Мои двадцать пять лет в Провансе

За последние двадцать пять лет меня приглашали на сотни интервью. Бо́льшая их часть проходила во время моих книжных турне, часто на телевидении. Это были очень хорошо организованные, рассчитанные по времени эпизоды, даже если длились всего шесть минут. Но в то же время я ощущал безразличие, потому что после заданного мне вопроса, когда камера уже не снимала ведущего, он мысленно переключался на что-то другое: делал знаки даме-продюсеру, ждал ответных сигналов от нее и, насколько я мог судить, был в основном озабочен тем, куда им вместе пойти пообедать. Мне часто казалось, что я говорю сам с собой.

Интервью прессе, конечно, отличались от телевизионных. Гораздо приятнее было разговаривать с конкретным человеком, а не с черными линзами объектива. Журналисты начинали приезжать к нам в мае – июне, пик приходился на август, а зимой они исчезали, точно так же как и отдыхающие. Кое-кто давал мне понять, что я не являюсь серьезной темой для их издательства, просто им захотелось отдохнуть от журналистской рутины. Один из таких корреспондентов после второго бокала rosé сказал: «Если бы у вас был выбор между встречей с политиком, который будет бубнить про свои планы в каком-нибудь промозглом углу Вестминшира, и поездкой на несколько дней в солнечный Прованс, что бы вы выбрали?» Удивительная искренность! Но подозреваю, он выразил мнение многих своих коллег.

Газеты и журналы, на которые работали эти корреспонденты, явно влияли на характер задаваемых вопросов. Те, что представляли «популярную прессу» (сплетни о знаменитостях, футбол, фото красоток, минимум новостей), спрашивали, есть ли среди моих читателей или соседей известные люди. В какой-то момент они узнали, что принцесса Диана владеет недвижимостью в Сен-Реми-де-Прованс. Но, кроме нее, все знаменитости, имевшие в те годы дома в Провансе, были французами. Этот факт сразу же вызывал у корреспондента кривую полуулыбку, и интерес к моей персоне заметно ослабевал. Когда, отвечая на следующий вопрос, я признавался, что никогда не смотрел, как играет местная футбольная команда «Олимпик де Марсель», интервьюер едва мог скрыть свое разочарование, поскольку у него больше не оказывалось сто́ящей темы для разговора. Ему приходилось говорить про мою недавно вышедшую книгу. А большинство журналистов из-за чрезвычайной занятости прочесть ее не успевали.

Следом за ними, с ножом и вилкой наготове, приходили те, кто дает материал про еду. Они намеревались осветить темы ресторанов и всего съедобного, о чем мне довелось написать. Найти предмет, увлекательный для нас обоих, было заметным облегчением, и, естественно, такие беседы проходили за обедом, что делало их еще приятнее. Мне они нравились, даже если меня силком тащили на кухню делать комплимент шеф-повару.

Интересно было наблюдать за впечатлением, которое визиты английских репортеров производили на поваров и владельцев ресторанов, где мы с Дженни были завсегдатаями. Эти заведения относились к разряду самых обычных, из тех, что не гонятся за очередной мишленовской звездой, – простые деревенские рестораны, которые мы посещали довольно часто. Но повара были польщены и поражены, что журналист проделал столь долгий путь из самой Англии, чтобы отведать их кухню. До сих пор после обеда мне вполне могут подать рюмку водки marc за счет заведения в благодарность за мой вклад в увеличение числа британских клиентов.

Забавный случай произошел с редактором спортивного раздела небольшой пригородной газеты в Суррее, процветающего графства неподалеку от Лондона. Виды спорта, освещаемые газетой, отражали предпочтения состоятельных читателей, публики в основном средних лет: гольф (конечно!), теннис, а также древняя и почтенная игра в шары. В английские шары играют на идеально подготовленном поле с зеленой травкой важные дамы и господа в белых костюмах. Нечто прямо противоположное футболу.

Спортивный редактор, прибывший во Францию, дабы оценить здешние поля для гольфа, услышал, что boules, французский вариант игры в шары, очень популярен в Провансе. И, почувствовав возможность добыть интересный материал для своей газеты, приехал к нам из Ривьеры для сбора информации. Я рассказал все, что знал: игру эту изобрели в Провансе, где она называется петанк (происходит от окситанского слова петанка, что значит «вросшие в землю ноги»), изложил правила, насколько я их помнил. Этого оказалось недостаточно, редактор захотел посмотреть игру. Мы договорились встретиться вечером в соседней деревне, где, как я полагал, можно будет увидеть все своими глазами.

Важным дополнением к любой приличной площадке для boules является кафе. Там утомленные игроки могут подкрепиться, а зрители с удобством наблюдать с террасы за разворачивающимся действом. Эта традиция восходит к началу XX века и существенно увеличивает популярность игры.

Когда мы оказались на месте, суррейский журналист пришел в ужас, увидев terrain, игровое поле, представляющее собой прямоугольники утрамбованной земли и щебня. «Они играют на этом? – с удивлением воскликнул он. – Как же они смогут определить, куда покатится шар?» К счастью, мне не пришлось отвечать, потому что игра как раз началась и журналист сразу понял, что здесь требуются совсем иные умения по сравнению с теми, что демонстрируются на гладкой суррейской травке.

Чем дальше, тем ему становилось интереснее. Он был восхищен изящными бросками игроков, долгим дугообразным полетом шаров и беспощадной точностью, с которой шары бомбардировали своих соперников, приземлившихся слишком близко к маленькому шарику под названием кошонет. Журналист узнал много ценного.

Но самое интересное я приберег напоследок. И поведал ему, что традиционно при счете 13:0 проигравший должен поцеловать барменшу пониже спины. «Боже мой! – отреагировал он. – Такого в Суррее не дождешься!»



Другим следствием моих интервью британской прессе был поток писем, которые мне начали присылать читатели, – сотни писем, и я их все сохранил. Чаще всего люди писали, как им понравилась моя книга, и с их стороны это было очень мило. Но некоторые читатели в страшном возмущении, однако без каких бы то ни было доказательств, упрекали меня в уничтожении Прованса. Я отправлял им ответные письма с вопросом: как же именно я его уничтожил? Единственное объяснение, которое имеет смысл здесь процитировать, следующее: «Ваша книга валяется в каждом туалете Уилтшира».

Над таким комментарием можно было бы просто посмеяться, но появились и другие, не столь своеобразные обвинения, к которым я попытался отнестись серьезно, но вскоре понял, что они сделаны с позиций редкостного невежества. К примеру, один критик, которому я ответил, признался, что за пять лет побывал в Провансе дважды и провел там в общей сложности десять дней. Но он все равно был уверен, что Прованс мною уничтожается, потому что цена за чашку кофе в его любимом кафе возросла на десять сантимов.

Среди всей моей провансальской корреспонденции одно письмо было по-настоящему неприятное. Оно принадлежало человеку, который заявил, что я пишу чепуху. Но это еще полбеды. Далее следовал целый набор оскорблений, завершившийся сообщением, что он вложил в письмо купюру в двадцать пять франков, потому что, по его мнению, я за свои писания других денег никогда не получу. Тон письма заставил меня ответить. Автор совершил ошибку, сочинив свое послание на бумаге с обратным адресом. Я не смог удержаться и отправил назад его купюру, обернув в нее медицинскую свечку. Ответа не последовало.

А мое самое любимое письмо пришло от человека, чья жизнь, как и моя, претерпела серьезные перемены. Он писал из Бродмура, известной британской тюрьмы, куда помещаются невменяемые преступники. По его словам, моя книга дала ему целый день передышки от срока, к которому его приговорили. Подписавшись, он оптимистично добавил: «Ничего серьезного. Скоро выйду».

Довольно часто вместо писем люди являлись сами. Читатели, отдыхавшие в Провансе, приезжали к нам на машинах, велосипедах и даже приходили пешком в поисках получасового развлечения. Надо сказать, иногда это было развлечением для меня тоже, лишний повод оторваться от пишущей машинки, прервать свою борьбу с алфавитом и подписать парочку зачитанных экземпляров собственных книжек. А потом вернуться к работе с еще бо́льшим воодушевлением. Ничто не может сравниться со словами одобрения довольного читателя.

Что касается журналистской братии, то я до сих пор не могу забыть интервью, которое у меня брал серьезный молодой человек, вооруженный вопросами, которых мне до него никто не задавал. Чем занимался мой отец? Где я ходил в школу? Есть ли у меня дети? Я был несколько озадачен, потому что вопросы не имели никакого отношения к Провансу. В конце концов я спросил, где будет напечатано его интервью.

– А разве вам не сказали? – удивился он. – Мы готовим ваш некролог.





Глава тринадцатая

Здесь хорошо болеть





Когда-то среди тех англичан, кому посчастливилось пережить обучение в частных школах, существовало распространенное мнение, что любая проблема со здоровьем, кроме сломанной ноги, может быть успешно устранена двумя таблетками аспирина и холодным душем. Жалобы и нытье – удел обывателей. Все тогда восхищались стоическим пренебрежением к боли и прочим симптомам болезней.

Но ситуация начала меняться несколько лет назад, когда в эти храмы наук и учения стали принимать девочек, с которыми пришли более гуманные взгляды. Но для тех из нас, кто учился в недобрые старые времена, все еще сильны прежние воспоминания и обиды. Я до сих пор помню, каким обидным для Франции было распространенное убеждение, что все французы – ипохондрики. Почему? Никто ничего не объяснял и примеров не приводил – возможно, из-за того, что никто из нас никогда не был во Франции и не знал ни одного француза. Но мысль эта засела в голове, и мы чувствовали свое превосходство над этой нацией и свою особую мужественность.

Наши первые поездки во Францию, казалось, подтверждали, что французы гораздо серьезнее относятся к своему здоровью, чем английские школьники. Аптек было больше, и в них даже стояли стулья для тех, кто ждет своей очереди. Ждать, кстати, приходилось долго, потому что каждый покупатель хотел, чтобы ему не просто сунули лекарство, а дали обстоятельные рекомендации. Рецепты изучались и обсуждались. На прилавке один за другим появлялись пакетики болеутоляющих средств, затем таблеток, улучшающих пищеварение, за ними шли бандажи, глазные капли, капли от насморка и слабительные. И наконец, когда было принято окончательное решение по каждому пункту, покупатель с трудом выходил из аптеки, таща с собой набитый пластиковый пакет, который обеспечит ему здоровье по крайней мере на неделю.

Этот ритуал неизменно соблюдался французами, для которых походы в аптеку считались обычным делом. Но бедный невежественный иностранец был слегка обескуражен. Я и сейчас помню первые впечатления от встречи с фармацевтом. Мне понадобилась зубная паста. Найдя тюбик, я его взял и уселся на свободный стул ждать своей очереди. Я ждал, ждал и ждал… Наконец очередь подошла. Я приблизился к прилавку с тюбиком в руке. Фармацевт взял его и, отложив в сторону, попросил рецепт.

– На зубную пасту?

– Нет-нет. На другие покупки.

– Других покупок у меня нет.

– Ah, bon? – Он удивленно вскинул брови. – Bizarre[51].

И он с важным видом положил мою пасту в бумажный пакет, аккуратно загнул верх пакета, запечатал его скотчем и торжественно вручил мне.

Мой визит в аптеку заставил меня задуматься об отношении французов к состоянию своего организма, и я стал обращать больше внимания на то, что оказалось такой чрезвычайно широкой и зачастую удивительной темой. Прежде всего я быстро осознал последствия, которые влечет за собой вежливый вопрос о здоровье: стоит вам задать его французу, как вы получаете подробнейший отчет о болях в пояснице, неполадках с печенью, артрите пальца ноги, а если не проявите осмотрительности, то и о нерегулярной работе кишечника. Эти увлекательнейшие свежие новости подаются так, будто раньше никто ничего подобного не испытывал. Ваши попытки вклиниться в разговор будут отметены, и вам останется только изобразить на лице сочувственное выражение и надеяться, что у собеседника наконец закончится перечень болезней.

Есть довольно популярный анекдот о двух деревенских стариках, пьющих свой утренний кофе.

– Что вы сегодня делаете? – спрашивает первый.


– О, я буду у врача почти все утро, – отвечает второй.

– Можно я тоже загляну?

Такая беседа вполне реальна – настолько людей волнуют медицинские проблемы. В приемной у врача, где всегда лежат различные журналы, по моим наблюдениям, самыми востребованными оказываются те, что посвящены не жизни звезд или футболу, а здоровью. В ожидании приема пациенты с головой уходят в описания последних достижений в области хирургии и часто даже вырывают страницы, где говорится об успехах в лечении геморроя или мерцательной аритмии.

Увлеченность работой внутренних органов не носит исключительно личный характер. Недомогания других не менее интересны. Когда один наш знакомый, упав с велосипеда, сломал лодыжку, гипс и костыли сделали его местной деревенской знаменитостью, а постоянные расспросы о состоянии здоровья почти заставили задуматься о пресс-релизе. Справедливости ради следует добавить, что проявленное к нему внимание было искренним. Никто даже не упрекнул его, что, садясь на велосипед, он обычно выпивал пару кружек пива или имел слабость после плотного завтрака штурмовать вершину горы Венту. Сочувствующие надеялись, что травма несерьезная, и спрашивали, не появится ли у него потом живописного шрама.

Шрамы, конечно, относятся к наиболее ярким свидетельствам борьбы человека со смертью, но они далеко не единственный объект жгучего интереса. Их оттесняют на второе место различные симптомы болезней, поскольку в этом случае добавляется одно важное преимущество: каждый из нас испытывал в жизни какие-нибудь симптомы и поэтому всегда может вставить словечко.

Много лет назад я сидел за столиком кафе неподалеку от группы старичков, чье поведение привлекло мое внимание. Вместо того чтобы играть в карты, они вели оживленную дискуссию, периодически делая паузу, во время которой один закатывал рукава рубашки и демонстрировал всем свои руки, другой задирал штанину. Головы по очереди подвергались массажу, шеи – растиранию, языки высовывались и внимательно исследовались. Потом подошла очередь ребер и плеч. В каждом случае все были чрезвычайно увлечены процессом, задавали вопросы, иногда щупали выставленную на обозрение часть тела. В общем, было ясно, что они заняты самым захватывающим делом своей жизни.

Неделю спустя те же старички сидели на том же месте со своими болячками, к которым они относились ни больше ни меньше как к ранам, полученным на поле боя. Став свидетелем второго представления, не слишком отличавшегося от первого, я понял, что эта группа занята исследованием симптомов болезней и особенностями их развития, следит за появлением новых болей, мониторит степень выпавшего на долю человека страдания – и при этом распивает не один графин целительного rosé.

Печально, но когда через несколько лет я вновь побывал в этом кафе, старичков-симптоманьяков там не оказалось. Когда же я спросил хозяина, где они, тот покачал головой, пожал плечами и провел указательным пальцем по горлу. Пусть покоятся с миром!

Потом я наблюдал другие, хотя и менее яркие примеры заботы о здоровье, начиная от шумных споров по поводу выписанного рецепта и заканчивая демонстрацией вновь обретенной способности ходить без костылей. Самый граждански ответственный поступок совершил один мой знакомый, подарив кафе свой теперь уже ненужный костыль в качестве средства спасения для тех клиентов, кто немного переусердствовал в баре. Во всех случаях меня поражало, с какой готовностью люди желают поделиться со всем миром личными медицинскими проблемами.

Мой собственный опыт обращения к французской системе здравоохранения был в целом весьма положителен. Наш врач мадам Медицина, очаровательная и внимательная дама, так щедро выписывает рецепты, что делается даже неловко. Специалисты – врачи высокой квалификации, и прием у них всегда прекрасно организован. Фармацевты очень хорошо образованны и информированы. Франция, как мне кажется, одна из лучших стран в мире с точки зрения профессиональной медицинской помощи. Иногда эта помощь приходит с удивительными усовершенствованиями, одно из которых я не так давно испытал на себе.

Мадам Медицина предложила, затем порекомендовала, а потом уже настояла на том, чтобы мне сделали небольшую операцию. «Ваше сердце клокочет, – сказала она, – и требует, чтобы вы ложились в больницу. К счастью, я знаю одного замечательного кардиолога». Через сорок восемь часов она позвонила и снабдила меня необходимыми инструкциями.

После проведенных в больнице обязательных исследований на нагрузки меня привели к хирургу, обнадеживающе спокойному молодому человеку, который спросил, нет ли у меня дурных пристрастий – например, к никотину или кокаину. На этот счет я его успокоил, но был вынужден признаться в склонности к красному, белому и розовому вину. Он отмахнулся: «C’est normal»[52]. Такой доктор был мне явно по сердцу.

Наступил день операции, и меня привели в больничную палату, где я встретился с врачом. Он сказал, что перед началом нужно пройти еще одну небольшую подготовительную процедуру, а с ним мы увидимся позже в операционной. И меня оставили одного, чтобы я переоделся в специальную одежду для утренней операции.

Не знаю, кто придумал эти одеяния, но ничего более непонятного мне надевать не приходилось. В тонком хлопчатобумажном халате от шеи до самого низа – как мне представлялось, вдоль всей спины – шел разрез. Я надел халат, и сразу же выяснилось, что при любом моем движении полы раскрываются и становятся видны голая спина и ягодицы. Я все еще пытался придумать, как мне дойти в таком виде до операционной, не теряя остатков человеческого достоинства, как в дверь постучали.

Вошла симпатичная девушка с небольшим металлическим подносом. «Il faut raser la barbe»[53], – сказала она с усмешкой. Это меня озадачило, так как я никогда не носил бороду. Девушка тем временем поставила поднос на прикроватный столик, и я увидел электробритву, полотенце и небольшую баночку с каким-то веществом, похожим на бальзам после бритья.

«Пожалуйста, лягте на спину», – попросила она. Я лег. Аккуратными и точными движениями она задрала мне халат до пояса, и слишком поздно я осознал, что меня сейчас впервые в жизни будет брить посторонний человек.

«Раздвиньте, пожалуйста, ноги и расслабьтесь».

И она принялась очень мягко делать то, что положено, и, должен признаться, я совсем ничего не почувствовал. Закончив, она слегка откинула голову и оглядела свою работу.

«Voilà[54], – сказала она, снова улыбаясь и отряхивая меня. – Вы помолодели на десять лет».





Глава четырнадцатая

Пульс деревенской жизни





Работа не балует. Начинаете в шесть утра, а заканчиваете не раньше десяти вечера. За такой долгий рабочий день вы должны обеспечить приготовление разнообразных закусок, иногда исполнять функции камеры хранения, служить неофициальным пунктом сбора и передачи сообщений и – самое главное – демонстрировать бесконечное терпение и внимательность. Другими словами, вы хозяин деревенского кафе.

Кафе – это не просто место, где можно быстренько выпить чашку кофе или пропустить рюмочку-другую. Это нечто гораздо большее. Это очень полезный цивилизованный компромисс. Здесь сидеть удобнее, чем взгромоздившись на табурет у барной стойки, и атмосфера не такая чопорная, как в ресторане. А для тех посетителей, кто по каким-то причинам оказался в одиночестве, кафе – самый подходящий вариант. Сидеть одному в ресторане противно человеческой природе, нам несвойственно питаться в одиночку. Но когда сидишь в переполненном кафе, обычно замечаешь, что, кроме тебя, есть еще несколько человек, которые по каким-то причинам предпочитают приятное уединение за столиком на одну персону.

Неподалеку на террасе вы увидите человека, которого можно назвать непременным клиентом практически любого деревенского кафе в Провансе. Это завсегдатай, сидящий с газетой за своим любимым столиком в глубине террасы, откуда ему всех хорошо видно. Официанту не нужно брать у него заказ, потому что каждое утро он ест одно и то же. Человек этот приветствует знакомых кивком, а потом снова принимается за газету. Он может пробыть в кафе полчаса, а может и почти все утро. И его ни в коем случае не станут просить заказать что-нибудь в баре. Так уж заведено. Если в одиннадцать часов он все еще на своем месте, ему принесут pastis[55] и блюдечко с оливками.

Но это далеко не все, что он получит в течение утра. Несмотря на расслабленный, почти сонный вид, завсегдатаю всегда хочется знать, что происходит вокруг, услышать мелкие сплетни этого дня. Такими сплетнями его может обеспечивать, например, хозяйка местного кафе Лаура, которой легко собрать последние утренние новости за стойкой бара. Она ненадолго покидает свой пост, чтобы поделиться с завсегдатаями особенно интересными сведениями: о последних событиях деревенских междоусобиц, о новом страстном романе почтальона, о борьбе за власть в мэрии, о собаке шеф-повара, которая родила дюжину щенков на ресторанной кухне, – каждый день приносит какую-нибудь новость, и лучше всего о ней расскажет Лаура, местное деревенское Си-эн-эн. Между тем, не имея ни малейшего представления о столь грандиозных событиях, группа туристов за соседним столом поздравляют друг друга, что наконец нашли тихую деревушку, где ничего не происходит.

Спокойствие кафе нарушается прибывшими посетителями – весьма колоритными участниками собственной «Тур де Франс», ненадолго сошедшими с дистанции. Велосипедисты ужасно хотят выпить холодного пива, прежде чем отправятся покорять очередную гору. Судя по экипировке, они профессионалы – в легких шлемах, ярко-желтых футболках и обтягивающих черных шортах. Они много болтают, припарковывая свои гоночные велосипеды, а после, вытерев разгоряченные лбы, так быстро опрокидывают первую кружку пива, что официантка даже не успевает зайти внутрь, как у нее требуют вторую.

Теперь на террасе становится оживленнее. Местные шутники называют это летней Лигой наций: британцы, немцы, голландцы, сбежавшие от серого и промозглого северного лета; парижане, желающие проверить, как живут их южные соотечественники; и появившиеся сравнительно недавно организованные группы японцев и китайцев. Последние часто движутся по главной улице деревни послушными парами, тихо переговариваясь, так тихо, что некоторые посетители кафе начинают подозревать, что на том краю света вообще никогда не шумят.

Сменяют друг друга приливы и отливы деревенской утренней жизни, но вот улицы начинают пустеть, а столики кафе заполняются пришедшими пообедать. Шум от разговоров возрастает, и официанткам приходится демонстрировать чудеса эквилибристики, пробираясь по проходам с подносами, заставленными бутылками, бокалами, полными тарелками с блюдом дня и тем, что готовится в кафе на барбекю. Из этого любимое блюдо – figatelli, сочная и удивительно вкусная корсиканская свиная колбаса, которую подают с большой запеченной картофелиной. Гарантировано, что до вечера вы не проголодаетесь.

К трем часам дня терраса снова впадает в спячку, и народу на ней остается немного. Одни ушли на сиесту, другие до подбородка погрузились в прохладную воду своего бассейна. Официантки вздыхают с облегчением, а Лаура может наконец пообедать.

Хотя днем царит затишье, наступает пора решения личных проблем, и Лаура становится центром помощи и совета. Проблемы бывают самые разнообразные: спор с соседями, опрометчивый поступок, алчный менеджер банка, равнодушный врач, сын с трудностями переходного возраста, девушка, слишком рано ставшая женщиной, и, конечно, всевозможные болезни, которые так любят обсуждать французы. Всё внимательно выслушивается, и, если нужно, Лаура высказывает свое мнение. Но совет – не единственное, что получают посетители. Самое ценное, что есть в подобных разговорах, – это сочувствие и утешение, так нужное человеку, попавшему в беду. Тут есть много общего с визитом к психиатру, только вам, скорее всего, протянут не счет, а бокал вина.

В Провансе существует огромная разница между знойными и беспокойными летними днями и тихими, прохладными, почти пустынными зимними неделями. Эта ежегодная проблема стоит перед директором по персоналу в лице все той же Лауры. Зимой она может рассчитывать на помощь мужа, если он не занят подрезкой виноградника, и Анни, местной девушки. Анни, настоящее сокровище, работает в кафе уже несколько лет, еще с той поры, когда была подростком. Но летом людей требуется больше, поэтому нанимаются еще четыре или пять работников, чтобы справиться с потоком клиентов.

К счастью, в деревне всегда полно студентов, которые на каникулах не прочь заработать немного карманных денег, и в разгар сезона случается, что вам подает кофе молоденькая женщина, без пяти минут специалист по прикладной физике. Но как бы ни старались эти молодые ребята, им все-таки нужно сначала разобраться в тонкостях этой работы. И вот тут помощь Анни бесценна. Часть террасы превращается в классную комнату, где Анни делится с новобранцами накопленным опытом. Она держит всех в строгости, чему способствуют ее зоркий глаз, замечающий каждую мелочь, и характер капрала.

Летний день для Анни начинается с осмотра вверенной ей команды. Чистые ли ногти и одежда? Прикрыты ли бросающиеся в глаза татуировки? Чуть заметная ложбинка бюста, конечно, хороша для бизнеса, но и скромность тоже необходима. Когда основные моменты проверены, можно начинать утреннюю работу. И здесь Анни ничего не упустит. Если столик долго стоит неубранный, нерадивой официантке укажут на это резким поворотом головы в нужном направлении и кивком, подталкивающим к незамедлительным действиям. Если пробегающая мимо собака вздумает оросить ножку незанятого стула, будет отдан приказ немедленно доставить швабру и ведро. Если рассеянная посетительница ушла, оставив сумку с покупками, самую быструю официантку сразу же пошлют вдогонку. Всегда нужно что-нибудь делать, чтобы десяткам посетителей, перебывавшим в кафе за целый день, доставить приятные мгновения, и задача Анни – их обеспечить. Она следует по пятам за своими официантками, подталкивает и покусывает, как овчарка, охраняющая свое непослушное стадо.

К сожалению, в других местах Франции по мере распространения фастфуда и изменения наших привычек количество кафе сократилось. К примеру, ощущается явная опасность, что мобильный телефон скоро заменит разговор с глазу на глаз, а figatelli уступит место монстр-бургеру. Но кафе в его традиционном понимании все-таки пока живо, по крайней мере в Провансе, и думаю, в других сельских местностях Франции тоже. Пусть же оно существует как можно дольше! Будет трагической утратой, если это уникальное и прекрасное заведение постигнет участь многих других жертв современной цивилизации.