Между Европой и Азией. История Российского государства

Московская «площадь» скорее симпатизировала тушинцам; люди побогаче боялись казаков и склонялись к Владиславу; Семибоярщину не поддерживал никто.

Главные игроки пробовали договориться между собой, без посредника. Лжедмитрий посулил Сигизмунду контрибуцию в триста тысяч злотых, ежегодные выплаты по сто тысяч в течение десяти лет и 15 000 войска для войны со Швецией. Король в ответ предложил «царику» город в своих владениях – Гродно или Самбор. Тушинский Вор обиделся и ответил, что заберет себе Краков, а Сигизмунду, так и быть, оставит Варшаву. В общем, не договорились.

В Москве же победила «польская» партия. Королевич Владислав представлялся меньшим злом: от буйных толп Лжедмитрия добра не жди, а Жолкевский по крайней мере наведет в стране порядок.

Теперь уже не тушинские, а московские бояре заключили с поляками договор, взяв за основу смоленское соглашение от 4 февраля. Но все реформаторские статьи (не представлявшие для Жолкевского никакой ценности) из документа исчезли. Пропал пункт о карьерном возвышении за личные заслуги, вычеркнули бояре и упоминание о заграничном учении. Зато вставили важное для себя условие о том, что иноземцы не должны ущемлять «в чести» московских князей и бояр.

Гермоген дал свое согласие неохотно и лишь после того, как его уверили, что королевич примет православие (на самом деле каждая сторона толковала пункт о вере по-своему).

17 августа 1610 года российское временное правительство признало царем Владислава.

«Седмочисленыя же боляре Московския державы и всю власть Русьския земли предаша в руце литовских воевод: оскудеша убо премудрыя старцы и изнемогоша чюдныя советники», – сетует автор «Хронографа».

Уже через десять дней «чюдные советники» принесли Владиславу присягу в наскоро сооруженных шатрах близ польского лагеря. Назавтра церемония продолжилась в Успенском соборе Кремля.

Спешка объяснялась тем, что в Москве узнали о планах тушинцев ворваться в город силой, а отбиваться было нечем, и Семибоярщина нуждалась в защите.

По всей стране были разосланы извещения, и множество городов послушно присягнули царю Владиславу Жигмонтовичу.





Оккупация Москвы




Военный исход противостояния зависел еще от одной силы – Яна Сапеги, давно уже действовавшего самостоятельно. Этот кондотьер кормился за счет грабежей и реквизиций, у него было собственное войско, не очень большое, но отлично вооруженное. Сапега всем предлагал свои услуги, и стоили они недешево.

Гетман Жолкевский договорился с Сапегой о нейтралитете, с Семибоярщиной – о том, что ему дадут беспрепятственно провести полки через Москву, и ударил по Лжедмитрию.

Тот по своему обыкновению предпочел сбежать – ретировался обратно в Калугу, которая традиционно поддерживала тушинцев.

То, что отряды Жолкевского прошли через столицу, не устроив никаких бесчинств и не нарушив условий договора, очень понравилось боярам. Они укрепились в надежде, что при поляках порядка будет больше, а «площадь» станет не страшна.

Поэтому в сентябре 1610 года Жолкевского пригласили в город, уже чтобы остаться. Таким образом, Москва сама открыла полякам ворота. Оккупация совершилась мирно.





Царь московский Владислав. Неизв. художник



Во всей этой истории нельзя не отметить дипломатические таланты Станислава Жолкевского. То был человек осторожный, хитрый и дальновидный. Он очень хорошо понимал важность добрых отношений с покоренным городом, население которого многократно превосходило численность не столь уж большого польского гарнизона.

Гетман повел дело с умом.

Он ввел в своих войсках строгую дисциплину и безжалостно наказывал ее нарушителей. Все конфликты между русскими и поляками решались межнациональным судом. Например, одного солдата, спьяну выстрелившего в православную икону, казнили по русскому закону о кощунстве: отсекли руку и сожгли на костре.

В Москве было много русских стрельцов, которые представляли для оккупантов потенциальную опасность. Жолкевский постарался расположить к себе это воинское сословие угощениями и дарами, так что стрельцы не возражали, когда начальником к ним назначили польского полковника Александра Гонсевского.

Особенно ловко гетман себя повел с патриархом. Гермоген сначала отказывался даже встречаться с басурманом, но Жолкевский сумел обаять сурового старца, и у них установились самые добрые отношения.

Если бы Сигизмунд проявил столько же мудрости, сколько его наместник, вся история России могла бы пойти по иному пути.

Но король был недоволен Жолкевским, считая, что тот чересчур миндальничает с русскими. Издалека дело казалось простым: московиты разгромлены и завоеваны, церемониться с ними незачем. И уж совсем дикой фанатичному католику Сигизмунду казалась идея о том, что его сын может перейти в другую веру. Впрочем, под воздействием военных успехов король уже передумал сажать на русский престол Владислава – он сам хотел стать царем.

Жолкевский пытался доказать, что это большая ошибка, но его не слушали. В конце концов гетман получил приказ возвращаться на родину с трофеями (в числе которых были пленные Шуйские), а командование передать полковнику Гонсевскому.

Недавно назначенный начальник Стрелецкого приказа хорошо знал Москву, где долгое время был сначала посланником, потом, после гибели Лжедмитрия I, почетным пленником. Полковник говорил по-русски, превосходно разбирался в московских тонкостях, но это был человек жесткий и властный. Он совершенно не считался с Боярской думой, расставил на ключевые посты послушных людей, а если кто-то из вельмож выражал недовольство, такого без церемоний сажали под арест.

С отъездом Жолкевского польское управление превратилось в настоящую диктатуру. Первым помощником Гонсевского, главой Казенного приказа, стал безродный дьяк Федор Андронов, из бывших торговцев. Это оскорбило бояр больше всего.

Расквартированные по частным домам жолнеры и наемники вели себя по-хозяйски, притесняя и обижая горожан. Вокруг Москвы разъезжали конные отряды, реквизируя всё, что им хотелось.

Поляки вели себя не как слуги русского царя Владислава, а как иноземные захватчики, каковыми они и являлись.






Станислав Жолкевский. Неизв. художник





Гибель Лжедмитрия II




При этом размер оккупационного корпуса оставался невеликим: четыре с половиной тысячи поляков и некоторое количество наемных солдат, перешедших из армии царя Василия. Этого худо-бедно хватало для контроля над столицей, но не над всей страной.

А страна была неспокойна.

С этого момента единственным знаменем, способным объединить самые разные группы населения, становится религия, защита православия. Русские люди держались за веру так истово, потому что у них ничего больше не осталось. Государство развалилось, царь в плену, последняя твердыня Смоленск вот-вот падет. Всё, что можно было потерять, – потеряно, всё, что можно отобрать, – отобрано. Но веру, субстанцию нематериальную, отобрать нельзя, вот за нее и держались.

В указе, который Семибоярщина разослала по провинциям, объявлялось, что царь Владислав примет русскую веру, но подтверждений этому не последовало. А в Калуге сидел свой православный царь, уж какой ни есть. И акции Тушинского Вора вновь пошли вверх – не по его заслуге, а от безысходности. Раньше патриоты антипольской направленности делились на сторонников царя Василия и сторонников царя Дмитрия, теперь остался только второй.

Волновались Владимир и Суздаль, Тверь и Ростов Великий. В лагерь к самозванцу тянулись люди из глубинки, и Лжедмитрий опять становился грозной силой. Появился в калужском стане и деятельный предводитель – вернулся Иван Заруцкий, какое-то время послуживший королю и понявший, что у поляков ему дороги не будет.

С Заруцким отряды Лжедмитрия стали вести себя боевито. Они активно нападали на польские разъезды, убивали шляхту, грабили литовских купцов, перерезали коммуникации.

Если прежде Лжедмитрий подрывал власть царя Василия, то теперь он становился серьезной проблемой для польской Москвы, у которой было еще меньше войск, чем в свое время у Шуйского.

Правительство позвало на помощь Яна Сапегу, который не отказался скрестить сабли со своими вчерашними соратниками (он ведь долго служил Лжедмитрию), но в ноябре-декабре Заруцкий нанес сапежинцам два поражения и отбросил их.

Неизвестно, чем бы закончилось очередное возвышения Тушинского Вора, если бы в это время он не погиб.

Смерть второго Лжедмитрия так же несуразна, как вся его история.

В тушинском стане долго находился касимовский татарский царек Ураз-Мухаммед, присягнувший самозванцу. Когда Сигизмунд пришел под Смоленск и стал звать к себе тушинцев, Ураз-Мухаммед покинул Дмитрия и примкнул к полякам. Но его семья осталась в Тушине, и хан, соскучившись по жене и сыну, тайно пробрался в лагерь. Там его опознали. Мнительный Лжедмитрий заподозрил старика в злых умыслах и велел его убить.

Личная охрана «царя» тоже состояла из татар, которыми командовал князь Петр Урусов, близкий друг убитого.

Улучив момент, когда вокруг никого не было, Урусов отомстил за Ураз-Мухаммеда: застрелил Лжедмитрия и отрубил ему голову, после чего скрылся.

Это произошло 11 декабря 1611 года. Потом труп долго лежал в холодной церкви непогребенным, и зеваки ходили на него поглазеть. Он и живой был востребован только в качестве символа, а уж мертвый стал вовсе никому не нужен.





Гибель второго Лжедмитрия. И. Сакуров



Так заканчивается трагически-плутовская эпопея Тушинского Вора, но не «тушинского лагеря».

Поначалу, лишившись живого знамени, Заруцкий хотел всё бросить, но Марина Мнишек, бывшая на последней стадии беременности, удержала и его, и казаков. А через несколько дней у «царицы» родился мальчик – и появился новый «государь», ничем не хуже (а пожалуй, и лучше) прежнего. Его назвали Иваном в честь Ивана Грозного. Партия самозванца, теперь уже исключительно простонародно-казацкая, кое-как сохранилась. Ей еще долго предстояло играть важную роль в гражданской войне.





Великое посольство




Одним из последних хитроумных маневров Жолкевского перед отъездом было снаряжение «великого посольства» русской знати в ставку короля под Смоленск. Предполагалось, что лучшие люди страны должны торжественно попросить Сигизмунда, чтобы тот отпустил сына на царство. На самом же деле гетман нанес еще один удар по обломкам московского государства. Одним из непременных условий успешной оккупации является устранение прежней элиты – «обезглавливание» нации. Если бы подобная операция была осуществлена насильственным образом, это вызвало бы возмущение и даже восстание населения, а так всё получилось благопристойно и не менее действенно.

В состав делегации вошли неудобные для поляков бояре, включая недавнего претендента на престол князя Василия Голицына и самого деятельного церковного иерарха Филарета Романова, а также почти все видные представители столичного и провинциального дворянства. Послов набралось около пятидесяти, а вместе с сопровождающими, тоже не последними людьми, из Москвы выехало больше тысячи двухсот человек. Остались те бояре, кого поляки не опасались, во главе с тихим и послушным Федором Мстиславским. Как уже было сказано, Жолкевский вывез с собой и братьев Шуйских – чтоб ни у кого не возникло соблазна вызволить свергнутого царя из заточения.

Сигизмунд имел на это посольство свои виды. Он рассчитывал, что московские вельможи, во-первых, уговорят тогда еще державшийся Смоленск сдаться, а во-вторых, позовут на царство вместо королевича самого короля.

Но по обоим пунктам коса нашла на камень.

Послы твердили, что теперь, когда война окончена, король должен снять осаду и оставить Смоленск в покое, поскольку город принадлежит русскому царству. Сигизмунд же заявлял, что Смоленщина в свое время была незаконно захвачена у Речи Посполитой и должна быть ей возвращена. Из Москвы покорная полякам Дума слала осажденным приказы сдаться, но патриарх Гермоген и великое посольство к этим требованиям не присоединялись, поэтому воевода Шеин со смоленским архиепископом Сергием капитулировать отказывались.