Мир миров

– Вы – мой план «Б», господин Кутшеба, – наконец сказал Новаковский. – А может, и план «А», который сейчас я заменил планом «Б». Ведь я все планировал иначе, я не собирался угонять «Баторий». Однако я узнал, что мои сообщники рассекретили меня и намеревались присвоить дирижабль раньше, чем это сделаю я. Я опередил их, по ходу дела меняя и свои планы. Можете мне поверить, я сам не очень-то этому рад. Я хотел уехать из Кракова тайком и путать следы так долго, как только это будет возможно. А теперь у меня нет времени на такие тонкости. Если что-то пойдет не так, вы можете оказаться очень нужным. Знаете, вы, люди, научили нашу расу тому, что даже самые совершенные планы могут пойти прахом в считаные секунды.

– Неужели мы так вам насолили?

Марсианин усмехнулся, казалось, ему действительно было грустно. Он вспомнил о человеческих обычаях и покачал головой.

– Пожалуйста, попытайтесь представить себе мою цивилизацию такой, какой она была. Мы достигли такого уровня технологического развития, которого вам не видать еще несколько столетий. Мы изменяли наши тела, опираясь на биологию, поддерживаемую мощнейшими технологиями. В наших телах работали и до сих пор работают миниатюрные механизмы, которые способны участвовать в построении клеток и даже анализировать и корректировать их недостатки… Как это называется на человеческом языке?

– Не старайтесь. Я все равно не понимаю. Удивительно, что я вообще знаю, что такое «клетка».

– Представьте себе, что человеческое тело – это рассказ, написанный химией. Мы все: и марсиане, и люди – являем собой историю, рассказанную атомами. То, кем вы являетесь, как вы стареете, записано в химическом алфавите. Мы смогли в него вмешаться и модифицировать самих себя. Мы заменили слепую эволюцию. Вы знаете, что такое эволюция?

– Что-то, что происходило здесь, пока вы не прибыли?

– Это происходит и сейчас, хотя в данный момент действительно в несколько специфических условиях. Даже по сравнению с божественным вмешательством эволюция имеет первоочередное значение, можете мне поверить. Вот только заметить и оценить это мы сможем лет через двести, может триста, если энергики будут менять мир в таком же темпе. По сути то, что происходит сейчас на Земле, можно считать масштабным экспериментом.

– Огромное вам спасибо, что понизили меня до роли крысы в лабиринте.

– Вы правы, меня занесло. В нашем мире даже мы, солдаты, считали себя своего рода учеными. Мы подвергали себя модификациям в зависимости от наших социальных функций. Мы бесконечно самосовершенствовались. Будучи биомеханическими существами, мы оставались на постоянной связи с мощными вычислительными машинами, возможности которых вы не в состоянии себе представить. Наш мир был понятным и упорядоченным, даже случайность мы умели вплетать в процесс развития. Очередные планеты и расы включались в нашу цивилизацию запланированно, без малейшего риска. А потом мы прилетели на Землю, и все посыпалось. Мы встречали воинственные расы, развитые гораздо лучше вас, но ни одна настолько нас не удивила. Впервые наше самое совершенное оружие было обращено против нас.

– Но ни на одну расу вы не нападали в разгар самой жестокой войны в ее истории, правда?

– Нам следовало проявить терпение, – вздохнул марсианин. – Подождать, пока вы закончите. Но вы сжигали столько эмоций, из которых можно было черпать энергию! Вся эта война была бездарной тратой энергии. К тому же, не зная вас настолько хорошо, как сейчас, мы не могли понять, за что на самом деле вы так сражаетесь. Одна из самых популярных у нас теорий гласила, что вы осведомлены о понятии эмоциональной энергии и энергии веры, но не умеете их использовать, поэтому устраиваете кровавые игрища, чтобы вас не уничтожил переизбыток этой энергии. Вас, наверное, забавляет наше тогдашнее невежество?

– Вы знаете, если задуматься, – Кутшеба скривился, – не такое уж глупое объяснение для той войны.





* * *


В ту ночь ему снилась старая война, которая положила конец эпохе технологий.

Он не мог сказать, к какой армии и национальности принадлежал. Все вокруг говорили вроде бы на польском, но существовала ли тогда армия, где бы не было поляков? Невозможно было разобрать цвета и нашивки покрытых грязью и пылью мундиров. Солдаты сидели в окопах, стараясь не высовывать головы над укреплениями. Шел дождь.

Тяжелые капли падали на землю, превращаясь в грязь, забрызгивая солдатские головы и стекая им за воротники. Уставшие мокрые мужчины сидели на корточках в увеличивающихся с каждым мгновением лужах и, если только им хватало сил, ругались на чем свет стоит. Кутшеба понял, что окружающие его люди носят шлемы разных форм: одни как перевернутые миски, другие – смешные, огромные и тяжелые, с шипами, третьи напоминали кастрюли. То ли его товарищи по оружию забавлялись коллекционированием обмундирования и вооружения противников, то ли в окопе собрались поляки из всех воюющих друг с другом армий. Он жалел, что многого не знал о Великой войне. Не различал шлемы и мундиры. Однако предполагал, что грязные истощенные солдаты могли остаться после очередной битвы и спрятаться в первом попавшемся укрытии с припасами, которые не слишком отличались друг от друга. Они были простужены, напуганы, голодны и так облеплены землей, что больше напоминали големов, нежели людей.

А может, это и были големы, и Кутшеба в своем сне стал одним из них? В первые годы войны големов не использовали, но уже в 1920-м, кажется, да.

– Есть сигареты, Мирек? – спросил кто-то из-за спины. – Должны же быть. У тебя всегда остаются какие-то запасы.

– У меня есть немного табака. Но как ты собираешься курить в такой ливень? – Кутшеба повернулся, чтобы передать влажный сверток солдату, лицо которого казалось незнакомым.

– У меня свои методы, – усмехнулся тот, однако больше не успел ничего сказать, так как в тот же миг их оглушил ужасающий свист летящего снаряда.

– Стреляют раньше времени, сволочи! – завопил кто-то незнакомый, закрывая уши руками.

Удар был таким мощным, что взрывная волна сбила Кутшебу с ног, и он упал в лужу. Часть окопа осыпалась, и он испуганно вскочил на ноги, чтобы его не завалило.

– Осечка, – хихикнул кто-то из солдат. – Не взорвалось!

– Как? Трясло же! – не согласился Кутшеба. Он осторожно выглянул из окопа.

Больше снарядов не последовало, не было слышно оглушающего артиллерийского обстрела, пушки на стороне врага молчали.

– Наверное, случайно пальнули, – оценил солдат и в тот же миг заметил, что в двадцати метрах от него на нейтральной территории что-то зашевелилось. – Подождите! Там что-то есть!

– Спрячь голову, – посоветовал тот, которого он угостил табаком. – Эти скоты специально целятся мимо, чтобы мы высовывались под пули их снайперов.

Кутшеба инстинктивно послушался. Любопытство, однако, не давало ему покоя. Он снова высунулся. Это ведь только сон!

Что-то выползало из-под земли.

Длинные, двухметровые механические плечи, которые заканчивались трехпалой ладонью, вбивались в промокший грунт. Уже появились второе и третье такое же. Конечности напряглись, задрожали и с громким чмоканьем вырвали из земли темное яйцо снаряда величиной с автомобиль.

– Парни! – закричал Кутшеба. – Такого вы еще не видели!

– Сваливаем отсюда! – рядом замаячила голова солдата. К удивлению Кутшебы, ему действительно каким-то чудом удалось прикурить сигарету. – Это полная херня… Машина апокалипсиса!

– Никто никуда не сваливает! – прогремел резкий, решительный голос сзади. Наверное, он принадлежал офицеру или самозваному герою. – Что бы это ни было, мы выстоим. Мы побывали не в одном аду, переживем и этот!

Кутшеба и его компаньон-чудотворец обменялись обреченными взглядами.


– Как только его пристрелят, я сваливаю! – буркнул чудотворец. – Мать твою… оно на нас прет!

Из яйца, стоящего на механических плечах, выдвинулись три ноги. Существо осторожно двинулось на окоп Кутшебы. Оно шло медленно, его ноги проваливались глубоко в грязь, однако ему удавалось удерживать равновесие. На вершине яйца выросло нечто вроде головы – овальный блестящий отросток, в центре которого светился вражеский красный глаз.

– Товарищ полковник! – закричал кто-то. – Посмотрите на это! Это на самом деле очень странно.

Полковник посмотрел.

– Это, наверное, их новые танки, – он по-своему оценил ситуацию. – Какой-то прототип. Ну и чертовщина. Разнесем его гранатами.

В следующую секунду ему снесло полголовы. Острый красный свет выстрелил из глаза «прототипа танка» и отсек верхнюю часть черепа полковника. Офицер еще мгновение стоял на ногах, держа возле глаз бинокль, как будто не обращая внимания на отсутствие значительной части собственного мозга. Только когда солдаты начали кричать от страха, до него словно дошла весть о смерти – он упал на колени и уткнулся ополовиненным лбом в край окопа.

– Охренеть! – закричал чудотворец. – А я говорил, сваливаем!

Однако он благоразумно не выскочил из окопа, а понесся по лабиринту его коридоров, проталкиваясь между солдатами. Некоторые последовали его примеру. Другие же вжимались в лужи или наоборот – высунулись и начали обстреливать нападающего. Кто-то вспомнил слова полковника и швырнул в яйцо гранату. Та отскочила от бронированного корпуса и взорвалась где-то между тремя механическими ногами, не причинив им никакого вреда.

Тогда-то и выяснилось, что у яйца были друзья. Из-за пелены дождя показались еще три похожих чудища, которые сразу же открыли огонь. Они стреляли не только красными лучами смерти, но и автоматными очередями, прошивающими жертв, которые предприняли тщетную попытку задержать новое оружие. Кутшеба прятался от свистевших рядом пуль. Он перезаряжал карабин и снова стрелял – как он быстро понял – в марсианина. Хоть он и осознавал, что спит, все равно боялся иллюзии смерти.

Неудержимые марсиане ломились вперед на своих трех ногах, им почти удалось достичь линии окопов. Тогда за дело взялась, наконец, артиллерия. Полетели первые снаряды, засыпая марсиан только землей. После третьего залпа артиллеристы пристрелялись, и одно из яиц зашаталось, когда снаряд взорвался на его ноге, изогнув ее и обездвижив. Хромающий марсианин стал легкой мишенью, и артиллерийский огонь сосредоточился на нем.

Кутшеба никогда не видел ничего подобного. На треногу обрушился шквал огня. Марсианин метался под взрывами снарядов, огонь ослеплял его, поэтому он начал в панике стрелять во все стороны, убивая людей, но и раня собственных товарищей. Несмотря ни на что, он все еще стоял вертикально, выдерживая даже прямые попадания. Когда один из снарядов уничтожил купол яйца, тренога издала страшный, протяжный писк и свалилась в изрытую снарядами грязь. Еще какое-то время артиллеристы забрасывали его снарядами, пока не перевели огонь на другие цели.

Ошеломленный, дрожа от возбуждения, Кутшеба выбрался из окопа и осторожно подкрался к марсианину.

Не считая оторванной «головы» и искореженных плеч и ног, броня марсианина оказалась нетронутой. Кутшеба обошел его в поисках места, в которое мог бы просунуть дуло карабина, чтобы добить. Когда он приблизился к его «голове», изнутри на него кинулось склизкое белое щупальце. Он отшвырнул его прикладом, быстро нашел щель, засунул туда дуло и выстрелил. Изнутри послышался болезненный писк. Тренога задрожала.

Кутшеба заметил еще одно щупальце, которое медленно двигалось к нему, как будто из последних сил. Он затоптал его, перезарядил оружие и выстрелил. Снова перезарядил, снова сунул дуло внутрь и снова выстрелил. Он поступал так до тех пор, пока у него не закончились патроны. Тогда он втиснул приклад в щель, стараясь расширить ее. Когда у него не получилось, он засунул в середину гранату и спрятался в одной из многочисленных воронок, образовавшихся после артобстрела.

Он вернулся, сжимая штык. Взрыв разнес броню изнутри, и перед взглядом Кутшебы предстал один из первых прибывших на Землю марсиан.

Он был белый как мел, будто его кожа никогда не видела солнечных лучей. Он был еще жив. Попискивал, дрожал, залитый зеленой жидкостью, сочащейся из ран. Он все еще был в сознании. Увидев приближающегося Кутшебу, он издал жалобный писк и попытался дотянуться до человека одним из щупальцев. А когда ему это не удалось, он открыл ротовое отверстие, напоминающее клюв, и плюнул в человека вонючей слизью. Кутшебе удалось увернуться, и плевок упал на землю, пузырясь, словно кислота, и въедаясь в грунт.

Марсианину не хватило сил на вторую атаку. С ненавистью всматриваясь в Кутшебу тремя красными глазами, он что-то пищал и свистел, пока не умер.

– ВОТ ВАШ СОЮЗНИК И РАБОТОДАТЕЛЬ, – услышал зычный человеческий голос Кутшеба. – ВЫ НА НЕГО РАБОТАЕТЕ! НА УЖАСНОГО ИЗВЕЧНОГО ВРАГА ВСЕЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ РАСЫ! ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОТИТЕ БЫТЬ ПРЕДАТЕЛЯМИ?

Кутшеба неожиданно осознал, что его окружили все оставшиеся в живых треноги. Парализованный от страха, он смотрел, как они прицеливаются размещенным в «головах» оружием.

– МАРСИАНЕ НЕ ЗНАЮТ МИЛОСЕРДИЯ. ДЛЯ НИХ МЫ ТОЛЬКО ПУШЕЧНОЕ МЯСО, – сообщил голос, и красный луч оборвал его сон.

Он резко сел на кровати. Быстро включил одну из электрических ламп, установленных в каютах «Батория». В городах все еще использовали масляное освещение, однако Новаковский хотел избежать даже малейшего риска пожара на борту.

Кутшеба делил каюту с Грабинским и Яшеком. Бывший работник железных дорог тоже не спал. Он дрожащими пальцами отвинчивал крышку бутылки, которая всегда была у него под рукой. Яшек же метался на кровати, зовя на помощь мамочку, Крушигора и всех святых хранителей. Наконец и его сон прервался, и парень проснулся с криком.

– Дайте угадаю, вам снилась Великая война и десант марсиан? – догадался Кутшеба.

Грабинский кивнул, не отрываясь от бутылки. Зато Яшек забросал его подробностями из своего сна, которые не слишком отличались от того, что снилось самому Кутшебе и, наверное, большинству людей на борту.

– Что это значит, господин? – простонал, наконец, Яшек. – Какие призраки к нам подобрались?

– Ко мне не могут подобраться призраки, парень. Так что не бойся. Это никакой не демон.

– Тогда что все это значит, господин?

– Это значит, – чавкая от удовольствия, ответил ему Грабинский, – что на борту «Ягелло» есть чародей. И эта зараза пихает нам в сны такую пропаганду.

– И что делать?

– Завтра Новаковский, очевидно, скажет нам, что Мочка сможет нас защитить, – зевнул Кутшеба. – А сегодня? Либо нам придется провести несколько бессонных часов, либо видеть один и тот же сон по кругу.

– А еще можно напиться, – Грабинский подсунул Кутшебе очередную бутылку, добытую из-под кровати. – Человек не видит снов, когда порядочно напьется.

Кутшеба отказался. Яшек же вырвал у него бутылку и присосался к ней. Он опустошил ее чуть ли не до половины и через несколько минут уже захрапел на своей койке.

– Завидую я ему, он может так простодушно спать, – улыбнулся Грабинский, глядя на парня. – А не сильно-то он испугался чародея на другом дирижабле. А ведь это серьезная вещь. Чародеи гребут большие бабки, не всякий их наймет. Как думаешь, Мирек, наш босс все тебе рассказал про это дело?

– Он в основном вспоминает, как хорошо ему было летать в космосе и завоевывать другие расы, которые оказались не настолько глупы, чтобы сопротивляться. Думаю, если он украл дирижабль у настроенных против марсиан радикалов, то они таки могли на него разозлиться.

– А ты не задумываешься время от времени… может, они правы?

– Человечестволюбцы? Нет, я никогда об этом не задумывался. Не путай меня с теми, кто лучше и умнее. У меня тут своя работа, только и всего. Мир – это то, что происходит вокруг.

– Когда-то ты отомстишь, Мирек. И тогда мир вокруг тебя обретет значение.