Мой самый любимый Лось

Глава 12. Танго втроем. Анькина стратегия




Утро начинается не с кофе, нет.

Утро начинается со шмыгающего носа Лося, который холодными руками забирается под одеяло и хватает за нагретый Анькин бочок. Анька верещит, как резанная, и выгибается, как грешник на сковородке, потому что холодные руки крепко удерживают ее, а не менее холодные губы и нос утыкаются в ее беззащитный мягонький голенький животик, жесткая щетина, как терка, елозит по коже, и Лось, довольный своей дурацкой шуткой, сопит и чмокает ее холодными губами.

— Помогите, убивают! — орет Анька, брыкаясь и визжа, но Лось выпускает ее только отогрев свое лицо на ее теле, вдоволь поприжимавшись щеками к ее груди и животу. — Лось, ну это вообще!.. Как ума-то хватило?!

На самом деле под конец, когда губы Лося стали теплыми, поцелуи у него вышли более чем приятными и влекущими, Анька даже пожалела, что он не стал развивать свою мысль дальше и просто отпустил ее, хохочущую и брыкающуюся.

Она, переводя дух, натягивает до подбородка одеяло и пуляет в него подушкой, но промахивается. Лось, довольный, уворачивается, совершенно бессовестно стаскивает с себя одежду — мягкие тренировочные брюки, спортивную куртку, футболку, — и до еле проснувшейся Аньки доходит, что он только что с улицы.

— Ты где был? — мгновенно настораживается она, и Лось, перекидывая через плечо махровое полотенце, кратко отвечает:

— Бегал. Нужно поддерживать себя в форме.

Форма — это то, что Миша уважает в партнерах если не больше всего, то почти больше всего. Форма — это верный знак того, что человек дисциплинирован и целеустремлен. Он умеет планировать свой день и обладает достаточной твердостью духа, чтобы не отлынивать от тренировок.

Сам Миша по выходным плавал в бассейне в розовой трогательной шапочке, отдуваясь как морж и осторожно шевеля руками, как новорожденный лягушонок. Анька могла обогнать его пару раз, туда и обратно, пока он проплывал одну только дорожку. Помогало ли ему это держать себя в форме? Кто знает. Но для него это был своеобразный ритуал, провести который, наверное, помешал бы провести только острый приступ диареи.

А вот Лосю его тренировки явно помогали. Глядя на бугрящиеся под влажной от пота кожей мышцы, на мощные руки и грудь, Анька кивает, невольно облизнув губы и испытывая острый приступ желания вскарабкаться на Лося тотчас, как медведь карабкается на сосну, повиснуть на нем, пока он потный и горячий, куснуть его за плечо, чувствительно, до боли, чтоб он замер, и стойко терпел ее дикую выходку. Лишний раз удостовериться в его терпеливости и в желании ее переносить. Пусть еще раз продемонстрирует свою любовь!

«На руках, наверное, бегал. Молодец, спортивный Лось! — размышляла Анька, исподтишка любуясь Лосем. — Только вот мозг по дороге вытряс!»

Бесстыжий голожопый Лось, стащив меж тем с себя всю одежду, немного помолчал еще, словно размышляя, а стоит ли говорить, но все же сказал, как бы невзначай, не глядя на Аньку, почти уже войдя в ванную комнату:

— Лассе приехал.

— Я знаю! — агрессивно выкрикивает она — и тут же осекается. — Я… видела его вчера. Ночью.

Лось кивает; и Анька переводит дух, понимая, что сделала все верно, признавшись и не став скрывать свою ночную встречу с Акулой. Ведь прямо около дома она растерзала розу, подаренную ей Акулой. Красные лепестки хорошо видно на белом снегу, замерзший зеленый стебель — тоже. Лось наверняка увидел их, отправляясь с утра на пробежку. Лось наверняка уже говорил с ним. Врать было бы глупо.

«И совсем не надо бы, если б не эта месть! — с досадой думает Анька. — Может, ну ее нафиг?..»

Но под подушкой возится телефон, оповещая ее о новом сообщении, и Анька, только лишь глянув на экран, понимает, что мести быть.

«Да я ему такое устрою — ввек не ототрется!» — прочла она в загоревшемся окошечке. Значит, позору быть, Акула мести не избежит.

— Какого черта он приперся, — сдержанно рычит Анька, и это очень искренне. — Лось, ну что за нафиг! Умеешь же ты портить настроение с утра! Выгони его к чертовой бабушке!

— Куда?!

— На мороз! В поле! К волкам!

— Он же мой брат; и он приехал извиниться, — словно оправдываясь, заметил Лось, и Анька, яростно сопя, оглянулась в поисках предмета для метания потяжелее. — Ты же знаешь. Он сказал, что пригласит нас на обед в одно хорошее местечко в знак примирения.

— Я не хочу видеть его рожу здесь!

— Он будет жить в гостевом домике. Не здесь.

— Лось!!! Ты дурак, и уши у тебя холодные! Я вообще не хочу видеть его рожу!

Дверь в ванную за Лосем закрылась, и Анька, злая, как сексуальный маньяк-импотент, шлепнулась в постель, размышлять, как ей избавиться от Акулы. Здесь и сейчас она его видеть не хотела. Да она вообще не хотела его видеть, и он у нее был отложен в мозгу в отдельную папочку — «дела», — и папочка эта была отнюдь не на первом плане, а была задвинута далеко-далеко, так, что отсюда, из солнечных Альп, была видна только потрепанная обложка из серого дешевого картона.

Акула и счастье были разделены буквально-таки пропастью.

А на первом плане, в папке с пометкой «счастье» был Лось. Этот вспотевший от пробежки полубог. Классный Лось, с его молчаливой страстью, с его ненасытностью, с его жадной, невероятно сексуальной любовью. Он умел не только выразительно смотреть, но и очень сексуально молчать. А целовал он Аньку так, словно она была вкуснейшим в мире мороженым, и он сдерживается из последних сил, чтоб ее не сожрать. Вот это все стоило внимания. Вот это все было Анькино богатств, радость, счастье, золотко. И она справедливо полагала, что здесь, с Лосем в Альпах, в этом земном раю, подальше от дел, она находится на каникулах. В отпуске! И должна только спать, трахаться и развлекаться — и никаких неприятных впечатлений!

— Какого черта этот говнюк Акула собрался портить мне весь кайф! — рычала она в досаде, понимая, что отчасти виновата сама. — Меня папа сюда в медовый месяц, а не на рыбалку послал!



Если б не дала ему повод думать о себе как о доступной цели, он бы не притащился. Не посмел бы. А сейчас…

— Надо выкурить его отсюда! — решительно пробормотала Анька. — Сделать так, чтоб Лось сам ему указал на дверь. Пофиг, что брат! Мало ли, какие права он имеет — к родственникам он приехал… Соскучился, что ли?! Затосковал?! В депрессию впал, насилу из петли достали!? Лось только мой! Он меня должен развлекать, а не этого депрессивного хорька! В конце концов, — бушевала Анька, — это и мой дом… скоро будет. Лось обещал! А у себя дома я хочу чувствовать себя свободно! Хочу сидеть на столе, хочу валяться у камина… блин, с этим Акулой даже голышом теперь не походишь! Впрочем, почему нет…

В мгновение ока коварный план нарисовался в ее мозгу, и Анька одним прыжком, как десантник с парашютом — нутро самолета, покинула постель.

Конечно!

Все гениальное просто!


Ходить голышом!

Анька ведь тут у себя дома, не так ли?

Юргенсон тут появляется по зову. Надо только взять рог, надеть лыжи, выбежать из леса, трое суток карабкаться на гору и там, на вершине, протрубить — то есть, позвонить. Иначе его в дом не заманишь. Прислуга шмыгает тихими мышками и уже ушмыгала. Или не пришмыгала. Да это и не важно; мышей Анька не стеснялась.

А вот Акула…

О-о-о, у него хватит наглости ввалиться в дом без стука, протопать в самую спальню, чтоб всучить еще одну розу и расшаркаться перед добрым Лосем.

— Лось, чо ж ты такой мягкосердечный-то у меня, — стонала Анька, потроша свой чемодан и разыскивая безразмерную майку, которая, пожалуй, и Лосю была бы в плечах как раз, но коротка — до пупа. Анька хмыкнула, представляя Лося в своей розовой распашонке, натягивая вышеупомянутую вещь на голову и тут же едва не вываливаясь из нее.

Если сильно постараться, то горловину можно было натянуть на оба плеча. Майка была достаточно длинной, чтоб прикрыть задницу, но стоило Аньке чуть-чуть наклониться, как все ее прелести были как на ладони.

— Хе-хе! — сказала коварная Анька, критично оглядывая себя в зеркало.

Не то, чтобы ей сильно хотелось демонстрировать Акуле свою голую задницу — да-да, трусы были проигнорированы, — и даже напротив — Анька этого делать не собиралась. Но вот Лосю — да. Она собиралась намозолить ему глаза в таком виде, чтоб до его лосиного ума дошел масштаб панорамы, открывающийся восторженным зрителям. А вот когда зайдет Акула… Анька хотела просто громко разораться, стыдливо натягивая упомянутую майку на коленки, и закатить истерику. Лось был ревнивый. Это Анька просекла сразу. В первый же день знакомства, когда сбежала от него в туфлях по сугробам в аэропорт. За Анькину голую жопку он повелся бы точно. Выставил бы братца вон.

— Хе-хе-хе, — сказала коварная Анька и снова шлепнулась в постель, проверить все сообщения от Клуба Бывших и тут же забывая обо всех горестях, потому что в Клубе страсти кипели, и это было реально смешно.

Всего мстительниц набралось вместе с Анькой четверо. Нина, пятая неуловимая мстительница, жертва похотливого Иннокентия, оказалась в пролете. По причине моральной устарелости ее телефона она не смогла подключиться к чату, а бесконечно перекидывать ей смс было и дорого, и лень. К тому же, ее выкрики касательно Акулы здорово отдавали недетским таким восторгом. Открывая сотое ее сообщение с пожеланиями самых страшных кар Акуле, Анька морщилась, потому что первое, что ей бросалось в глаза, были бесконечные восклицательные знаки, которые тянулись через весь экран то ли унылым забором, то ли шпалами, и Аньке, как Карениной, здорово хотелось на них кинуться, только бы больше не читать воплей Нины.

Второе — это сердечки.

Сердечки, сердечки.

Они смотрелись странно в посланиях с призывами всех казней египетских, и Анька почуяла какую-то фальшь.

«Ну ее к чертям! — решила Анька, аккуратно помещая Нину в черный список. — Чот она, по ходу, тащится от Акулы…»

Зато остальные девочки были все как на подбор — креативные и веселые.

Машка, самая безбашенная и по-хорошему злая, без тормозов, предложение с зеленкой и сбритыми бровями восприняла со скептической ухмылкой.

— Да что вы знаете о позоре, девочки, — проворковала она низким грудным голосом. От одного этого голоса у мужиков трусы слетали сами. — Зеленка, брови… Нет, я не возражаю, брейте что хотите, места-то на нем много…

— А что предлагаешь ты? — набрала Анька.

— Я бы предложила следующее, — чарующе продолжила Машка. — Надеть на нашего красавца сетчатые колготочки, розовые, как у зайчика, стринги, и туфельки такие, со стразиками. Заказать в номер мальчиков и шампанское, положить этих мальчиков рядом с ним на постельку и пофотографировать. М-м-м, какая была бы экспрессия на снимках!

Анжелика танцевала стриптиз. Эту идею она восприняла воодушевленно и сказала что, возможно, смогла бы договориться с парой интересных парней — за соответствующую плату.

— Цена не имеет значения, — голосом абсолютного Зла из «Пятого элемента» произнесла Анька.

— А мне с бровями идея тоже нравится! — заметила меланхоличная Танька. — А что? Оно долго не отмоется. Да он неделю минимум будет ходить как Смурфик. «И его изумрудные брови колосятся под знаком Луны»… Прям про него песня. А на лбу написать маркером «лошара!»

— Ты ж мой художник-оформитель! — умилилась Анька. — Ладно, куплю тебе маркер. Еще какие предложения?

— Нафотографировать всласть, — голосом влюбленной богини проворковала Машка, — и сказать, что если хоть еще раз!.. и все эти веселые картинки с Буратино и Артемоном попадут в прессу. Или куда-нибудь попадут.

— Гениально! — восхитилась Анька.





Глава 13. Танго втроем. Побочный эффект




Четко помня о своем плане, Анька следовала за Лосем, как тень, демонстрируя ему свою соблазнительность. Начала она с томных объятий, стоило Лосю появиться из ванной.

— Мой Лось, — заявила она, обнимая разогретое горячей водой тело Лося, озадаченного ее внезапной сменой настроения, и целуя туда, докуда смогла дотянуться. Сердце в его груди колотится, и Анька касается горячей кожи губами почти с благоговением. Лось обхватывает Аньку за плечи своей горячей лапищей, склоняется и целует ее в макушку. Да, ему приходится заметно наклониться, и Анька попискивает от восторга. Ей нравится, что он такой громадный, сильный и добродушный.

Наверное, в любое другое время Лось был бы не прочь пообниматься, и даже что-нибудь поделать еще, более энергичное, но на прикроватной тумбочке возится, вибрируя, его телефон и наигрывает писклявую детскую мелодию. Лося призывал его бизнес, и он, еще раз чмокнув Аньку в макушку, осторожно высвободился из ее рук. Анька насмешливо фыркает и хохочет; этой мелодией наверняка и ее отец обозначен, и она просто заходится в истерике, пытаясь сопоставить в голове Мишу — и милое сюсюканье, доносящееся из динамика.

Однако, так было даже лучше.

И Анька, ухватив свой телефон, тотчас вскарабкалась на подоконник, удобно усевшись и подтянув колени к груди. Наградой ей был исступленный взгляд Лося, которым он внимательно и неспешно разглядывал ее ноги и нырял под коротенький подол ее майки, на волнующую мягкую розовую припухлость ее губок между соблазнительных гладких бедер, так хорошо видную. Лось не прекращал бубнить что-то по-английски, вероятно, вел какие-то деловые переговоры, нашаривая на тумбочке ноутбук, но взгляд его неотрывно следил за каждым движением Аньки, подмечал малейшее колыхание мягкого подкожного жирка, когда та энергично двигала ногами, пытаясь удобнее устроиться на жестком подоконнике.

Зрелище манило Лося, как зимняя кормушка с солью, но дела неумолимо увлекали в жестокий мир финансов, и он нехотя покинул спальню, все так же ровно, спокойно и размеренно бубня что-то по телефону.

Коварная Анька торжествовала. План приходил в исполнение.