Миллион в лохмотьях

 * * *




Глава 1




Господин Динор собак не любил, вернее, так он позиционировал себя в кругу собачьих фанатов. На самом деле он скорее не признавал их право на существование как равноправных членов благородных семейств. Динор не понимал, как можно умиляться, глядя на писающего пса, или приходить в восторг в момент, когда волосатое создание пытается облобызать тебя своим шершавым языком, выбирая для совершения этой процедуры самые неподходящие части тела и самое неподходящее время суток.

Почему он, доктор биологических наук, профессор кафедры физиологии человека и животных, специалист в области физиологии мозга, без пяти минут почетный профессор Российской Академии наук, так упорно не желал общаться с «лучшими друзьями человека», несмотря на то что по роду научной деятельности имел с ними прямую связь? Его поведение коллегам и знакомым казалось нелогичным до тех пор, пока они не попадали к профессору в дом. Там, уже через пять минут, до них доходил смысл протеста господина Динора.

Причина, дражайшая супруга Зинаида Трифоновна, выплывала в коридор для встречи гостей с неизменным атрибутом на руках. Атрибут, шестилетний мопс по кличке Император, восседал на пышной груди хозяйки в поистине царском облачении: золоченом костюме-тройке с обязательной бабочкой, пришитой под декоративным воротничком. В объятиях Зинаиды Трифоновны мопс чувствовал себя настолько комфортно, что его приплюснутая мордочка излучала доброжелательность на всех гостей без исключения.

Казалось бы, что в этом плохого? На гостей не лает, в обувь им не мочится, тапки не прячет – живи да радуйся. Но нет! Как показывали следующие пять минут общения с хозяйкой дома, в такой расстановке сил были существенные недостатки. Все, чем могла заниматься Зинаида Трифоновна в присутствии Императора, – это сидеть и расточать восторги по поводу и без повода, лишь бы они относились к высокочтимой особе мопса. Если Зинаида Трифоновна пыталась спустить Императора на пол, чтобы заняться гостями, или тема переходила на любой другой предмет, кроме обсуждения достоинств домашнего питомца, мопс начинал беспокойно ерзать по пышной груди, бить лапами по щекам хозяйки и при этом громко лаять.

Какое уж тут общение? Разумеется, Зинаида Трифоновна тут же переключалась на Императора, на господина Динора перенаправлялись обязанности гостеприимного хозяина, и он принимался готовить чай, резать бутерброды и всячески развлекать гостей, будь то его коллеги или подруги Зинаиды Трифоновны. И это было бы еще полбеды, если бы подобная ситуация складывалась только в присутствии гостей. Но ведь Император не желал делить внимание Зинаиды Трифоновны с кем бы то ни было и в отсутствие таковых!

По сути, пес взял Зинаиду Трифоновну в рабство, не отпуская ее от себя ни днем, ни ночью. И вот с таким положением вещей господин Динор никак не мог примириться. Втайне от супруги он именовал мопса не иначе как узурпатор, питал к нему негативные чувства, а временами даже желал тому скорейшей кончины. Одним словом, собак господин Динор не любил. Зато питал неизбывную любовь и нежность к супруге, которой прощал все ее странности. Вот почему ранним февральским утром он оказался возле дома номер тридцать семь по улице Северной Одинцовского района в компании «узурпатора».

В Одинцово они с женой переехали сравнительно недавно, польстившись на громкие рекламные посулы, расписывающие комфорт и уединение «спальных районов». Профессорской квартиры господин Динор не заработал в силу неуживчивого характера и неумения «подмазать» кого нужно и когда нужно. Жили супруги в «однушке», доставшейся ей в наследство от дальних родственников, в районе Ясенево, и были вполне счастливы. До тех пор, пока подруга Зинаиды Трифоновны не принесла в дом идею о радужной жизни в одинцовских многоэтажках.

Зинаида Трифоновна так загорелась чужой идеей, что всю процедуру обмена квадратных метров на аналогичные квадратные метры произвела сама, оповестив супруга о смене жилья чуть ли не в день переезда. Скромная однушка сменилась шестьюдесятью квадратами, проклинать которые Зинаида Трифоновна принялась уже спустя неделю проживания на новом месте.

Бетонные высотки, налепленные одна на другую, не случайно прозвали в народе «человейниками». По мнению господина Динора, муравьям в их муравейниках жилось куда комфортнее, а уж о просторе и говорить не приходилось. Супругу за необдуманный поступок господин Динор не корил, смысла не было, когда все уже свершилось, жалел и старался всячески облегчить новую участь. В частности, выгуливать Императора в те моменты, когда «его величество» не желало ждать наступления рассвета, настаивая на том, чтобы справить нужду немедленно.

Единственным местом, пригодным для прогулок с собакой, в районе многоэтажных застроек оказался чудом уцелевший барак в четыре этажа, где придомовая территория все еще сохранилась в первозданном виде: с газонами, деревьями и кучей интересных для собачьей души укромных уголков. Ходить сюда было далековато, зато Император не так страдал от смены района. Найти ему друзей в железобетоне оказалось задачей невыполнимой, никто не желал мириться с четвероногими агрессорами на скудных квадратных метрах, где зачастую селилась целая диаспора, поэтому приходилось довольствоваться малым. Этим малым был высокий каштан и вязевые кустарники возле тридцать седьмого дома.

Не имея возможности отказаться от процедуры выгула, господин Динор подслащивал пилюлю тем, что на протяжении всей прогулки высказывал бессловесному созданию свои претензии. Пес на ворчание профессора реагировал философски: принимал его стиль общения, подлаживался под настроение провожатого, а при появлении прохожих даже брехать начинал, точно копируя интонации господина Динора. Со стороны это выглядело весьма комично, но парочке «профессор – мопс» на это было абсолютно наплевать.

– И как только вас, мопсов, мудрые китайцы к императорскому двору допустили? Иероглиф у них, видите ли, императорский знак на лбу. Ну, где, скажи, на твоем морщинистом лбу китайцы иероглиф разглядели? Кожа, она и есть кожа, посмотрели и забыли. Так нет же, во Францию вас переправили, Англию заполонили. Наполеоновская Жозефина вашей мнимой добротой прельстилась, королева Великобритании так вообще в ранг идолов вас возвела, а чего ради? За блестящие глаза-кругляши? За особенный окрас? Разбаловали донельзя, испортили породу, а нам теперь отдувайся.

Историю происхождения своей породы Император слушал не в первый раз, он даже слова некоторые различать научился и соответственно на них реагировал. Например, когда речь заходила о жене Наполеона Жозефине, мопс вытягивал короткую шею и начинал облизывать мордочку языком. А при упоминании королевы Виктории грациозно приседал на задние лапы и мел дорогу хвостом. Профессор на выходки мопса не реагировал, а переходил к более понятным темам:

– Ты зачем снова Зинаиду Трифоновну по сусалам лупил? Гости в доме, высокочтимые люди, профессора и доценты, а ты к ним со своими вульгарными ужимками. Где ваше воспитание, господин «узурпатор»? Где, скажите, прячутся ваши императорские корни? – Как в разговоре с коллегами, когда речь заходила о серьезных вещах, профессор переходил на официальную манеру обращения, так и в беседе с мопсом он невольно начинал обращаться к нему на «вы». – Элементарная вежливость требует от вас придерживаться определенных норм поведения. Отчего же вы игнорируете их?

Мопс поджимал хвост, тихо скулил, после чего бросался лизать руки профессору. Тот брезгливо морщился, отдергивал руки и начинал распекать питомца на новый лад:

– А эта ваша манера выражать эмоции посредством языка! Я понимаю, Зинаиде Трифоновне подобные излияния чувств приятны, но зачем вы пытаетесь произвести данную процедуру с каждым встречным? Должны же быть рамки, в конце концов!

Когда мопсу надоедало слушать брюзжание профессора, он вытягивал поводок на полную длину и принимался носиться взад-вперед по дороге до тех пор, пока провожатый не терял нить разговора, и тогда мопс имел возможность прошвырнуться по кустам в поисках интересных объектов. Шелестящий пакет из-под чипсов, пустая пластиковая бутылка, закрученная цветной крышкой, утерянный носовой платок, детская игрушка – все привлекало внимание любознательного пса. Профессор и эту привычку мопса разносил в пух и прах, но запрещать обследовать заинтересовавшие предметы не спешил.

Этим утром пес вел себя особенно беспокойно. Как только они оказались в непосредственной близости от дома номер тридцать семь, Император как-то весь ощетинился, холка напряглась, и он начал рваться с поводка. Профессор приструнил мопса, подтянув к краю дороги, и попытался сменить направление, намереваясь прогуляться до единственного в районе торгового ларька, обслуживающего население круглые сутки. У него закончились сигареты, а он любил, завершая прогулку, подымить сладким дымом с запахом вишневых косточек.

Мопс сперва послушно вернулся и даже пробежал с десяток метров в нужном направлении, но подул ветерок, и он, снова ощутив обеспокоивший его запах, рванул обратно. Рука господина Динора дернулась следом, поводок натянулся, запутался в меховой опушке куртки, и профессор чуть не выронил тяжеловесную рулетку поводка.

– Да что с тобой такое? – сердито крикнул он вдогонку мопсу. – Неужели нельзя хоть раз вести себя подобающим образом! Сюда, «узурпатор», к ноге!

Команду «к ноге» Император не выполнял и в лучшие дни, а сегодня ненавистное слово только сильнее раззадорило пса. Мопс на долю секунды оглянулся и перепрыгнул через невысокий металлический заборчик, огораживающий придомовый газон. Профессор по инерции пробежал несколько шагов вслед за ним, прежде чем ему удалось обуздать поводок. К тому моменту он уже был в ярости от выходки мопса.

– Ах ты, анархист негодный! Ну, погоди, я тебя научу подчиняться законам! – воскликнул профессор, совершенно игнорируя тот факт, что ранним утром выходного дня воспитанным людям не подобает кричать во все горло под окнами трудового народа. – На горох! Без сладкого! В кладовку!

Он выкрикивал самые действенные угрозы, какие мог придумать в состоянии гнева, но только последнее слово заставило мопса сбавить темп. Император до жути боялся темных закрытых помещений. Всего раз профессор, в отсутствие Зинаиды Трифоновны, применил к нему подобное наказание, но этот случай запечатлелся в памяти пса на веки вечные. Слово «кладовка» ассоциировалось у него с самыми страшными ужасами, чем профессор крайне редко, так как применять его мог исключительно в отсутствие супруги, но беззастенчиво использовал.

Сейчас мопс стоял в центре газона и боролся с двумя равнозначно сильными желаниями: продолжить бег и выяснить, что является источником раздражающего запаха, или же проявить благоразумие и не подвергать себя жестокому наказанию. Будучи специалистом в области физиологии желаний, профессор прекрасно понимал, какая борьба происходит в душе пса, но его проблемы и терзания господина Динора не цепляли. Настоятельную потребность поскорее убраться с чужого двора подстегивал неприятный запах, который так возбудил мирного, по сути, мопса.

– Согласен, пахнет отвратительно, – вслух произнес профессор. – Отвратно и знакомо, я бы сказал. Но нас с тобой это не касается. Даю тебе пять минут на все твои собачьи дела, и уходим.

Пес продолжал стоять на месте. Казалось, он определился, как в сложившейся ситуации следует вести себя с провожатым, и теперь воплощал идею в жизнь. Взгляд мопса буравил профессора, холка продолжала топорщиться, а задние ноги вдруг начали подрагивать. Такое Император позволял себе только в исключительных случаях, так как подрагивание означало страх, а мопс считал этот вид эмоций проявлением слабости. Император в принципе не может быть слабаком.

– Ладно, не расстраивайся, – сжалился господин Динор. – И не трясись, делай свои дела. Так и быть, подожду сколько потребуется.

Мопс с места не двинулся, повел носом в сторону дома и заскулил. Профессор решил взять инициативу в свои руки: он подтянул поводок, приподнял Императора за шлейку, перенес поближе к каштану и, усадив мопса под дерево, строгим тоном приказал:

– Давай, лентяй, справляй нужду. Зинаида Трифоновна ждет тебя дома со сладеньким.

Упоминание имени хозяйки обычно действовало на Императора благотворно, а сочетание ее имени с обещанием получить угощение заставляло сорваться с места и мчать в заданном направлении с такой скоростью, что господин Динор едва-едва поспевал за ним. Так было всегда, но только не в этот раз. Слова профессора будто обозлили пса, он начал громко лаять, рваться с поводка, проявляя не просто нетерпение, а скорее агрессию. Поведение Императора не могло остаться незамеченным. Не прошло и двух минут, как из окна второго этажа высунулась пьяная физиономия и пропитой голос огласил округу:

– Какого хрена здесь творится? – Заспанный взгляд оглядел окрестности, наткнулся на беснующуюся фигуру мопса: – Охренеть! Ну, в натуре новостройщики оборзели, недомерков своих к нам под окна срать водят!

Господин Динор попытался ретироваться, пока пьяной морде не пришло в голову забросать их с мопсом гнилыми фруктами, а то и чем похуже, но увести Императора с газона тогда, когда он сумел привлечь внимание постороннего, оказалось задачей непосильной. А мужик со второго этажа распалялся все сильнее.


– Эй ты, деятель! – заорал он профессору. – Тебя мама в детстве не учила, что срать перед людьми нехорошо?

– Простите, молодой человек… – Обвинения пьяни господин Динор считал обоснованными, поэтому старался оставаться вежливым. – Мы уже уходим. И поверьте, справлять нужду на вашем газоне мы и не собирались.

– Ты че, мужик? Про тебя вообще речи не шло, – вытаращил тот глаза. – Я и не думал, что ты зад оголишь и усядешься гадить посреди улицы. Это уж если «кукушка» слетела, а ты вроде на психа не похож. Собака твоя – та да. Мечется по газону, как подорванная. Чего ей надо-то?

– Ее раздражает запах, – честно ответил профессор.

– Запах? Так на хрена она здесь сидит, если вонь не нравится? Шла бы домой, там небось розами пахнет.

– Видите ли, – вздохнув, начал объяснять Динор, – мозг собаки работает несколько иначе, чем мозг человека. Учуяв тревожащий запах, пес не может сказать «меня это не касается». Ему необходимо докопаться до истины, а именно: выяснить, что является источником запаха, и сообщить об этом хозяину.

– То есть тебе, – сделал вывод мужик. – Так дай своему песику возможность выкопать вонючее дерьмо и преподнести тебе в подарок. Чего ты его на поводке держишь?

– Боюсь, источник запаха находится за пределами общественной территории, – серьезно ответил профессор. Он давно понял, что добровольно Император от дома не уйдет. Более того, он и сам уже не мог просто взять и уйти домой, так как в какой-то момент до него дошло, что собой представляет запах, встревоживший собаку. Идентификация произошла автоматически, радости профессору это знание не прибавило, но отмахнуться от него совесть не позволяла.

– Че ты мелешь, не пойму? Источник какой-то приплел. Слушай, спать охота. Взял бы ты свою псину и двигал отсюда подобру… – Мужик со всклокоченной шевелюрой заговорил более миролюбиво, даже заботливо: – В восьмой квартире вчера гульбарий такой стоял, чертям в аду тошно стало. Разбудишь их почем зря, они тебе так накостыляют, забудешь и про запах, и про территорию.

– Скажите, а вас самого запах не смущает? – Доброжелательный тон несколько воодушевил профессора.

– Э, брат, ты, видать, мерзких запахов не нюхал. По-настоящему мерзких, – протянул мужик и сильнее свесился из окна. – Вот когда я лет пять назад на рыбзаводе разнорабочим батрачил, там такой душок стоял от гнилых рыбных кишок! Раза по три каждого работника наизнанку выворачивало.

– Не стану спорить, только здесь, полагаю, особый случай, – настаивал профессор. – Боюсь, без вмешательства полиции не обойтись.

– Сдурел, дядя? Какая полиция? В наши края такие не заглядывают, – рассмеялся мужик и чуть не вывалился из окна.

– Осторожнее! – предостерег господин Динор. – Нам с Императором только второго трупа не хватало.

– Второго чего?

– Трупа. Видите ли, запах в вашем дворе является трупным. Выводы сделаете сами?

– Слушай, мужик, по ходу, ты все-таки псих. Ну, пахнет тухляком, и что? У нас в доме мусор не особо торопятся выносить. Свалил кто-то в гости, а пакет со всякой дрянью недоеденной в квартире оставил, вот тебе и весь труп.

– Позвольте с вами не согласиться. – Профессор слегка потянул на себя поводок, чтобы утихомирить Императора. – В студенческие годы мне довелось проходить медицинскую практику в одном из патологоанатомических отделений столицы. Так уж вышло, что отделение это принадлежало Бюро судебной экспертизы, можете представить, какого рода трупы свозились в этот морг. Запах разлагающегося тела после такой практики я и через пятьдесят лет ни с каким запахом не спутаю.

– Так ты это серьезно насчет трупа? – До мужика начало доходить, что прохожий не шутит. Верить в правдивость его предположений совсем не хотелось. – Да нет, ты гонишь! Откуда ему взяться?

– Судя по всему, из квартиры на первом этаже. Расположенной как раз под вашей.

– Ну, тут ты точно не угадал. Там и не живет никто.

– Согласен, больше не живет.

– «Черный» юмор? Оригинально. Так что делать-то?

– Вызывать полицию, полагаю.

– Тогда ты вызывай, меня они сразу пошлют, – заявил мужик. – А ты пару словечек заумных ввернешь, глядишь, и поверят.

– Но ведь я даже не живу в данном доме, – напомнил профессор. – Более логично будет обратиться в полицию вам как соседу.

– Ладно, не хочешь звонить – проваливай! Две недели жили с запахом, и еще столько же проживем. Не вечно же он вонять будет, правда?

– Послушайте, так нельзя, – растерялся господин Динор. – Должны же быть какие-то рамки.

– Какие могут быть рамки, когда речь идет о полиции? Да ты знаешь, что они первым делом сделают? – возмутился мужик. – Вижу, что не знаешь, а я знаю. Почки отобьют и признаться заставят, мол, это я его завалил.

– Кого? – не понял профессор.

– Его! Ну, или ее. Старушку процентщицу, – проявил чудеса познания классики мировой литературы мужик.

– Да почему вы решили, что проявление гражданской сознательности повлечет за собой пагубные для вас последствия?

– Потому что я давно живу на свете, – заявил мужик и добавил: – Ну, будешь звонить? Нет, тогда пока! Приятно было поболтать, но меня дела ждут. – И он исчез в оконном проеме.

Профессор остался один на один со своей дилеммой: звонить в полицию или убраться, от греха подальше, из этого двора? Увы, воспитание не позволило господину Динору последовать призыву разума. Вздохнув пару раз, он достал из кармана мобильный телефон и набрал номер Службы спасения.



«Четвертая власть, мать ее так! Проклятые журналюги! Что за народ, им бы только сенсацию подавай. Понятное дело, они свои денежки получили, а там хоть трава не расти». Гневные мысли терзали мозг полковника Льва Гурова, старшего оперуполномоченного Главного управления уголовного розыска Москвы, пока его «Рено» накручивал километры до Одинцова. Негодование полковника родилось не на пустом месте. Обычно он реагировал на выходки представителей прессы более спокойно. Каждый зарабатывает свой хлеб так, как считает нужным. Порой полковнику приходилось обращаться за помощью к вездесущим журналистам, и за помощь эту он был благодарен. Но сегодняшний инцидент в кабинете непосредственного начальника генерала Орлова напрочь лишил Гурова лояльности по отношению к журналистской братии, и их умение раздувать из ничтожного события глобальную проблему в данной ситуации его не умиляло.

Был и еще один фактор, который в немалой степени повлиял на восприятие проблемы. Пожалуй, этот фактор и стал ключевым. Почему? Да потому что люди – не супергерои, их ресурсы, физические, эмоциональные, психические и даже физиологические, не беспредельны. Рано или поздно наступает предел. Даже у сотрудников полиции. Когда генерал вызвал его в свой кабинет, жизненные ресурсы полковника находились как раз на грани этого самого истощения.