Метро 2033. Сетунь

– Я хочу с тобой.

– Тебе нельзя со мной. Не бойся, я быстро.

И, не слушая возражений, торопливо пошел прочь. Тьма тут же поглотила его, и он еще услышал – или ему показалось – негромкий крик «Папа!». Потом – тишина. Сердце его колотилось в груди как бешеное. Но так было надо, так голос велел ему, иначе не спасти было остальных. И даже страх мальчика был необходим ему – тому, кто велел ему принести эту жертву. Он быстрыми шагами шел обратно, и уже на мосту ему вновь послышался крик – отчаянный, безнадежный. Но он усилием воли заставил себя идти дальше. Вот и бункер, он ввалился внутрь с колотящимся сердцем, стянул химзу, вошел. Перед ним стояла его жена и в упор глядела на него. И тут до него дошел весь ужас того, что он сделал. Он рухнул на колени, обхватил голову руками и застонал…

Михаил проснулся в холодном поту. Ну надо же, приснится же такое. Он еще секунду лежал, пытаясь унять колотящееся сердце, потом на всякий случай встал и пошел в спальню детей. Мальчики и девочки спали в одной комнате, за исключением Рустама с Наташкой.

Нет, все в порядке, вот же он, Максим. Разметался во сне, сопит. Тогда почему так истерично бьется сердце? Когда же прекратятся эти жуткие видения? Неужели им придется теперь глотать транквилизаторы, да и помогут ли они? Хорошо, что это был только сон. А вдруг – нет? Вдруг сон – это сейчас, а на самом деле его мальчик остался один там, во мраке, беззащитный? Михаил чувствовал, что потихоньку сходит с ума.

Ланка следила за ним тревожными глазами – и казалось, она все понимает. Но обсуждать с ней свои кошмары он не мог – особенно после того, как иронизировал относительно ее веры.

Наступило лето. Гарика опять донимала нога – так и получилось, что охотиться приходилось Михаилу одному или с Рустамом. В одну прекрасную ночь, выйдя из бункера, он вдруг увидел поблизости человеческий силуэт. Кто-то прятался в тени деревьев. Михаил включил фонарик, и фигура метнулась от одного дерева к другому. Тут он понял, что ошибся. Это просто не могло быть человеком.

Исхудалое существо двигалось, словно бы сгорбившись, на полусогнутых ногах, помогая себе длинными руками. У него как-то странно были вывернуты колени. На бегу оно сверкнуло глазами, в которых будто вспыхнули красные огоньки. Михаил поднял автомат и услышал тоскливый вой неведомого создания. Звук как-то странно вибрировал, и на мгновение Михаил чуть не забыл, где он и что с ним. «Гипнотизирует, гад!» – мелькнуло в голове. Он еще колебался, стрелять или нет, но чувствовал, что долго сопротивляться этому воздействию не сможет. Надо или уходить, или наступать. Но что это за жуткая тварь. Неужели люди могли превратиться в такое, пусть даже под влиянием радиации?

И тут тварь кинулась. Михаил вскинул автомат и выпустил всю очередь в приближающегося монстра.

Сначала казалось, что существо даже не заметило нападения. Летело прямо на него, оскалив жуткую пасть, и Михаил уже видел два ряда острых зубов, каких у людей не бывает. Он в панике вновь нажал спусковой крючок – осечка. Тогда он перехватил автомат как дубину, готовясь дорого продать свою жизнь. Но монстр вдруг рухнул к его ногам и забился в судорогах. Потом затих, устремив на Михаила взгляд белесых глаз с красными зрачками – ненавидящий и в то же время словно умоляющий. Михаилу почудилось что-то осмысленное в этих глазах. Пасть растянулась, словно бы тварь силилась что-то выговорить, но вместо этого раздался тонкий звук, похожий на скулеж. Этого Михаил уже не мог вынести. Он поднял автомат и с силой обрушил на голову твари, в последний момент зажмурившись, чтобы не видеть этого жуткого взгляда.

Когда он открыл глаза, все было кончено. Одна нога странного создания еще мелко-мелко дрожала, потом и это прекратилось. Михаил нагнулся, разглядывая. Тело существа было словно бы покрыто слизью. Морда его была разбита, но мужчина еще помнил выражение, с которым смотрела на него тварь. Один глаз чудом уцелел, и вдруг Михаилу померещилось, что черты существа постепенно меняются, что вместо монстра лежит перед ним молодая девушка, в мертвом взгляде которой застыли боль и ужас. Мужчина застонал. Чертова тварь и после смерти продолжала гипнотизировать его. Не может же быть, чтобы это был оборотень? Или он, наоборот, поддавшись какому-то наваждению, убил неизвестно откуда взявшуюся здесь девчонку, приняв ее за монстра? Но откуда здесь взяться девчонке?

– Кто же ты такая? – произнес Михаил, пытаясь собраться с мыслями. Он боялся, что сходит с ума. Поглядел еще раз. Нет, как он мог перепутать – перед ним действительно существо, покрытое белесой шерстью, которое, может, когда-то и было человеком или человеческим детенышем, но теперь уже мало походило на гомо сапиенс. Из пасти торчали жуткие клыки. Врач вспомнил об оставшихся в бункере. Не годится, чтобы кто-нибудь, кроме него, видел это. Надо спрятать куда-нибудь тело. Впрочем, а почему остальные не должны знать о новой, неведомой угрозе? Может, эта тварь – только первый разведчик большой стаи, которая находится поблизости. Тем не менее Михаил решил все же избавиться от тела. И, преодолевая отвращение, взял существо за ногу и поволок к реке. Дотащив до берега, скинул в воду. Вода вокруг тут же взбурлила зубастыми пастями – у щук этим летом наблюдалась невероятная активность. Михаилу вдруг стало дурно при мысли, что через несколько дней, возможно, эти же самые щуки составят основу их обеденного меню. Но не следовало быть слишком разборчивым – такие здесь не выживают. В бункере он, конечно, расскажет о встрече с неизвестным доселе монстром – по крайней мере, чтобы остальные были готовы.

Вода в реке успокоилась. Михаил моргнул – ему показалось, что ничего и не было, что встреча с монстром ему померещилась. Он оглядел автомат – на нем засохли какие-то белесые ошметки, и все. Врач захромал ко входу в бункер. Он устал от чертовщины, которая творилась вокруг него. Может, права Тина – самое страшное только начинается сейчас, в 2033-м? И ладно бы, ему приходилось думать только о себе – но ведь были еще Светлана и дети. С одной стороны, сам факт их существования не давал ему свихнуться окончательно. С другой – этот же факт делал его невероятно уязвимым. Врач вспомнил рассказы о людях, которые перед лицом смертельной опасности сами убивали своих близких, чтобы избавить от худшей участи. И помолился неизвестно кому, чтобы с ним не случилось такого, чтобы бедный рассудок его не помрачился окончательно, чтобы не пришлось ему потом жалеть о том, что он натворил в беспамятстве. Он и сам не знал, кого просил о милости – может быть, тех, которые лежат под холмом?

Когда он снимал химзу, ему почудился исходящий от нее запах сероводорода. «Словно в аду побывал», – усмехнулся он, пытаясь подбодрить себя, хотя настроение было паршивое.

Домашним он ничего рассказывать не стал, чтобы не пугать. Но ему не понравилось, как внимательно глядел на него Максим – словно догадывался о чем-то. Парень вообще последнее время какой-то смурной ходил, надо бы поговорить с ним. Ох уж этот переходный возраст – и наверх хочется, геройствовать, а не понимает, что там голову можно сложить в два счета. И что потом будет с Ланкой? Она же только им и живет. Михаил, Ирка существуют для нее постольку-поскольку, а Максим – радость, единственный свет в окошке. Но, конечно, привязывать парня к материнской юбке тоже было бы неправильно. Только пусть еще чуть-чуть подождет… потерпит. Надо поговорить, но он так устал. Сейчас он выспится как следует, и завтра ночью, пожалуй, не пойдет никуда.

– Папа, – вдруг неуверенно окликнул его сын.

– Что? – вздрогнув от неожиданности, спросил Михаил. И прозвучало это против его воли как-то резко и зло. Словно он хотел сказать – отвяжитесь от меня, оставьте меня в покое!

Мальчик ничего не ответил, но вдруг подошел и обнял его. И Михаил, обхватив худенькое тело сына, постоял так немного, прижимая его к себе. Так не похоже было на Максима – чтобы он сам подошел приласкаться. С матерью-то он проводил много времени, а вот с ним… Врач больше возился с Иркой, словно пытаясь возместить ей недостаток материнского внимания. А с сыном занимался куда меньше, считая, что жена его и так балует. Сейчас его внезапно кольнуло угрызение совести. Но Михаила после пережитого на поверхности неудержимо клонило в сон.

– Ну ладно, ладно, – похлопав парня по спине, сказал он. – Я тоже тебя люблю. Ступай, мне надо немного отдохнуть, потом поговорим.

Но никакого «потом» у них уже не было.





Глава 10

Расплата




Как врач казнил себя спустя несколько часов за то, что отложил разговор с сыном! Проснулся он от дикого Ланкиного крика. Она всюду искала Максима, но его нигде не было. Поиски показали, что исчез также один из комплектов химзы и противогаз, а еще – пистолет, что несколько успокоило отца. По крайней мере парень ушел не безоружным, но куда? Неужели все это время он вынашивал мысль податься в метро? Как он мог так поступить с родителями? Михаил тут же облачился в химзу несмотря на то что уже рассветало. Больше всего он боялся обнаружить труп сына прямо на пороге бункера. Но нет, самые жуткие опасения не сбылись. Вокруг сновали тени – то ли собаки, то ли еще какие-то хищники. Михаил упрямо шел вперед. Ему казалось, что надо непременно добраться до холма, до Сетуньского Стана – может, мальчик отыщется там? Это было нелогично, но ему покоя не давал тот жуткий сон.

В кустах поблизости раздалось рычание. Врач вскинул автомат и дал очередь наугад. Что-то взвыло и ломанулось прочь, зато со всех сторон раздался треск и топот – словно бы на помощь раненому спешила целая стая. И нервы врача не выдержали. Наверное, просыпались уже дневные хищники, куда более жуткие, чем ночные. Если его сейчас сожрут, что будет с женой? Он развернулся и кинулся к бункеру. А там в ответ на затравленный взгляд Ланки только пожал плечами.

– Я не нашел его рядом. По крайней мере, он не погиб сразу. Может, следующей ночью схожу поискать его. Сейчас слишком опасно.

Та зарыдала.

– Господи, как он мог? – с тоской сказал Михаил, глядя на бледную Ланку.

– Может, это наказание нам. Но просто так Максим никогда бы нас не бросил. Я знаю, что-то страшное случилось. Он последнее время был такой… на себя не похож. Но когда я с ним пыталась поговорить, отмалчивался.

– Да что там могло случиться, – простонал Михаил. – Все эти их подростковые разборки – не могли с Рустамом поделить Наташку.

Но на всякий случай отправился в комнату сына. Осмотрел его вещи. Тетрадочка, исписанная его почерком, скромно притаилась среди прочего барахла.



«Мама опять лежит. У нее сегодня снова настроение плохое. Если приласкаться к ней, может, она даст поиграть своими камешками. Или почитает какую-нибудь сказку. Я люблю, когда мама читает. В сказках богатыри сражаются с чудовищами, а потом их забирает мать сыра земля. Она и вправду сырая – в бункере из-за этого все время холодно. Сказки рассказывают о том, как люди жили наверху. Они могли ходить куда угодно и ничего не бояться. А потом случилась большая война, многие погибли, а остальным пришлось забиться под землю. Воздух снаружи стал отравленным, и без защитного костюма выходить наверх теперь нельзя. А выходить надо, чтобы добыть еды – она то и дело кончается. Поэтому папа ходит наверх и ищет то, что осталось у мертвых. Ведь им еда уже не нужна. Дядя Гарик тоже иногда ходит с ним. Когда я вырасту, папа возьмет меня наверх с собой. И я тоже буду искать там всякие нужные вещи. Принесу Наташе подарок. А Рустам дерется. Он хочет быть главным. Пользуется тем, что старше. Мама говорит, что раньше людей было гораздо больше, а теперь их почти не осталось, мы – последние. Но это неправда, к нам приходил один человек и рассказывал, что есть еще место, где живут люди – метро. Оно гораздо больше нашего бункера. Там есть рельсы, по которым раньше ходили поезда. Папа с мамой жили там, но им не понравилось, и они ушли. И я один раз слышал – мама сказала, что не хочет в метро обратно. Значит, и мне туда не попасть. Разве это честно? Они-то с папой были в метро, а теперь из-за того, что они больше туда не хотят, мы все тоже его не увидим? А я бы хотел посмотреть. Но маму тоже огорчать не хочется – она хорошая, хотя часто лежит и плачет.



Сегодня папа первый раз взял меня наверх. На мне был такой же костюм, как на нем, только слишком большой для меня, и противогаз. Я никогда не думал, что мир наверху такой огромный – а ведь папа сказал, что это только маленький уголок. Он показал мне реку. Она тоже огромная, но он сказал, что эта река впадает в другую, действительно большую. Я познакомился с собакой по имени Мальчик, теперь она будет охранять меня наверху, так папа ей велел. Мы перешли по мосту на другую сторону реки, и я уже так привык, что мне казалось – я эти места знаю давно. Но мы не стали уходить далеко, потому что мама волновалась за нас, и потому, что собаки далеко тоже не уходят, а без них страшнее. Я спросил у папы, что там дальше, и он сказал, что там есть старая крепость. Когда-нибудь я обязательно туда схожу – посмотреть. А квартиры в домах похожи на наши комнаты в бункере, только бункер копали вглубь, а дома строили вверх. Я удивился, сколько же народу туда помещалось, и спросил у папы, где все эти люди теперь. Он сказал, что некоторых Беда застала прямо в квартирах, и они там и остались, а некоторые успели укрыться и теперь живут в метро. Опять это метро – хотелось бы мне попасть туда, когда я вырасту – не то чтобы жить там, а просто посмотреть. Когда я спросил у папы, почему мы не идем в метро, он ответил, что нам и здесь хорошо. Но это он так за себя говорит, он видел другую жизнь и может сравнивать, а я ведь ничего не видел – зачем тогда он решает за меня? Пока я не вырос, придется его слушаться, а когда вырасту, я, может, все-таки схожу в метро, он говорит, что это не так уж далеко отсюда. Папа сказал, что я молодец, и что он будет иногда брать меня с собой, чтобы я привыкал. Когда вернулись, мама не спала. Я рассказал ей обо всем, что видел, а она почему-то заплакала. Может быть, ей тоже хотелось наверх, а может, она за меня боялась, хотя бояться там нечего, разве что темноты. Но папа говорит – нам могли встретиться злые люди. Интересно, что злым людям здесь делать? У нас-то ведь и взять нечего, а то, что наверху, теперь ничье, и кто первый найдет, тот себе и забирает. Мне кажется, взрослые слишком осторожничают.


Сегодня папа водил нас в старую крепость. Оказалось, одно название, а не крепость. Я думал, она такая, как в книге, и стены сложены из камней, а она огорожена забором, и тот уже местами на земле лежит. Но все равно там очень интересно. Я чувствую, что это необычное место. И еще мне понравилось, что она находится на высоком берегу реки. Папа говорит – там очень давно еще жили люди, и с высоты им легче было вовремя увидеть врагов и отбиться от них. Значит, и у тех людей были враги. Еще там лежали какие-то кости. А мне даже показалось, что там и теперь кто-то живет, но нет, конечно, может, собаки только. Когда я смотрел на воду, у меня закружилась голова. И показалось, что кто-то спросил меня: «Хочешь, все это будет твое?» Я оглянулся на папу, думал – это он. Но потом понял, что голос был прямо у меня в голове, а папа ничего не говорил и ничего не слышал. Я испугался, но не подал виду.

Сегодня что-то выскочило на нас из кустов. Папа не растерялся и выстрелил, и оно упало. Мы увидели, что это как будто собака, только огромная, и шерсть у нее клочками торчит. А наши собаки испугались, даже Мальчик. Они только издали рычали, а близко не подходили. Папа сказал, что придется меня пока с собой не брать – сперва он разберется, что это за собаки и много ли их тут, у нас. Я очень просил его, но он и слушать не хотел. И мама с ним согласилась.



Там, в старой крепости, что-то есть, теперь я это точно знаю. И оно видит нас – так же, как я чувствую его. Оно хочет, чтобы я снова туда пришел. Но если я расскажу папе, он меня не отпустит. Удивительно – неужели никто не знает о нем, кроме меня? Я осторожно спросил у мамы – не кажется ли ей, что в старой крепости и сейчас может кто-то жить? Она странно на меня посмотрела и взяла с меня слово, что я никогда не пойду наверх без спросу. Но даже если я попрошусь, папа скажет «нет». С тех пор как мы увидели ту огромную собаку, он не берет меня с собой.

Сегодня Рустам опять начал возникать, отобрал у меня книжку, которую я пытался читать. Хотя я точно знаю – сам он читать не любит и отобрал просто так. Это он перед Наташкой выделывается. Я злился, и тут мне на глаза попался круглый камень, который папа принес Ирке поиграть. И я вдруг представил – что, если взять этот камень и изо всей силы ударить его по голове? Так, чтоб кости хрустнули! А потом испугался – это же не мои мысли. Вдруг кто-то вкладывает мне в голову такое? И главное – даже страшно сознаваться, потому что представляю, какой крик поднимут родители и как будут за мной следить.

Сегодня мне вообще захотелось открыть дверь в убежище. Встать ночью, когда все спят, и открыть. Взрослые говорят, что воздух снаружи ядовитый, но мне кажется, он нормальный, просто они всего боятся. Хотя тогда в убежище могут попасть чужие собаки и злые люди, но ведь наши собаки предупредят, поднимут шум. А потом я снова испугался – разве я мог такого хотеть? Мне кажется, это то, что живет в старой крепости, подсказывает мне такие мысли. Чего оно хочет от меня? Зачем ему все это?

Кажется, оно пытается мне внушить – остальные мне только мешают. И мне надо от них избавиться, чтобы прийти к нему. И тогда оно сделает меня главным, и сделает так, что звери меня не тронут. А того, кто попробует меня остановить, надо убить.

Мама, папа, простите меня. Мама, ты была права, что не хотела отпускать меня наверх. Из-за того, что мы были в крепости, оно заметило меня и теперь тянет к себе. И не оставит в покое, я чувствую это. Интересно, а папа тоже что-то слышит? Он иногда так странно смотрит на меня. Может, слышит, но он сильнее и не поддается. А может, оно выбрало именно меня.

Простите меня. Сегодня ночью я возьму химзу и противогаз. Возьму пистолет, и отдельно – патроны. Я знаю, как захлопнуть дверь, чтобы защелкнулся замок. Может, мне удастся убить его, и тогда я вернусь. Может, мне удастся уйти от него, и тогда я попробую добраться до метро. Здесь я оставаться больше не могу – дальше будет только хуже. И не смогу я теперь усидеть в подвале после того, как видел небо. Прощайте! Я люблю вас».



Михаил стоял, сжав голову руками. Показать это Ланке, или ей будет только хуже? Все же он решился и отнес тетрадку жене. Она читала при нем, чуть шевеля губами, потом подняла на него воспаленные глаза.

– Миша, возьми меня наверх. Вдруг я почувствую, где он?

– Зачем тебе? – умоляюще сказал он. – Ничего ты не почувствуешь, зачем зря рисковать? Я сына потерял – что, если и с тобой что-нибудь случится?

– А со мной уже случилось, – сказала она, – разве ты не видишь, я уже не живу. Миша, наверное, мы наказаны. Не надо было нам жить вместе и заводить детей. Все равно их всех у нас заберут. Это только начало.

Если бы она кричала, плакала, ему было бы легче. Но этот тихий бесстрастный голос был невыносим. А еще невыносимо было думать, что его мальчик, его чуткий, впечатлительный мальчик, которому он уделял куда меньше времени, чем его сестре, сейчас, может быть, лежит где-то во тьме с перегрызенным горлом. Михаил старался не думать о том, что именно случилось с Максимом, только надеялся, что если он погиб, то быстро, и не слишком страдал перед смертью.

Следующей ночью Михаил все же сходил на Сетуньский Стан. Он крался, прислушиваясь к ночным шорохам, а у входа, у той покосившейся будочки, замедлил шаг – у него подгибались ноги. Он боялся обнаружить окровавленные останки сына. Он прекрасно отдавал себе отчет, что шансов выжить одному на поверхности у того практически не было. Когда-то знакомый говорил ему – если пропавшего не находят в течение трех дней, значит, он, скорее всего, уже мертв. И ведь то было в прошлой жизни, а применительно к этой срок можно сократить – ну, например, до одной ночи. И все же врач надеялся – сам не зная, на что. В свое время он проводил с детьми беседы, рассказывал им, что в крайнем случае можно передневать на поверхности, запершись в какой-нибудь пустой квартире, если не смогли вернуться в бункер к утру. Скорее, то были уроки на будущее – детей пока одних не выпускали. Но сам он всегда возвращался, никогда не оставался днем наверху.

Наконец, собравшись с духом, врач осторожно вошел на территорию. Показалось ему, или черепов под ногами прибавилось? Он увидел кострище, в котором что-то чернело – вроде бы тело. В голове у него зашумело, в глазах потемнело. Откуда-то долетел заунывный крик ночной птицы.

– «Вот и все, – подумал он, бессильно опускаясь на колени. – Как я теперь вернусь домой, скажу Ланке?»

Сделав над собой усилие, он посветил фонариком. В углях лежал полуобгорелый идол.

Михаил принялся обшаривать территорию, не обращая внимания на шорохи в кустах, на тоскливые завывания каких-то тварей невдалеке. Он осмотрел почти всю поляну, заглянул даже в чернеющие провалы подъездов. Он даже крикнул несколько раз: «Максим, сынок!» Ему отозвался воем какой-то зверь, судя по звукам, двигавшийся в его сторону. И врач понял, что все бесполезно. Не найдет он сына. Тот мог забрести в одну из квартир многоэтажного дома, его могли утащить хищники, не оставив ни следа, ни клочка одежды, по которым можно было бы догадаться, где его искать. И лишь в одно Михаил не верил – что мальчик мог самостоятельно добраться до метро.

Когда он вернулся домой – бледный, осунувшийся – Ланке хватило одного взгляда на его лицо. Она даже не стала ни о чем расспрашивать.

И все же в следующую ночь она упросила его взять ее с собой. И на поверхности, помедлив минуту, чтобы привыкнуть к темноте, вдруг, как сомнамбула, двинулась к мосту через Сетунь – в ту сторону, где находилась старая крепость. Он услышал громкий треск со стороны реки, что-то ломилось к ним через кусты, а Ланка словно не замечала. Когда он схватил ее за плечи, она оттолкнула его с неожиданной силой. Тогда он сгреб ее в охапку и потащил обратно в бункер, не слушая, что она пытается кричать, задыхаясь и отбиваясь. Когда за ними захлопнулась дверь, она накинулась на него, колотя куда попало.

– Пусти меня! Он там. Он меня звал, – кричала она.

Михаил еле управился с ней. Гуля помогла ему сделать жене укол снотворного.

С тех пор Светлана словно стала другим человеком – похоже, она только и думала о том, как снова ускользнуть наверх, проявляя при этом незаурядную хитрость. Стас только качал головой, глядя на нее.

– У вас там точно ментал сидит, – говорил он. – Надо или убить его, или уходить. Но убить он себя не даст.

Несмотря на это, даже в голову Михаила порой закрадывались сомнения. Вдруг жена и впрямь что-то почувствовала? Но что мог Максим делать там, на холме, столько времени – без сменных фильтров, без еды? Ну еду, положим, в окрестных домах можно было найти. А холод, а радиация? Нет, не могло его там быть, единственный шанс для него остаться в живых был в том, чтобы добраться до метро. Но, скорее всего, у него это не получилось. И все же Михаил терзался сомнениями. Светлану он держал на уколах, с отчаянием понимая – долго она так не протянет. Вскоре она ослабела настолько, что уколы он прекратил. Она лежала, закрыв глаза, и с кем-то тихо разговаривала – видимо, с сыном.

Дети сновали по бункеру, как тени – бледные, перепуганные. То Рустам, то Наташка, то маленький Джаник пытались заглянуть в комнату, где лежала Ланка. Даже Сакина перестала улыбаться, словно и на нее подействовала тягостная атмосфера. Она то и дело подходила к Михаилу и вопросительно заглядывала в глаза, словно старалась понять, что происходит. А Ирка замкнулась в своем горе – плакала в уголке в одиночестве.

Однажды Михаил задремал, сидя на кровати больной жены, и в этом состоянии – полусне-полуяви – ему почудился шепот:

«Мать уходит. Что делать?»

«Она сказала, что все равно будет с нами. Даже если умрет. Будет нам помогать».

«Она уйдет на темную сторону. Как те, кто спит под холмом. Она не сможет говорить с нами».

«Сможет. Мы будем кормить ее кровью, и она отзовется. Мертвых надо кормить кровью, чтоб они говорили».

Он с трудом продрал глаза. Померещилось или нет, что в дверном проеме мелькнула тень. Он взглянул на жену – она лежала все так же с закрытыми глазами, но улыбалась, словно видела во сне что-то хорошее.



Лана шла по знакомой тропинке вдоль берега Сетуни. Наконец-то ей удалось ускользнуть. Ее не пускали, но теперь все будет хорошо. Она найдет Максима, приведет его обратно. Отобьет его у ночных хищников. Сколько же их развелось? Они блестят глазами из-под кустов, скалят зубы из нор. Но здешние силы будут хранить ее. Она покрепче сжала свой талисман – древний наконечник копья. Навстречу ей выступила чья-то фигура – наверное, хранитель этого места, догадалась она. Но никак не могла разглядеть его лица. Голос зазвучал у нее в голове – низкий, хрипловатый. Он произносил вроде бы незнакомые слова, но ей казалось, она понимала смысл. Да вот только то, что он говорил, было ужасно. Он велел ей успокоиться и больше сына не искать. Они возьмут его к себе. И ее возьмут, надо только успокоиться, перестать бороться. Все будет хорошо. Уже не будет ни больно, ни страшно, и не надо будет ни о чем волноваться. Он давно ее ждет. Он говорил что-то еще, но Ланка не понимала, слушать мешала боль в груди. Она опустилась на землю возле текущей реки. Здесь была небольшая заводь, и ей показалось, что она видит свое отражение. И она ужаснулась тому, насколько сдала за эти годы, своему беззубому рту, морщинистому лицу, седым волосам. И тихо заплакала. Слезы текли по щекам, и она чувствовала, как разглаживаются морщины. Когда она в следующий раз глянула в темную воду, увидела лицо девушки. Подняла глаза на своего загадочного собеседника – то был он, тот, кто велел ей ждать его здесь двадцать с лишним лет тому назад. И она встала, легкая, как перышко, и дала ему руку. Но что-то еще мешало, тянуло назад. Она сосредоточилась – и увидела Михаила. Надо было попрощаться с ним – ведь он столько лет мучился с ней, преданно возился, а она была ему только обузой.