Мистическое кольцо символистов

– А нечего рассказывать. Куда не посмотри – богатство, роскошь, да все это досталось не тому человеку. Позер и выскочка. И собственник, каких поискать. Фон Бекк валялся у меня в ногах, умоляя меня сняться в его фильме. Просил принадлежать только ему. Я отказалась. Я птица вольная! Меня влечет туда, где творчество! Полет! Вот тот, кто приходил вчера, – другое дело! Я познакомилась с актером Александром Таировым.

– Он предложил тебе стать птицей?

– Напрасно смеешься. Таиров и сейчас уже большой актер, но пробует себя в режиссуре и находит, что я превосходно вписываюсь в сценографию пантомимы «Покрывало Пьеретты». Долли, милая, я буду играть Пьеретту! Уже решено. Таиров в роли Пьеро, Фердинандов – Арлекин. Мейерхольд в Петербурге уже ставил эту комеди дель арте, но у Мейерхольда главная партия принадлежит Пьеро, а в нашей постановке акцент сместят на героиню. Я стану примой!

Подскочив к трюмо, Лили принялась обильно посыпать лицо пудрой, краем удлиненного карего глаза посматривая то в зеркало, то на Долли и быстро говоря:

– У Мейерхольда ведь как? Аляповатые декорации, дерганые движения актеров, гротеск, острые углы, абсурд и низменность желаний. А у Таирова? Плавность линий, высота чувств и вечная история любви. Долли, только представь себе! На холодном строгом фоне серебряных колонн появляюсь я – скорбная Пьеретта.

С этими словами Лили развернулась к подруге, придала лицу трагизм и медленно двинулась по комнате.

– На мне нежное кружевное платье – старовенский свадебный наряд, – монотонно, точно читая текст, продолжала она, – митровый венок обрамляет мою голову, на плечи ниспадает длинная фата, на выбеленном лице застыло страдание. Я сбежала со свадьбы и пришла к своему возлюбленному, художнику Пьеро. В руках у меня серебряный флакон с ядом. Я пришла, чтобы умереть вместе с любимым. Пьеро это знает. Пьеро разлил по бокалам вино и вылил в вино яд. Осушил свой бокал, но я не стала пить. Я испугалась. Он презирает меня. И выбивает бокал из рук. Бокал разбит, вино разлито, и теперь уже мне никак не умереть. Пьеро же мертв. Безумный ужас охватывает меня. Я бросаюсь вон из комнаты и устремляюсь на свадебный пир. Фата падает с моей головы и остается лежать в комнате Пьеро. В замке ждет меня жених, Арлекин. Он обнаружил мою пропажу и теперь негодует и требует ответа, где я была и где моя фата. Но я не отвечаю. Я надвигаюсь на него в безумном танце, жесты мои бесстыдные, отчаянно вакхические.

И, метнувшись прочь от зеркала, Лили принялась скакать по комнате, размахивая подолом длинной юбки и высоко вскидывая затянутые в чулки ноги.

– Внезапно посреди танцевального зала передо мной встает мертвый Пьеро, – остановившись и замерев, с наигранным испугом прошептала она. – В руках его фата. Пьеро поворачивается и уходит, унося с собой фату. Я бегу за ним. Арлекин – за мной. Мы вбегаем в комнату Пьеро. Арлекин видит распростершееся на полу тело художника и дьявольски хохочет, понимая, что я люблю Пьеро, а не его. И, выскочив за дверь, запирает меня в комнате с трупом. Я пугаюсь, колочу в дверь, умоляю меня выпустить, но затем начинаю сходить с ума. Танцую для Пьеро, разговариваю с ним, и мне даже кажется, что я слышу его ответы. Но вот Арлекин возвращается, и я кидаюсь к нему. Фата моя, снова надетая на голову, цепляется за мертвое тело и поднимает Пьеро в полный рост. Он словно живой, он двигается, шевелится, и Арлекин подхватывает его и начинает кружить в безумном макабрическом танце. Мы, трое, кружимся, танцуя. Мы связаны навечно.

Говоря, она и дальше жестами показывала пантомиму, и Долли, продолжая стоять в дверях, завороженно смотрела на порывисто двигающуюся актрису.

Когда раскрасневшаяся Лили остановилась перед ней, Долли обняла подругу, расцеловала и радостно заговорила:

– И правильно сделала, что не согласилась сниматься в фильме. Еще неизвестно, что из этого получится, а в роли Пьеретты ты великолепна.

– И мне тоже кажется, что лучше меня никто не сыграет эту роль.

– Лили, дорогая, у меня хорошие новости, – выдохнула Долли.

И, выдержав паузу, тихо закончила:

– Я близко сошлась со Львом.

– Вот как? Уже? – насторожилась Лили.

Понимая, что тема деликатная, Долли покосилась на подругу и, осторожно подбирая слова, продолжала:

– Мне кажется, Лев тоже влюблен. Во всяком случае, настаивает на интимной встрече. Помнишь, мы договаривались, что ты мне поможешь, как только возникнет надобность?

– Уже возникла? – недовольно протянула новоявленная Пьеретта. – Уже известно место и время?

– Пока еще нет. Я думаю, снять комнату где-нибудь на окраине, чтобы случайно не встретить тетиных знакомых.

– Тогда на Оленьей улице, в гостинице «Париж», – быстро сказала Лили. – Завтра, в половине пятого вечера. Я приду пораньше и сниму номер. Затем придешь ты. А к пяти пусть подходит твой Лев.

– Боже, Лили, как я тебя люблю!

Теперь уже Долли обняла подругу и закружила по комнате. Вдруг остановилась и пристально взглянула ей в лицо.

– Отчего ты такая бледная, Лили? Боже, у тебя расширены зрачки!

– Долли, Долли, ты все такая же пугливая трусишка! – рассмеялась подруга. – Должно быть, подумала, что я принимаю кокаин? Да нет же, дурочка! Я просто стараюсь выглядеть богемной. Пью слабый раствор уксуса для бледности кожи и капаю в глаза белладонну. Что ты на меня так смотришь?

– Не страшно тебе?

– Это ничего, мне даже нравится. Ну, пойдем, я тебя провожу. И посажу на извозчика.

– Не стоит, Лили. Тут рядом, я сама дойду.

– Даже не вздумай упрямиться – ночью одной ходить по улицам опасно.

Лили поцеловала Долли в щечку и закончила:

– Особенно таким милашкам, как ты.

Спустившись по лестнице, вышли на улицу. Перед гостиницей дежурил холеный рысак с пригожим молодцем на козлах, и девушки направились к пролетке.

– Сколько возьмешь до Варварки? – строго осведомилась Лили, быстро освоившаяся в московских реалиях.

– Полтора целковых, – прикинув в уме, откликнулся извозчик.

– Что-то ты, братец мой, много хочешь, – с купеческими интонациями, особенно забавными при легком британском акценте, недовольно поморщилась Лили. – Тут идти всего ничего.

– Ну так и иди себе на здоровье, – усмехнулся нахальный возница.


Помолчал, подумал и махнул рукой:

– Ладноть, садись за рупь!

Долли расцеловалась с подругой, простилась, проводив глазами в гостиничное фойе, и совсем уже было собралась забраться в пролетку, как вдруг заметила Льва.

Сильно ссутулившись и наклонив голову вперед, торопливой походкой шел Тихомиров от дома Амалии Коган вниз по Никольской, в противоположную от «Метрополя» сторону.

Долли остолбенела – меньше всего она ожидала увидеть Льва здесь и сейчас.

– Ну же, барыня, едете, али передумали? – окликнул возница, и Долли стряхнула с себя нахлынувшее оцепенение.

Усевшись на мягкие подушки пролетки, коснулась плеча извозчика и взмолилась:

– Голубчик, послушайте! Разворачивайтесь и трогайте за тем господином.

– Это еще зачем? – удивился мужик. – Сговаривались ведь на Варварку.

– Я еще целковый заплачу, – пообещала Долли, вглядываясь в освещенную фонарями улицу и не находя знакомого силуэта.

– Да где ж ваш господин-то? Чтой-то не вижу, – завертел головой молодец. – Не иначе, как в подворотне скрымшись. Тут, слышь-ка, много проходных дворов.

– Хорошо, поезжайте на Варварку, – устало распорядилась Долли, откинувшись на спинку сиденья и прикрыв глаза. О том, зачем Лев соврал, будто не знает Амалии и для чего к ней ходил, старалась не думать.

Качнувшись на рессорах, коляска мягко тронулась, и толстые резиновые шины с осенним звуком зашуршали по мостовой.

У тетушки Долли ждали. Свет не гасили, спать не ложились. Услышав шум подъехавшего экипажа, графиня Святополк-Червинская выбежала на улицу и, стоя перед воротами и кутаясь в шаль, запричитала:

– А мы уже думали, что тебя, душа моя, убили-ограбили! Разве же можно так поздно по городу ездить? Олечка, отчего не телефонировала?

– Зачем бы я стала телефонировать? Вот она я, приехала. Кто меня убьет? – разглядывая толпящуюся за спиной Екатерины Францевны свиту из встревоженных оккультистов, откликнулась Долли. В толпе она разглядела теософку Минцлову, но особенно не удивилась. Насколько успела заметить, Анна Рудольфовна любила подолгу гостить у тетушки.

– А вот этот самый разбойник и убьет, – горячилась графиня, кивая на пролетку. – Вон, какая каторжная физиономия!

Получавший оплату молодец криво усмехнулся в усы и с вызовом заметил:

– Э-э, барыня, за разбойника надо бы добавить.

– Езжай, езжай, голубчик, пока околоточного не кликнула! – сверкнула глазами тетка. Подхватила Долли под локоток и повела по аллее в дом, предоставив дворецкому запирать калитку.

– Что-то ты бледная, душа моя, – при свете звезд пристально взглянула на племянницу графиня. – Мы с Анной Рудольфовной думали спиритический сеанс устроить. Сегодня в ночь годовщина смерти графа. Но если ты не здорова, тогда – конечно. Иди, отдыхай. Завтра утром с духом графа повидаемся.

– Да, я лучше прилягу, – чуть слышно откликнулась Долли. – Голова что-то кружится.

– Господи! Совсем с лица спала. Иди, иди, дух графа не обидится. До завтра подождет.

Долли поднялась к себе в комнату и без сил опустилась на кровать. Легла, укрывшись пледом, но, как ни старалась, уснуть не могла. Стоило смежить веки, как перед ее мысленным взором тут же всплывал образ Льва, сжимающего в объятиях прижавшуюся к нему «мадемуазель Витроль».

Поворочавшись на хрустких простынях, Долли встала, оделась и через черный ход, никем не замеченная, выскользнула из дома. Пока бежала по Варварке к дому Амалии, в голове стучала одна-единственная мысль – увидеть рецензентку и спросить, для чего приходил к ней Лев. И пусть делает, что хочет! Пусть обольет ее кислотой, убьет, зарежет – без Льва все равно не жизнь.

Проходя мимо Никольской церкви, Долли от волнения не заметила тревожно мечущуюся тень в освещенных окнах протоиерея.

Запыхавшись от быстрой ходьбы, девушка приблизилась к подъезду и потянула на себя тяжелую дубовую дверь. Дверь не поддалась, и Долли в нетерпении принялась крутить ручку звонка. В следующую секунду дверь распахнулась, и на посетительницу разгневанно сверкнули глаза привратника. Однако, рассмотрев визитершу, лицо привратника приняло совершенно другое выражение, и старик сладким голосом пропел:

– Барышня, миленькая, что же вы так поздно ходите одна?

– Мне необходимо видеть Амалию Коган, – ежась от ночной прохлады, проговорила Долли.

– Проходите скорее, нечего на улице стоять, – распорядился хранитель дверей, отступая вглубь подъезда и пропуская Долли в гулкую темноту. – Амалия Карловна проживают в третьем этаже, в шестой квартире, – прокричал он вслед взбегающей по лестнице визитерше.

Долли стремительно преодолела два лестничных пролета и замерла перед уходящей под потолок дверью квартиры третьего этажа. Сквозь высокое, во весь лестничный пролет, окно на площадку падал лунный свет, освещая дверные филенки, цифру «шесть» и медный круг звонка.

Постояв в нерешительности, Долли покрутила звонок и услышала за дверью приглушенную трель. Отпустив ручку звонка, прислушалась, надеялась уловить шаги, но тщетно.

Девушка вздрогнула от неожиданности, когда за спиной раздалось:

– Что, барышня, не отпирают?

Обернувшись, Долли увидела вскарабкавшегося следом за ней швейцара и с извиняющейся улыбкой откликнулась:

– Что-то не хотят.

– Оно и понятно, – усмехнулся старик. – Вечером-то их, считай, бесчувственных домой принесли. Пьют они много. Не к добру это, ох не к добру. Вы бы шли домой, барышня. Не дело это – разгуливать по ночам.

Долли хотела спросить про Льва – был он у Амалии или нет, но язык словно присох к гортани, и она покорно спустилась следом за привратником вниз по лестнице и вышла на улицу. Не зная, что и думать, направилась обратно на Варварку, решив прямо с утра прийти в редакцию и серьезно поговорить с Амалией Коган, пусть она хоть десять раз будет «мадемуазель Витроль».