Мистер

– Прости, – пристыженно говорю я.

– Она потрясена, но никак этого не показывает. Ты же знаешь, какая она. – Глаза Марианны затуманиваются. – Мне кажется, она что-то от нас скрывает.

Да, сияющие доспехи моей матери редко дают трещину. Она не плакала даже на похоронах Кита… стойко приняла удар судьбы. Хрупкая и грациозная. Как всегда. Я тоже не плакал. Боролся с жесточайшим похмельем.

Сглотнув, я спрашиваю о другом:

– Когда ты возвращаешься на работу?

– В понедельник, – отвечает Марианна, скорбно дернув ртом.

Из всех отпрысков семейства Тревельян Марианна добилась самых впечатляющих академических успехов. Окончив школу Уикомб Эбби, она отправилась изучать медицину в Оксфордский университет, в колледж Корпус-Кристи, а теперь она врач-ассистент в Королевской бромптонской больнице, специализируется на сердечно-сосудистой хирургии. Марианна упорно училась, следуя за своей детской мечтой. Наш отец умер от последствий обширного инфаркта, и Марианна, которой исполнилось тогда пятнадцать лет, решила победить унесшую его болезнь. Смерть отца по-разному отразилась на каждом из нас. Тяжелее всех пришлось Киту: он был вынужден бросить колледж и принять титул графа. А я потерял тогда моего единственного союзника среди старшего поколения.

– Как там Каро? – спрашивает сестра.

– Горюет. Страшно злится, что Кит, скользкий мерзавец, даже не упомянул ее в завещании.

– Кого это ты назвал скользким мерзавцем? – Резкий голос принадлежит подошедшей Ровене, вдовствующей графине Треветик. Ее янтарного оттенка волосы идеально уложены, темно-синий костюм от «Шанель» и жемчуга напоминают о высоком положении.

Я поднимаюсь.

– Здравствуй, Ровена, – говорю я, отстраненно клюнув ее в щеку, и выдвигаю ей стул.

– Так-то ты встречаешь горюющую мать, Максим? – недовольно замечает Ровена. Она садится и ставит на пол рядом с собой сумочку от «Биркина», затем, протянув руку через стол, сжимает пальцы Марианны. – Здравствуй, дорогая. Я и не знала, что ты больше не сидишь взаперти.

– Мне нужно дышать свежим воздухом, мама, – поясняет Марианна, пожимая руку матери.

Ровена, графиня Треветик, сохранила титул и после развода с нашим отцом. Бо?льшую часть времени она проводит в Нью-Йорке, живет там в свое удовольствие, иногда наезжает в Лондон, где издает гламурный женский журнал «Dernier Cri».

– Мне бокал шабли, – говорит она официанту, принесшему нам две «Кровавые Мэри».

Мать неодобрительно выгибает бровь, когда мы с Марианной отпиваем по большом глотку.

Она до сих пор невероятно изящная и невероятно красивая, особенно на фотографиях. Мать была идеальной красоткой своего времени, музой фотографов. Перед ней не устоял и мой отец, одиннадцатый граф Треветик. Его титул и деньги оказались достаточно соблазнительны, и мать вышла за него замуж, а потом бросила. Он так и не оправился. Спустя четыре года после развода отец умер – не выдержало сердце.

Я внимательно ее рассматриваю сквозь полуприкрытые веки: по-детски гладкое лицо – результат химического пилинга, не иначе. Эта женщина молодится до помешательства и разбавляет жесткую диету из овощных соков и последних модных гастрономических изысков лишь бокалом-другим вина. Да, моя мать очень красива, с этим не поспоришь, однако она столь же двулична и лжива, сколь прекрасна. Мой бедный отец заплатил за свою ошибку сполна.

– Я слышала, ты встречался с Раджой, – обращается она ко мне.

– Да.

– И что же?

Близорукие глаза смотрят прямо на меня – мать слишком тщеславна, чтобы носить очки.

– Трастовая собственность переходит ко мне.

– А что получает Каролина?

– Ничего.

– Понятно. Но мы не можем позволить бедняжке умереть с голоду.

– Мы? – переспрашиваю я.

Щеки Ровены вспыхивают.

– Ты. Ты не можешь позволить бедняжке умереть с голоду. Хотя, с другой стороны, у нее есть собственный трастовый фонд, и когда ее отец покинет наш бренный мир, Каро унаследует целое состояние. Кит поступил мудро.

– Если мачеха не лишит ее наследства, – парирую я и отпиваю еще один совершенно необходимый мне глоток «Кровавой Мэри».

Мать поджимает губы.

– Почему бы тебе не предложить ей работу? Что-нибудь связанное с застройкой Мейфера? Дизайн интерьеров? У Каролины прекрасный вкус, и ей нужно отвлечься.

– Пусть Каролина сама решает, что ей нужно.

Мне так и не удалось полностью изгнать из своего голоса нотки раздражения. Моя мать по-прежнему определяет, что и кому делать в семье, которую она покинула много лет назад.

– Ты же не выгонишь ее из Тревельян-Хауса?

– Ровена, я не собираюсь лишать ее крыши над головой.


– Максимилиан, будь так любезен, называй меня «Мама»!

– Когда ты начнешь вести себя как мать, я непременно учту твое пожелание.

– Максим, – предупреждающе произносит Марианна, и ее глаза вспыхивают зеленым огнем.

Будто получивший нагоняй ребенок, я крепко сжимаю губы и рассматриваю меню, чтобы не наговорить лишнего.

Ровена солирует, не обращая внимания на мою грубость.

– Нам нужно поговорить о поминальной службе. По-моему, стоит провести ее перед Пасхой. Я закажу поминальную речь одному из моих лучших писателей, если только…

Ее голос срывается, и мы с Марианной удивленно отрываемся от меню. У матери в глазах стоят слезы, и впервые с тех пор, как она похоронила своего старшего сына, Ровена не выглядит значительно моложе своих лет. Скомкав носовой платок с монограммой, она подносит его к губам, силясь взять себя в руки.

«Черт побери!»

Да я последний идиот! Она потеряла старшего сына… любимого ребенка.

– Если только? – подсказываю я.

– Не захотите написать ты или Марианна, – шепчет она, бросив на нас непривычно умоляющий взгляд.

– Конечно, – отвечает Марианна, – я напишу.

– Нет, лучше я. Возьму надгробную речь и сделаю ее получше. Закажем обед? – спрашиваю я в попытке сменить тему.

Мне не по себе рядом с матерью, которая так неожиданно проявила свои чувства.

Ровена ковыряет салат, а Марианна гоняет ножом и вилкой по тарелке последний кусочек омлета.

– По словам Каролины, у нее, возможно, будет ребенок, – объявляю я, вкушая шатобриан.

Ровена мгновенно вскидывает голову, ее глаза сужаются.

– Она действительно говорила, что они пытались завести ребенка, – подтверждает Марианна.

– Что ж, если она беременна, вероятно, это мой единственный шанс увидеть внука, а этой семье – обрести наследника графского титула в следующем поколении.

Ровена осуждающе смотрит на нас с сестрой.

– Ты станешь бабушкой, – сухо напоминаю я, будто не замечая второй половины ее комментария. – Что скажет на это твой последний красавчик в Нью-Йорке?

Ровена известна неуемной страстью к молодым людям, они часто моложе ее младшего сына. Она обжигает меня яростным взглядом, а я спокойно пережевываю мясо. Странно, впервые в жизни в разговоре с матерью я чувствую себя хозяином положения. Это что-то новенькое. Сколько лет я провел, тщетно пытаясь заслужить ее одобрение!

Марианна недовольно хмурится. Пожав плечами, я отрезаю еще кусочек вкуснейшего стейка и отправляю его в рот.

– Ни ты, ни Марианна явно не озабочены созданием семьи, и я искренне надеюсь, Господь не допустит, чтобы графство унаследовал брат вашего отца. Камерон совершенно пропащий, – ворчит Ровена, пренебрегая моим высокомерием.

Перед глазами тут же встает незваная Алессия Демачи, и я недовольно сдвигаю брови. Марианна тоже хмурится, уткнувшись взглядом в тарелку.

«Что это с ней?»

– Как поживает тот молодой человек, с которым ты каталась на лыжах в Уистлере? – спрашивает Ровена Марианну.



Домой я возвращаюсь в сумерках. Слегка навеселе и выжатый как лимон. Я с честью вынес суровый допрос с пристрастием о состоянии всех поместий, арендованной собственности в Лондоне, недвижимости, сдаваемой внаем, перестройки многоквартирных домов в Мейфере, и это не считая котировок ценных бумаг, которые находятся в собственности семейства Треветик. Хотел было напомнить матери, что это ее давно не касается, однако меня вдруг охватила гордость – я смог подробно ответить на все ее каверзные вопросы. Даже Марианна оценила мои знания. Оливер Макмиллан хорошо меня подготовил.

Плюхнувшись на диван перед огромным телевизором в моей безукоризненно чистой и совершенно пустой квартире, я снова, как уже не раз в этот день, возвращаюсь мыслями к разговору с темноглазой горничной.

Где она сейчас?

Сколько еще пробудет в Англии?

Какая она под этим бесформенным халатом?

Какого цвета у нее волосы? Темные, как брови?

Сколько ей лет? Наверное, немного. Пожалуй, она слишком юная.

Слишком юная для чего?

Слегка поерзав на диване, я переключаю телеканалы. Возможно, я так отреагировал на нее случайно. Она была одета как монашка. Может, меня возбуждают монашки. Тут я даже рассмеялся. Вот уж бессмыслица!

Жужжит телефон – пришла эсэмэска от Каролины.