Меня зовут Космо

Дедушка распаковывает чемоданы, помогает Папе надуть матрас, а потом выходит на задний двор, где я сижу с любимым теннисным мячиком — растрёпанным, со следами укусов. Он вдруг наклоняется, хватает мячик и машет им перед моим лицом.

— Хочешь мячик? Хватай!

Я смотрю, как его рука рассекает холодный воздух, но так и не выпускает мяча. Я склоняю голову и понимаю: «Уловка! Это уловка!»

— Принеси, — всё повторяет он, пытаясь спрятать игрушку за спиной. — Принеси!

Меня не так легко обмануть.

В конце концов он всё-таки бросает мяч — куда-то к беличьим кустам, — и я с недовольным видом приношу его обратно и бросаю к ногам. А потом мне в голову приходит мысль. Я его тоже обману. Как только Дедушка нагибается, чтобы взять мячик, я хватаю его первым! А потом удаляюсь, горделиво виляя хвостом и держа мяч в зубах.

Я всё жду, когда же всё покатится под откос, когда Бабушка и Дедушка испортят всем настроение. Но вечером, когда мы собираемся вокруг стола (ну, я лично — под столом), я начинаю верить, что сегодня всё будет хорошо. Мы смеёмся. Дядя Реджи поёт традиционную рожественскую песню «Весёлый старый святой Николай». Мы съедаем столько ветчины, что у нас округляются животы. А прямо перед сном Макс скармливает мне овсяное печенье. Оно настолько потрясающе вкусное, что я заливаю слюной его штанину.

— Ты очень хороший пёс, — говорит он, засыпая.

«Сегодня хороший день», — думаю я, обнимая лапами Мистера Хрюка.

Очень хороший день.





16




Иногда, когда мне не спится, я пытаюсь вспомнить самые счастливые моменты в жизни. Они приходят ко мне яркими вспышками: летняя поездка на пляж с Максом. Трёхлетие Эммалины. Вечер у телевизора, когда на пол опрокинулось целое ведёрко с попкорном, и я съел всё, до последнего зёрнышка.

Утром после Рождества, пока Макс спит, я прокручиваю в голове танцевальные движения: кружись, марш, прыжок. Мы уже придумали часть номера — и если мы хотим выиграть эпизодическую роль в кино, то нужно идеально запомнить движения. Я положил Мистера Хрюка на бок и сунул под него нос, чтобы его тело закрывало мне глаза. Это помогает мне отгородиться от мира и сосредоточиться.

— Можешь взять его с собой, если хочешь, — говорит Макс, когда мы днём отправляемся в танцевальный клуб.

Он сдавливает плюшевое брюхо свиньи, словно провоцируя, но я вежливо отказываюсь. Бордер-колли, несомненно, увидит мою свинью и захочет забрать её себе, испачкает волокна шерсти Мистера Хрюка своими слюнями. Я и так уже сражаюсь на множестве фронтов, и что-то мне кажется, что ещё одного я не выдержу.

Дядя Реджи привёз на занятие остатки печенья: маленькие блестящие бисквиты с сахаром, который хрустит на зубах. Оливер тут же отправляет несколько себе в рот, потом бросает кусочек Элвису, который весьма эффектно ловит его передними зубами.

— Что тебе подарили на Рождество? — спрашивает Оливер с набитым ртом.

Макс теребит в руках мой поводок.

— Ну… несколько лунных камней, и… э-э-э… новые комиксы по «Звёздным войнам».

— Чувак! — вскрикивает Оливер. — Когда можно к тебе прийти? Не рассказывай мне спойлеры… Ой. Я не хотел просто вот так взять и нагрянуть к тебе в гости. Извини. Но если серьёзно: можно к тебе прийти?

Макс кивает, и запах нервозности исчезает.

Пока люди угощаются разнообразным печеньем, все мы, собаки, толпимся вокруг мисок с водой. На какое-то мгновение мне даже кажется, что мне повезло: уничтожив миниатюрную бордер-колли, я заодно победил и большую. Она не пришла! Не переступает зловеще с ноги на ногу в углу, не отряхивается, не виляет хвостом. Но потом она с раздражающей грациозностью заходит в комнату, и я вспоминаю — снова — маленькие лапы в тапочках, которые схватили меня за глотку изнутри, заставив кашлять и сипеть под рождественской ёлкой.

Собака-демон ни на шаг не отходит от своего человека; она практикует быстрый «перекат», приём, который я освоил много лет назад. Но в целом её номер сильнее и лучше поставлен. Он более стильный. Я смотрю на неё и всё жду, когда же она ощерится, блестя острыми зубами. Может быть, ей кажется, что вокруг слишком много людей — потенциальных свидетелей?

Люди думают, что она хорошая собака.

Нудлс пытается помочь мне сосредоточиться. Она кусает меня за шею, подталкивает носом. Её ножки такие коротенькие, что, когда она танцует, этого почти незаметно; но она постоянно в движении, практически невозможно увидеть её стоящей на одном месте.

— Нудлс… живёт своей жизнью, — говорит её человек.

Макс говорит, что на самом деле это означает «Нудлс ничему не научилась». Она вообще не слушается команд, да и трюков у неё никаких нет. Я далеко впереди неё.

Элвис, с другой стороны, по-настоящему прекрасно прогрессирует: повороты плавные, прыжки высокие. И хотя я пытаюсь не думать о нём как о конкуренте, мысль всё равно не уходит из головы: чтобы выиграть эпизодическую роль в кино, нам с Максом нужно будет танцевать лучше, чем все остальные в этой комнате.

В какой-то момент Грета делает музыку потише. Она одета в рождественский свитер, который меня пугает; с него на нас смотрят два огромных глаза, диких, как у бордер-колли.

— Так! — говорит она. — Надеюсь, праздник у вас удался! Скоро Новый год. А это значит, что нам пора уже взяться за дело и начать собирать движения в танец. Вы должны работать над хореографией и не забывать об артистизме. Одно из самых важных движений, которым я учу, — ходьба назад. Некоторым собакам оно никак не удаётся, особенно по команде. Но давайте всё-таки попробуем. По местам!

Мы с Элвисом встаём в ряд с другими собаками, плечом к плечу, в большом круге и учим новую команду. Это-то не сложно, а вот сам новый трюк куда труднее. Я пытаюсь идти назад, словно родился, чтобы ходить так, и никогда не ходил в другом направлении. Но я так отчаянно пытаюсь впечатлить Макса, поддержать скорость, которую мы взяли на первых занятиях, что мои ноги отказываются идти в нужном направлении.

Мы пробуем снова.

И снова.

И снова.


— Всё нормально, — говорит мне Макс, поглаживая уши.

Но всё не нормально! Это первый трюк, который мне не удаётся! Если бы у меня было чуть больше времени, чтобы продумать всё в голове, чтобы понять логику…

— Возможно, он перетрудился, — говорит дядя Реджи. — Он так быстро всё схватывал. Неудивительно, что что-то у него всё-таки не получается.

«Это всё бордер-колли», — только и думаю я. Она насмехается надо мной из угла комнаты, тихий смех вырывается из её мохнатого брюха. И я понимаю, у меня буквально вспыхивает в мозгу мысль, что я потерял что-то в битве с миниатюрным врагом. Пока жилистый демон держал меня за глотку, он украл у меня всё, что смог: энергию, сосредоточение. Он забирает, забирает и забирает. Теперь всё кажется буквально чуть-чуть, но хуже. И это меня беспокоит.

Собаки в кино должны уметь ходить задом наперёд.

За несколько дней до Нового года дядя Реджи в последний раз складывает одеяло на нашем диване. Мне грустно, что я больше не смогу поделиться с ним беконом; он складывает приятно пахнущие рубашки в жёсткий чемодан. Я облизываю его уши, коричневую кожу на запястьях.

— Знаю, знаю, — говорит он. — Но я не так далеко уезжаю.

Я слушаю свою семью — и они рассказали мне, что дядя Реджи нашёл работу кинолога прямо здесь, в городе. Он купил небольшой клочок земли с клёнами и маленьким жёлтым домиком, и мы с Максом можем туда приходить в любое время.

— Я серьёзно, — говорит он нам, когда его машина отъезжает. — В любое время.

Я знаю, сейчас мне должно казаться, словно начинается что-то новое, волнительное. Я доверяю дяде Реджи и верю, что мы с ним снова увидимся. Но в глубине души я думаю, что что-то ещё и закончилось: теперь наши утренние тренировки в тупичке превратятся в угасающее воспоминание. Я уже по ним скучаю: трюк за трюком, лапы в воздухе, а потом — лежим на холодной траве.

У людей столько способов увидеться друг с другом: машины, автобусы, а с помощью больших пальцев они могут легко открывать двери; они могут уйти из дома в любое время и прийти, когда им заблагорассудится. Я никогда не знал такой свободы, и это научило меня терпению: я должен ждать у двери, положив голову на лапы и навострив уши, чтобы не прослушать шаги.

Я уже скучаю по шагам дяди Реджи.

Он машет рукой из машины — и следующие несколько дней я половину времени провожу на диване, лёжа на его одеяле, не отпуская его запах. Дом без него кажется странным. Вечерами, чтобы отвлечься, я рою ямки в саду и разгрызаю коренными зубами сосновые шишки.

— Откуда ты их вообще берёшь? — спрашивает Макс, выметая кусочки шишек из-под кровати. Но, думаю, он всё понимает. Думаю, ему тоже не по себе.

Когда наступает новогодняя ночь, я чувствую едва ли не облегчение, хотя это второй худший вечер в году. В небо взлетают огромные шары синего пламени, воздух трясётся хуже, чем в грозу. По всему району воют собаки. В ночи с фейерверками я чувствую особую близость с друзьями-собаками, когда наши голоса сливаются воедино. Единственный голос, которого не хватает, принадлежит бордер-колли. Она не воет. Я могу лишь предполагать, что у неё что-то содержится в шерсти, что защищает её от ночного шума.

Тем вечером Эммалина стучится в дверь к Максу и будит нас обоих. Мы уснули голова к голове, мечтая о кино.

— Макс? — говорит она.

Глаза Макса всё ещё закрыты. Он недовольно бурчит:

— Что?

— Мама хочет узнать, пойдёшь ли ты сегодня на вечеринку домой к страшной тётке.

— Я очень устал, Эм.

— Пожаааалуйста. Пойдём, пожалуйста? Там будут пирожные!

Я рад, что Макс похож на меня — он хочет, чтобы Эммалина была счастлива; я понимаю, что это так, потому что он отбрасывает одеяло, надевает ботинки, и вскоре мы уже выходим на улицу. В кастрюльке в руках Мамы плещется чили с индейкой; мы впятером выходим в тупичок. Вечер, может быть, молод, а может быть, уже и стар — я до сих пор не разобрался, что же значит это выражение, — но, так или иначе, на улице свежо. Луна освещает всё вокруг.

— А чем сегодня занимается дядя Реджи? — спрашивает Макс.

— По-моему, идёт на вечеринку где-то в своём районе, — отвечает Мама. Она снова надела на голову платок, тот самый, со звёздами. — Но можешь позвонить ему попозже, если хочешь. Уверена, он будет рад с тобой поговорить.

Папа смотрит на меня.

— Ты точно уверена, что Синтия будет не против, если с нами придёт Космо?

Мама пожимает плечами.

— Она сказала мне привести его, чтобы Бу было не скучно.

— Я просто не знаю, кто ещё водит с собой на вечеринки собак.

За меня вступается Макс.

— Но Космо же идеальный гость. Правда же, парень?

Сказать по правде, я не то чтобы очень часто бываю на вечеринках, но вот по пути домой к страшной тётке я веду себя идеально. Её дом второй по нашей улице — тёмно-серое бунгало с белыми ставнями и большими трещинами на подъездной дорожке, через которые прыгает Эммалина. У них тоже есть беличьи кусты, но поменьше, через них просто так голову не просунешь. Из дома доносится громкий шум.

Макс звонит в дверь. Страшная тётка почти сразу же открывает.

— Вы пришли! — кричит она, слегка покачиваясь; на ней блестящее платье. От неё очень сильно пахнет резиной и розами, а её когти всегда ужасно длинные.

Сегодня она покрасила их синим.

— Я так рада, что вы пришли! Эрик! Эрик, смотри, кто здесь! И вы принесли чили! Я обожаю чили, ХА-ХА-ХА! Заходите, заходите.

Макса, Эммалину и меня быстро отводят к ней на задний двор, чудесное место с соснами и разбросанными повсюду игрушками. Я повсюду чувствую запах Бу — на траве, в разных местах двора. Но где он? В доме?