Меня зовут Космо

— Отлично. А теперь я хочу, чтобы ты об этом вспомнил, когда вы с Космо пойдёте в мою сторону. Просто идите ко мне, и всё. Начнём с самого простого.

«Я справлюсь», — думаю я, поднимаясь. Мои ноги немного подрагивают — так часто бывает после того, как я полежу на боку. Но я держу этот момент в голове: мягкая земля под лапами, я бегу за белыми хвостиками оленей. Макс был прав — меня тогда охватило чувство. Не было звуков, не было неба — я словно слился воедино с землёй. Лучше всего я помню, как развернулся, высунув язык, не в силах больше бежать, — а они были там. Моя семья. Я следовал за ними всю жизнь. И мне даже в голову не пришло, что они тоже последуют за мной.

— Космо, — говорит Макс, — рядом.

Рядом. Я очень люблю эту команду — идти рядом с ним, ставить лапы одну перед другой. Мы идём радостно. Так, словно полны света.

— Подними глаза, — говорит дядя Реджи, отступая назад. — Выпрямись.

Когда мы проходим по улице от одного почтового ящика до другого, он останавливается и даёт мне угощение.

— Отлично. Просто замечательно. А теперь давайте с той же энергией учить и другие движения.

Макс треплет меня по голове, и меня вдруг переполняет уверенность. Я не могу объяснить, в чём дело. Это словно звёздный дождь, яркое место на небе. И я решаю ухватиться за это чувство. Все эти годы, глядя, как моя семья элегантно кружится на танцевальных вечерах, я был совершенно уверен, что не смогу долго простоять на задних лапах или кружиться с такой же лёгкостью и грациозностью, как человек. Но сейчас дует тихий ветерок — да, прямо здесь, прямо сейчас, — и я кружусь так хорошо, как только могу, вкладывая в движение всего себя.

Шея болит, ноги из-за артрита уже начинает жечь.

Но мир… он открывается.

Танцую! Я танцую!

Макс скармливает мне печенье из кармана.

— Отлично, Космо, — говорит он, потом обращается к дяде Реджи: — Мне даже не пришлось ему ничего объяснять! Он просто взял и сделал!

Я знаю, что мы все думаем об одном и том же: жираф ни за что не освоил бы трюк так легко. Мы точно стали кинозвёздами.

— Это… это на самом деле замечательно, — говорит дядя Реджи. — А теперь давай посмотрим, сможем ли мы заставить его делать так по команде, может быть — по движению руки.

Мы повторяем упражнение снова и снова, — Космо, кружись! — и Макс вращает пальцем.

Солнечный свет заполняет всё вокруг. Люди открывают шторы и выходят на веранды с кружками утреннего кофе в руках. Когда они машут Максу, дяде Реджи и мне, я вижу на их лицах изумление и гордость. Среди нас живёт танцующий пёс!

— Думаю, на сегодня хватит, — говорит дядя Реджи.

Макс хмурится.

— Но мы же только начали.

— Мы уже тренируемся полчаса — не стоит перегружать его в первый же день. Не беспокойся. Времени у нас достаточно.

Надеюсь, дядя Реджи прав.





12




Когда Макс на следующей неделе уходит в школу, я тренируюсь один. Иногда по телевизору идёт классическое танцевальное кино, и я разглядываю движения с новым интересом, проверяя — в кабинете, где меня никто не видит, — каково это: подпрыгивать, вилять, гарцевать. Одним ухом я всё время прислушиваюсь к двери, чтобы подбежать туда сразу, как она откроется: я выбегаю к Максу и вою на наш фургончик, упрашивая дядю Реджи отвезти нас в общественный центр. Вы можете назвать меня рабом привычки, но чем быстрее танцевальные тренировки станут частью нашей повседневной жизни, тем больше будет шансов выиграть эпизодическую роль в кино.

— Что такое с Космо? — всё спрашивает Мама. — Он никогда раньше так не лаял.

Но она меня не ругает. И Папа тоже. Думаю, в глубине души они знают, что я лаю ради нас.

Вскоре сильно холодает, и Мама предлагает (когда Макс и дядя Реджи укутываются перед поездкой в собачий клуб) надеть мне свитер. Да, у нас есть такая штука, прячется в недрах чулана. Я знаю, я сам её туда запихнул. Тёмно-синий. Шерстяной. Отвратительный. Каждый раз, когда я надеваю его, мне в лицо смеются две тысячи лет эволюции. К счастью, Макс поспешно выводит меня за дверь, пока Мама не начала искать, и вот мы уже с шумом несёмся по сонным дорогам к общественному центру.

Когда мы выходим на искусственную траву, которая пахнет, словно пластиковые пакеты, сморщившиеся под дождём, я тут же приступаю к делу. «Дай мне команду, — говорю я Максу, глядя наверх. — И я послушаюсь».

— По-моему, кто-то тебе машет, — одновременно со мной говорит дядя Реджи.

Повсюду ходят люди и собаки, так что поначалу трудно разглядеть что-либо. Но… о, Оливер! Мальчик с прошлого занятия машет Максу, растопырив пальцы.

Дядя Реджи кивает.

— Иди, поздоровайся.

Макс начинает:

— Может, я просто тут постою…


Но я уже тяну его за поводок, пробираясь через стайку биглей.

Я заметил, что некоторым людям бывает очень трудно найти друзей. У собак всё просто. Обнюхиваете друг друга, вежливо пьёте из одной миски и наслаждаетесь вечной дружбой. А вот если ты человек, нужно столько всего помнить: тут потрясти руку, тут показать зубы, тут кивнуть, но не слишком сильно. Я помогаю, как могу.

Остановившись возле Элвиса, пса Оливера, я кланяюсь. Он тоже кланяется. Мы касаемся друг друга носами, нюхаем под хвостами, чуть прикусываем друг другу шеи. Его чёрный мех лоснится, когда он бегает.

— Извини, у него дыхание немного несвежее, — говорит Оливер Максу и мне. — Он сегодня утром напился воды из унитаза.

Макс морщится.

— Ужас какой.

— Ну, он и не в такую переделку мог влипнуть. И влипает периодически. Но сегодня утром он подкрался ко мне, когда я чистил зубы. Бам! Открыл дверь головой и вбежал, я пытался удержать его за ошейник, но вода из унитаза уже брызгала повсюду. Ну, не повсюду, конечно. Но в рот ему она попала. И на пол. Я скормил ему несколько печенек, они пахнут очень сильно, и я надеялся, что они как-то скроют запах. Но вообще, если подумать, вода из унитаза не так уж и воняет — так что, может быть, дело в самих печеньках.

— Может быть, — неуверенно отвечает Макс и гладит Элвиса под подбородком.

— В общем, я надеюсь, что он чему-нибудь сегодня научится. Мы пока ещё не пробовали никаких трюков. Элвис вообще не очень много трюков знает, если, конечно, не считать завываний и облаивания собак по телевизору. Сомневаюсь, что из него выйдет хороший танцор, но это на самом деле неважно — мне просто нравится с ним играть. Эй, я не слишком много говорю?

Макс моргает, к щекам приливает кровь.

— А?

— Ну, говорю, — повторяет Оливер. — Слишком много. Бабушка считает, я иногда так делаю. Говорю много. Ты бы уже об этом знал, но мы ходим в разные школы. Я — в Паркеровскую среднюю школу, а ты, наверное, в «Риджвей», да? «Риджвей» — вроде хорошая школа. Говорят, там клёвая лаборатория.

Макс улыбается.

В центре зала Грета (инструктор танцевального клуба) громко прокашливается, словно проглотила пчелу. Я её понимаю: пчёлы — это очень большой соблазн. Поймать пчелу — настоящее достижение.

— Добро пожаловать! — говорит Грета. — Надеюсь, всем понравилось на нашей первой встрече! А теперь пора заняться делом. В следующие восемь месяцев мы на каждом занятии будем осваивать новое движение, а потом — соединять их вместе. Поклоны, хождение задом наперёд, проходы между ногами, повороты, перекаты, хождение боком. Как вы помните, это соревнование на уровне штата! С большим призом! И я буду очень рада, если выиграет собака из нашего маленького клуба.

Макс смотрит на меня, и я знаю, что он думает: «Мы. Это должны быть мы». Мама и Папа должны увидеть нас вместе на большом экране — безупречных, неудержимых. Иначе существовал слишком большой риск, что нас с Максом навсегда увезут по разным домам.

— Итак, — говорит Грета, — не забывайте: на тренировках, когда собаки только учатся, вы можете пользоваться угощением, но в день соревнований — нет. За это сразу дисквалифицируют. Сигналы руками должны быть как можно менее заметны. Сегодня мы будем ходить на месте. Приготовьте угощение! Сначала я покажу вам команду на своей собаке, продемонстрирую выполнение, а потом каждый из вас сможет повторить. Хорошо? Итак, все встанем в большой круг и отведём собак на два шага к…

Нудлс срывается с места.

— Господи боже мой! — кричит её человек. — Нудлс! Нудлс!

Я ещё никогда в жизни не видел, чтобы корги бегала с такой страстью и безрассудством. Она носится по комнате, сверкая розовым ошейником; позади неё развевается поводок. Так быстро. Всё так быстро: начинается хаос. Элвис воет, и я вижу искушение в его глазах. Погнаться ли за ней? Он в последний раз оглядывается на Оливера, а потом превращается в чёрную полоску, длинными, быстрыми шагами срываясь с места. За ним следуют две чихуахуа, скрипя зубами. За ними — бульдог, хаски и кокер-спаниель.

И тут я вижу её.

Посреди хаоса — или, может быть, вызывая этот хаос, — сидит бордер-колли. Демон! Дьявол! Я так поражён, что у меня в горле пересыхает. Она встаёт и идёт нарочито медленно. О, я чувствую её запах! Даже с другого конца комнаты! Мускусный запах, словно старая салями, смешанная с чем-то таинственным и странным. Она отряхивает свою густую, длинную шерсть, и я вспоминаю тот Хеллоуин: бордер-колли в зловещей балетной пачке с крыльями феи, которая расхаживает по двору, словно владеет всем миром. Я всё жду, что её глаза сейчас вспыхнут красным.

Но она ужасно спокойна, даже скромна. Ошейник перевязан розовым бантом, она сидит, как хорошая собака, поводок обвис в руке её человека — женщины средних лет, у которой в родословной явно такие же бордер-колли; она в мешковатой одежде, с пушистыми волосами. Она так же медленно, неспешно входит, стуча тапочками по полу.

— Новички! — восклицает Грета, перекрикивая лай. — Добро пожаловать!

Добро пожаловать? Я понимаю, что человеческий нюх намного слабее собачьего, но Грета же видит, что происходит. Смотрите, как она спокойно сидит посреди всего этого хаоса! Моя шерсть поднимается дыбом, лапы дрожат от ярости. Потому что я знаю. Знаю. Бордер-колли пришла, чтобы выиграть соревнование. Чтобы украсть нашу славу, нашу роль.

Чтобы навсегда разлучить Макса со мной.

Как правило, я не рычу. Я золотистый ретривер — семейная собака. У меня, знаете ли, репутация. Но когда жуткий взгляд бордер-колли падает на меня, во мне пробуждается что-то глубокое. Первобытное чувство. Волчий позыв. Из глубины моего брюха вырывается громкий рык — хотя, конечно, человек услышит в этом обычный гав. Но бордер-колли знает. Бордер-колли слышит.

«Я не дам, — говорю я. — Я не дам тебе нас уничтожить».





13




Бордер-колли непредсказуема. Иногда она танцует с грациозностью лошади. Иногда же её движения грубые и дёрганые, и я даже не знаю, что делать: прыгнуть вперёд или медленно отойти назад. Посреди комнаты Грета и её бордер-колли показывают, как ходить на месте — поднимать передние лапы, сначала правую, потом левую, — и я слушаю так внимательно, как могу. Но одним глазом я слежу за бордер-колли, не свожу с неё взгляда. Кто знает, какие разрушения она сможет причинить, если я хоть на миг упущу её из виду?

— Он должен поднимать лапы чуть выше, — говорит дядя Реджи.

Макс нагибается и осторожно поднимает мою переднюю лапу — выше, выше.

— Вот так, Космо. Хороший мальчик. Хочешь вкусненького?

Я беру печеньице с курицей боковыми зубами (если я полностью поверну голову, собака-демон может исчезнуть из виду), и вкус радует меня не так, как хотелось бы, хотя он солёный и приятный. Моя соперница освоила шаги на месте с невероятной точностью — поднимает лапы выше моих, движения более чёткие, — и меня охватывает нехорошее чувство. Бордер-колли танцует лучше меня.