Мое ходячее несчастье
Часть 40 из 85 Информация о книге
И все-таки мне было грустно, ведь именно здесь прошло наше первое свидание. В этот раз Голубка много смеялась, но так и не поделилась со мной своими чувствами, не сказала, что думает о том времени, которое провела у меня. Она по-прежнему сидела в своем пузырьке. По-прежнему не желала ничего помнить. Все мои старания казались совершенно напрасными, и иногда это меня злило, но, чтобы не лишить себя последнего шанса на успех, я все терпел и продолжал как мог развлекать Эбби. Ночью Голубка очень быстро уснула. Она лежала в каких-нибудь нескольких дюймах от меня, а я смотрел на нее и старался навсегда выжечь в своей памяти ее образ: сомкнутые ресницы, мокрые волосы, упавшие мне на руку, свежий фруктовый запах увлажненного кремом тела, еле слышный звук, который издавал ее носик при выдохе. В моей постели ей так удобно, так спокойно спалось. На стенах висели наши совместные фотографии. Было темно, но я и без света отчетливо представлял каждый снимок. Теперь, когда моя комната наконец-то приобрела жилой вид, Голубка собиралась уезжать. В последний день, утром, казалось, что тоска вот-вот накроет меня с головой. Через сутки нам с Эбби предстояло собирать ее вещи для возвращения в «Морган-холл». Потом мы, наверное, еще много раз увидимся, иногда она, может, заедет, скорее всего вместе с Америкой. Но встречаться Голубка будет с Паркером, и я ее потеряю. Я пошевелился в кресле, оно скрипнуло. Эбби еще не проснулась. В квартире было тихо. Даже чересчур тихо. Эта тишина давила на меня. Дверь комнаты Шепли издала жалобный стон, после чего босые ноги моего родственника зашлепали по полу. Волосы у него торчали в разные стороны, глаза были осоловелые со сна. Он уселся на диванчик и несколько секунд смотрел на меня из-под капюшона олимпийки. Наверное, было холодно. Я не заметил. — Трэв, вы с ней еще увидитесь. — Знаю. — А по лицу не скажешь. — Все уже не то, Шеп. Мы разделимся: я буду жить своей жизнью, а она — своей, с Паркером. — Не факт. Может, Хейс повернется к ней задом, и она одумается. — Ну, если не он, так найдется кто-нибудь другой вроде него. Шепли вздохнул и, подтянув коленку к подбородку, взялся рукой за лодыжку. — Чем я могу тебе помочь? — Я не чувствовал себя так с тех пор, как умерла мама. Не знаю, что мне делать, — выдохнул я. — Похоже, я потеряю Эбби. Шепли нахмурился: — И ты решил сдаться без боя? — Я уже все перепробовал. До нее не достучаться. Видимо, она просто не чувствует ко мне того же, что я к ней. — Или старается не чувствовать. Слушай, мы с Америкой куда-нибудь слиняем. Сегодняшний вечер будет еще в твоем распоряжении. Сделай что-нибудь особенное. Купи бутылку вина, приготовь пасту. У тебя это здорово получается. Я усмехнулся: — Вряд ли паста способна изменить ее чувства ко мне. Шепли улыбнулся: — Как знать… Я, например, решил наплевать на то, что ты псих, и поселиться с тобой в одной квартире именно благодаря твоим кулинарным навыкам. Я кивнул: — Попробую. Я стараюсь хвататься за любую возможность. — Просто сделай так, чтобы вечер получился запоминающимся, — сказал Шеп, пожимая плечами. — Может, удастся ее расшевелить. Шепли с Америкой вызвались съездить в магазин и привезти все, что требовалось для моего ужина. Шеп даже предложил купить новые столовые приборы, а то в ящиках наших кухонных шкафов валялась всякая разномастная фигня. В общем, к своему последнему вечеру с Голубкой я был подготовлен основательно. Как только я накрыл на стол, Эбби появилась на пороге гостиной в дырявых джинсах и свободной белой блузе. — У меня уже слюнки текут. Не знаю, что ты приготовил, но пахнет вкусно. Я положил в ее тарелку пасту с соусом «Альфредо» и поджаристого цыпленка по-каджунски, а сверху — помидор, нарезанный кубиками, и немного зеленого лука. — Вот что я приготовил, — сказал я, ставя Голубкину порцию перед ее стулом. Эбби села, широко раскрытыми глазами оглядела содержимое своей тарелки, а потом стала смотреть, как я накладываю еду себе. Я подал ей кусочек чесночного хлеба, она улыбнулась: — Ты все предусмотрел! — Да, — сказал я, вынимая пробку из бутылки. Несколько капель выплеснулось, когда я наливал вино в Голубкин бокал. Она хихикнула: — Совсем не обязательно было все это делать. — Нет, обязательно. — Я сжал губы. Эбби отправляла в рот кусок за куском, едва успевая глотать. — Мм… — протянула она. — Все очень вкусно, Трэв. И почему ты от меня скрывал такой талант? — Если бы я тебе раньше сказал, ты бы требовала, чтобы я готовил каждый вечер. — Я вымученно улыбнулся, но улыбка тут же испарилась. — Мне тоже будет тебя не хватать, Трэв, — сказала она, не переставая жевать. — Ты ведь будешь заходить к нам? — Ну конечно, я же говорила. А ты заглядывай в «Морган», помогай мне с занятиями, как раньше. — Это будет уже не то, — вздохнул я. — Ты начнешь встречаться с Паркером, мы займемся каждый своими делами и разойдемся в разные стороны. — Перестань. Все изменится не так уж сильно. Я усмехнулся: — Когда мы с тобой только встретились, никто бы не подумал, что мы будем сидеть здесь вот так, вдвоем. Три месяца назад я и предположить не мог, до какого жалкого состояния меня может довести прощание с девушкой. Эбби посерьезнела: — Мне совсем не хочется, чтобы ты был в жалком состоянии. — Тогда не уходи. Она сглотнула, едва заметно пошевелив бровями: — Я не могу переехать сюда насовсем, Трэвис. Это безумие. — Почему? Прошлые две недели были лучшими в моей жизни. — В моей тоже. — Тогда с чего же я чувствую себя так, будто больше никогда тебя не увижу? Эбби посмотрела на меня, но ничего не ответила. Просто встала, обошла стол и села ко мне на колени. Мне нестерпимо хотелось взглянуть ей в глаза, но я боялся, что если сделаю это, то не удержусь и попытаюсь ее поцеловать. Тогда весь вечер пойдет насмарку. Голубка приобняла меня и прижалась мягкой щекой к моему лицу. — Скоро ты поймешь, какая я заноза в заднице, и перестанешь по мне скучать, — прошептала она в мое ухо. Я несколькими круговыми движениями погладил ее между лопатками и, пытаясь подавить грусть, сказал: — Обещаешь? Эбби посмотрела мне в глаза и приложила обе ладони к моему лицу, потом провела большим пальцем по челюсти. Захотелось умолять Голубку остаться, но даже если бы я на это решился, она, сидя в своем пузырьке, все равно бы меня не услышала. Эбби закрыла глаза и подалась ко мне. Я знал, что она собирается чмокнуть меня в уголок рта, но повернул голову так, чтобы поцелуй пришелся прямо в губы. Это был мой последний шанс — поцеловать Голубку на прощание. На мгновение Эбби застыла, но потом ее тело расслабилось. Она позволила себе несколько секунд помедлить, прежде чем с улыбкой отстранилась от моего лица. — Завтра у меня трудный день. Приберусь на кухне и пойду спать. — Я тебе помогу. Мы молча убрали посуду. Тотошка спал рядом на полу. Вытерев последнюю тарелку и поставив ее в сушилку, я взял Эбби за руку и повел по коридору. Каждый шаг был для меня мучением. Голубка стащила с себя джинсы, сняла через голову блузку и, выхватив из шкафа мою поношенную серую футболку, напялила ее. Я разделся до трусов, что уже множество раз делал в присутствии Эбби, но сегодня в воздухе витала какая-то торжественность. Мы легли в постель. Я, как только потушил лампу, обнял Голубку обеими руками и вздохнул, а она уткнулась лицом мне в шею. Деревья за окном бросали тени на стену. Я постарался сосредоточиться на этих силуэтах, непрерывно менявшихся из-за легкого ветра, шевелившего ветви. Хотелось чем-нибудь занять воображение, чтобы не смотреть на циферблат будильника и не думать о том, сколько еще осталось до утра. Утро. Всего через несколько часов моя жизнь изменится к худшему. О господи! Как я это перенесу? Я крепко зажмурился, пытаясь направить мысль в другое русло. — Трэв, с тобой все хорошо? Несколько секунд я молчал, подбирая слова. — Еще никогда в жизни мне не было менее хорошо. Эбби снова прижалась лбом к моей щеке. Я обнял ее крепче.