Мелодия для саксофона

– А как же ты меня видишь внутренне?

– Я тебя, Тать, насквозь вижу!

– Вадик! Отдай меня замуж! – выпалила она.

– Замуж, говоришь, – переспросил он и проговорил задумчиво: – И то дело говоришь, засиделась ты у нас в девках. И куда я только всё это время смотрел?

Татьяна тихо рассмеялась.

– Так, – строго проговорил мужичок с ноготок. – Замуж я тебя выдам. Это без вопросов. Но ты должна меня слушаться! Жениха я сам выберу. Нам какой-нибудь беспутный и ленивый не нужен.

Татьяна только кивала.

– Ну, чего застыла-то? – прикрикнул Беспалов, – заходи. Приступим к составлению плана.

Татьяна снова засмеялась. И в этот раз в её смехе прозвучал серебряный колокольчик надежды.

Калитка закрылась. Из глубины двора донеслось знакомое «ко-ко-ко».

Мирослава улыбнулась, вышла из-за кустов калины и поспешно зашагала прочь. Она была уверена, что судьба Татьяны теперь в надёжных руках.

А у неё самой появилось ещё одно свидетельство, что Пушкарская могла решиться на кардинальное решение судьбы дочери. Но опять же было бы логичнее избавиться от жены Аркадия Антонины. При чём здесь тёща? Или же после того, как Софья Михайловна выложила Екатерине Терентьевне всю правду об отношениях своей дочери с Аркадием, пожилые женщины сцепились не на жизнь, а на смерть. В таком случае, как же могла Самсонова повернуться к Пушкарской спиной?

«Нет, опять пазлы не хотят складываться, – думала Мирослава, – и, как назло, соседи утверждают, что Пушкарская весь тот день была у них на глазах. Просто мистика какая-то!»

«Делать мне в Волчеморске больше нечего, – решила она, – пора возвращаться домой».

Она сдала арендованную машину, потом позвонила в аэропорт и узнала, есть ли билеты на сегодняшний вечер или ночь. Билет, притом единственный, оказался только на утро. Поэтому Мирослава на четыре утра заказала себе такси, а в четыре вечера легла спать.

Проснулась она, несмотря на стоящую за окном темень, бодрой и уверенной в том, что разгадка близка.

Ей было немного грустно, что, улетая из пышного позднего лета, она через каких-нибудь пару часов окажется в конце осени.

Но с этим фактом оставалось только примириться, потому что то, чтобы уехать навсегда из родного города, не могло ей присниться даже в страшном сне.

Это очень скоро понял Морис Миндаугас, изначально мечтавший увезти Мирославу в какое-нибудь уютное местечко в Старом Свете. Но вскоре и он стал считать, что загородный коттедж Мирославы и есть самое уютное место на земле.





Глава 21




Мирослава не сообщила Морису, что приедет сегодня утром, поэтому в аэропорту её никто не встречал. Но, когда она на такси подъехала к воротам своего участка, за забором раздалось душераздирающее мяуканье.

Это Дон кричал Морису:

– Открывай немедленно! Моя хозяйка приехала!

Миндаугас, услышав мяуканье кота, вышел на крыльцо и тут раздался звон колокольчика. Ворота отворились, и Морис не поверил своим глазам:

– Мирослава!

Кот, к этому времени уже запрыгнувший на плечо любимой хозяйки, посмотрел на него осуждающе, в его взгляде явственно читалась фраза: «Удивляюсь я недогадливости, даже, казалось бы, вполне разумных людей».

А Морис спросил с укором:

– И почему вы мне не позвонили? Я бы вас встретил!

– Как раз этого я и хотела избежать, – улыбнулась Мирослава, – будь ваша с Шурой воля, вы бы устроили мне торжественный приём с привлечением мэрии и неправительственных организаций.

– Мэрии и неправительственных организаций? – растерянно переспросил Морис.

– Да шучу я! – воскликнула Мирослава. – А если серьёзно, то я хочу помыться, поесть и лечь спать.

– Да, конечно! – радостно подхватил он, – пока вы моетесь, я разогрею индейку и приготовлю салат.

Морис скрылся в доме. А Мирослава спросила кота:

– Ты не знаешь, индейка это остатки с барского стола?


– Урр… в смысле, а то, – ответил кот.

Дон мог бы подробно ей описать, как вчера вечером приехавший с челобитной Наполеонов долго жаловался Морису на происки судьбы, уплетая тушёное мясо индейки, жареный картофель, маринованные грибы и пирожные, запивая всё это сладким чаем. Но к чему? Она и сама всё это могла представить.

Так что Мирославе с барского стола досталось мясо индейки и грибы. Салат Морис приготовил на скорую руку свежий и заварил чай. К чаю размороженные ягоды клубники. Жареную картошку и пирожные Наполеонов уничтожил без остатка.

– Я вас сегодня не ждал, – оправдывался Миндаугас.

– Спасибо, – сказала Мирослава, – всё очень вкусно.

За чаем она поведала ему о результатах своей поездки.

– Неужели же такое возможно?! – вырвалось у Мориса.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что одна пожилая женщина убила другую ударом молотка?

– В нашем несовершенном мире, к сожалению, всё возможно, – вздохнула Мирослава.

– И что вы собираетесь делать дальше?

– Поговорить с коллегами Аркадия Бессонова.

Он уже хотел спросить, зачем, но промолчал.

– Как поживает Шура? – спросила Мирослава.

– Мечется и заламывает руки, – вздохнул Морис.

– Бедняжка.

Миндаугас внимательно посмотрел на Волгину, но улыбки на её губах не заметил, после чего подумал: «В кои веки пожалела друга без иронии».

Если бы Мирослава прочитала его мысли, то сказала бы, что он к ней несправедлив. Ведь она постоянно выручала своего друга следователя, да и на этот раз не собиралась отступать от правил.

– Шура сегодня обещал к нам приехать?

– Нет, – покачал головой Морис, – сказал, что дня два не появится.

– Вот и прекрасно! – обрадовалась она.

Морис посмотрел на неё недоумённо, а она попросила его:

– Если Шура позвонит, не говори ему, что я приехала.

– Слушаюсь.

– Не вздыхай, как невольник на средневековом восточном базаре. Просто мне нужно время, – пояснила она, – а Шура прицепится ко мне сразу, как репей к шерсти дворняги.

– Вы не дворняга, – не согласился со сравнением Морис.

– Ну да, – рассмеялась Мирослава, – как выражается наш общий друг Шура, я потомственная легавая.

Миндаугас ничего не стал больше говорить, только махнул рукой. А Мирослава, подхватив на руки кота, отправилась в свою комнату. Хотела почитать, но книга выпала из её рук, и она уснула.

Зато на следующее утро она проснулась с утра пораньше, съела пару горячих сырников, пожаренных Морисом, выпила чашку чая и сказала, что уезжает в город.

– Надолго?

Она беззаботно пожала плечами. И вскоре Миндаугас услышал шум мотора выезжавшей за ворота «Волги».

– Ну вот, опять мы с тобой остались одни, – сказал Морис коту.

«Сам же говорил, что такова наша мужская доля», – мысленно ответил ему Дон и ласково потёрся о длинные ноги, обтянутые мягкими домашними брюками.

– По-моему, тебя вычёсывать пора, – озадаченно произнёс Морис, глядя то на кота, то на свои брюки.

«Вот и вычеши», – фыркнул кот.

Мирослава въехала в Старый город, и, найдя улицу Льва Толстого, проехала по ней почти до конца.

Остановила она машину возле дома, в котором жил пианист Валерий Гордеевич Островой.

Она надеялась на то, что творческие люди спят долго и не ошиблась.