен, что дожмёт подозреваемого. Всё, что ему нужно, это время. Так нет же!

К нему в кабинет с утра пораньше вкатился круглый, как колобок, небольшого роста человек в чёрной сутане, представился священником сельской церкви села Приречного отцом Василием и потребовал немедленно освободить его работника Севостьяна Петровича Гречкина.

– Батюшка, вы меня простите, конечно… – начал Наполеонов.

Но священник, несмотря на свой рост, обладавший густым басом, рыкнул:

– Не позволю! Не имеете права людей божьих хватать среди бела дня без всякого повода.

– Да, помилуйте, – взмолился следователь, – отец Василий! Как же это без повода?! У меня вот где, – Наполеонов выразительно постучал ребром ладони по шее, – убийство висит!

– Знать ничего не знаю! – гремел священник. – Освободите Севостьяна Петровича Гречкина немедленно! – Священник изловчился и грохнул по столу следователя кулаком.

– Не могу я его освободить, – упирался Наполеонов.

Тогда отец Василий пригрозил пожаловаться на него начальству. И нет бы жаловался своему небесному начальству. Против этого Наполеонов никаких возражений не имел. Но священник во что бы то ни стало хотел жаловаться непосредственному начальнику следователя.

Наполеонов печёнкой чуял, что отец Василий отобьёт у него своего работника. И останется он опять без подозреваемого.

По нескольку раз в день звонил Наполеонов в агентство, но Морис уверял его, что понятия не имеет, где Мирослава.

«Врёт, как сивый мерин», – думал про себя следователь, но противопоставить словам Миндаугаса ничего не мог.

Звонил он и на сотовый Мирославы. Но он был отключён. И Наполеонов прекрасно знал, что он валялся в её комнате. Так как, отправляясь в командировки, она брала совсем другой телефон, номер которого был известен только Миндаугасу. А того хоть калёным железом жги, не признается.

Следователю оставалось только тяжело вздыхать и ускоренным темпом искать улики, доказывающие виновность Севостьяна Петровича Гречкина. А они, как назло, не находились.