Мой самый любимый Лось

Она спешно закрутила на макушке фигу из волос и закрепила ее резинкой. Это была ее фишка, ее охранный амулет, приносящий ей удачу. Тряхнув головой, убедившись в надежности взведенной конструкции, она сунулась в угол, где стояли кии, чтоб выбрать себе по руке. Неспешно, со знанием дела, намелила пальцы, рассматривая расположение шаров на зеленом сукне. В какой-то из моментов ей показалось, что Акула с мутным скользким типом обмениваются какими-то бумажками, и Анька криво усмехнулась — ставки делают. Тотчас же делают ставки!

«Во-о-от куда пошли денежки фирмы, — недобро подумала маленькая Анька, практически вскарабкавшись на стол, касаясь пола лишь круглым тупым носком желтого ботинка на толстой подошве. — Девочки, выпивка, казино… Ты их все проигра-а-ал… Ты же мот; азартный игрок; прожигатель жизни; интересно, сейчас на что ставишь?»

Ее пальцы уперлись в сукно жестче и надежнее, чем пушечный лафет, кий удобно скользнул по выемке меж пальцами, Анька на миг замерла — и точным сильным ударом с оглушительным треском вогнала неудобный шар в лузу. Заинтересованные зрители зааплодировали, стали собираться вокруг стола все больше. Анька, дернув свою счастливую фигу на макушке, будто поправляя ее, отыскала глазами в толпе зрителей Лося и улыбнулась ему, лихо подмигнув.

«Сейчас столик нам отыгра-а-аю, — пристраиваясь для удара, Анька, казалось, даже думать стала плавно и неспешно. — А Акула-то, похоже, деньги продул. Против меня ставил. Ничего святого… Ну хер с ним, думает, что я дура и у меня руки из задницы растут. Все тупые, самодовольные самцы так думают. Но пробовать заработать на дуре денег?..»

И Анька с остервенением, лихо, вколотила в лузу еще один шар под одобрительные вопли зрителей.

Лось с интересом наблюдал за Анькой — раскрасневшейся, сосредоточенно-возбужденной, — и не заметил, как к нему подкрался, как хищник из глубин, Акула.

— Здорово я придумал, да? — проговорил он самодовольно, потягивая из своего бокала что-то покрепче сладкого компота, который пила Анька. — Смотри, сколько радости — и совсем бесплатно…



Лось уничтожающе глянул в смеющиеся глаза брата, его губы сжались в узкую полоску. Он прекрасно понял намек — веселая забегаловка с игрой Анькой была принята с не меньшей радостью, чем лосиный роскошный дом, и обошлась Акуле ровно в ничего, абсолютно бесплатно.

«Брат, этим клушам не нужны дорогие подарки! — словно говорил насмешливый акулий взгляд. — Главное же внимание! Можно в глазах любой их них быть абсолютным душкой совершенно даром!»

Впрочем, Лось давно перестал воспринимать циничные наставления брата всерьез. Он не понимал и не принимал дешевых отношений, копеечных жалких подарков, которые не стоили ему усилий — но и не разбрасывался вниманием и деньгами в отношении тех девушек, которые ничего для него не стоили. Будучи богатым, Акула, завоевывая всеобщую любовь, швырял деньги налево и направо; Лось, в отличие от него, к дешевой популярности не стремился.

— Нам нужно поговорить, — в лоб, без обиняков и предисловий, произнес Лось. — Тебе лучше уехать. Сегодня же. Или завтра.

Акула не ответил, только вежливо вскинул брови, снова пригубив свой бокал.

— Что так? — спросил он после большой паузы. — Я сделал что-то не так?

— Все так, — бесстрастно ответил Лось, глядя, как Анька под оглушительные вопли толпы вколачивает шар за шаром. — Ты хотел извиниться, сгладить неловкость, наладить отношения — тебе это удалось. Анья в полном восторге, и я действительно тебе за это благодарен. Спасибо. Но, кажется, на этом твоя миссия окончена? Все?

Лось снова внимательно посмотрел в глаза брату, и Акула засмеялся, тряхнул головой отчасти нетрезво, бесшабашно.

— Анри, Анри, — пробормотал он. — Ты так и остался ревнивцем… Боишься, что твоя юная Анья от тебя ко мне убежит? Думаешь, вспыхнут старые чувства, ведь первых, — это слово он подчеркнул особенно гадко, — не забывают? Да, я бы тоже этого опасался на твоем месте…

Он нарочно издевался; нарочно старался задеть, побольнее зацепить, отыскивая уязвимое место как оголодавший вампир — бьющуюся под кожей жилку. Каждый его успешный выпад, укол, доставивший Лосю пару неприятных минут, боль, стыд и сожаления, наполняли Акулу свежими силами. Он будто питался эмоциями брата, и ничто не делало его сильнее и веселее, чем отражение обиды и боли в серых глазах Анри.

И Лось это тоже знал.

— Нет, — уничтожающе сверля Акулу взглядом, ответил Лось. — Я этого не боюсь. Но ты мешаешься. Тебя слишком много в нашей жизни, в те минуты, когда мы хотели бы побыть вдвоем. Прости.

Акула хитро прищурился.

— Не очень вежливо, — произнес он скрипучим, неприятным голосом, — назначать мне встречу и трахаться в гостиной в назначенный час.

— Не очень вежливо, — парировал Лось, все так же свысока, спокойно, глядя на Акулу, — входить без стука и подслушивать. Мог бы вовсе развернуться и уйти. Ты же знал, что я не один, что я с женщиной — но все равно зашел. Вот поэтому тебе стоит уехать.

— Да брось, — попробовал отшутиться Акула, но взгляд Лося не оставил ему никаких иллюзий. — Вот так, запросто, выгонишь меня, брата, из дома?! Ради какой-то девицы? Да я только приехал!

— Заметь — без приглашения, — холодно ответил Лось. — В мой дом. Это тебе не курорт. Хочешь отдохнуть — перебирайся в пансионат. А то ты привык все мое считать своим, хотя не заработал и мизерной доли от того, чем пользуешься. Видимо, пришло время тебе об этом напомнить. Если я женюсь, — а это, скорее всего, так и будет, — у меня не будет возможности содержать тебя так, как я это сейчас делаю.

— Но я всегда приезжал когда хотел, — упирался Акула, понимая, что Лось технично его выжимает не только из дома, из Альп — но еще и из собственной жизни, отгоняет от сытной кормушки, руша все его планы! Акула рассчитывал, что еще немного потусуется рядом с Анькой и сможет зацепить ее. С заявлением Лося об отъезде это становилось невозможно. Шанс заморочить девчонке голову уплывал из рук Акулы, и он с досадой понимал, что чем дальше Лось будет с Анькой рядом, чем дольше он будет делать для нее широких жестов, тем больше будет стремиться к нулю возможность хоть чем-то удивить девушку да и просто привлечь ее внимание.

«Еще пара подарков, и эта малолетняя дурочка будет его с потрохами! — со злостью подумал Акула, одним махом проглатывая содержимое своего бокала. — Это же баба, а бабы падки на подарки и бабки. К тому же, она далеко не дура. Прекрасно понимает, что у меня денег нет, а значит, крутить со мной просто так не станет, а если б и стала, то это не в моих интересах. Мне ее любовь и секс с ней ни к чему, наставлять брату рога из спортивного интереса, может, и весело, но не так доходно, как быть зятем Миши. Мне нужно, чтоб она вышла за меня замуж — не больше и не меньше».

— А-а, братец, — зло зашипел он, прекратив притворяться добродушным, — боишься! Все ж боишься, что я у тебя девчонку уведу! Когда же ты вырастешь, когда уже будешь уверенным в себе?!

— Прекрати, — злым голосом произнес Лось.

— Боишься! — клекотал злобно Акула. — Не доверяешь ей, а? Ну а что, девчонка молодая, глупая… Взыграют старые чувства…

— Не взыграют.

— Ну, а хочешь, поспорим, а? — мерзко ухмыляясь, предложил Акула. — Заключим сделку. Сыграем на бильярде, ты против меня, а? Выиграешь ты — я тут же сваливаю. Выиграю я — задержусь еще на пару деньков.

Лось презрительно усмехнулся, разглядывая брата так, будто впервые ео видел, так, словно вместо человека перед ним было яблоко, разломив которое он обнаружил внутри него отвратительного белого червяка, колупающегося в мякоти и изгаживающего все своими коричневым ходами.

— Я, — отрывисто и презрительно произнес он, — не играю и не спорю на своих женщин. Ты уедешь просто так, без споров и игр. Поверь мне — я найду способ заставить тебя покинуть мой дом, если ты начнешь упираться. Понятно?





Глава 15. Танго втроем. Шар в лузу





Акула жалко поморщился от стыда.

Так прямо ему давно не указывали на то, что детство давно закончилось, и что доверчивого младшего брата не развести на слабо, чтобы отобрать новую игрушку. Лось давно уже вырос, и на дешевые разводки не покупался. А вот он, Акула, словно бы остался там, в поре наивности и простой хитрости, когда ободранные коленки — это самое страшное зло, а весь мир — это огороженная деревянным коробом куча песка, на которой пляшут пробивающиеся сквозь ветви деревьев солнечные пятна.

И Акула — маленький хитрец с лисьей мордочкой, — ничего не может противопоставить Лосю — взрослому дядьке, — который все его ухищрения видит насквозь, но не спешит расставаться со своими игрушками. И свою тетю не дает чмокнуть в щеку, потому что… не дает.

— Что же у тебя все так серьезно, — все еще стараясь перевести в шутку свои слова, говорит Акула, но Лось уже его не слушает и отворачивается.

А вот Анька — Анька смотрит на них, с любопытством и злорадством, как показалось Акуле. Анька другая; Анька сама вечный ребенок, и Акула интуитивно чувствует свой шанс, понимает, что другого способа хоть как-то вклиниться между ними — Лосем и Анькой, — не будет. И Акула идет ва-банк, понимая, что действует топорно и грубо, но это от отчаяния.

— Отлично играешь! — кричит он Аньке, и та насмешливо фыркает. — Почти как я!

— Лучше тебя! — Анька заводится с полоборота, и Акула идет к ней, стремится, оставляя позади себя Лося, орущую публику и здравый смысл.

— Давай поспорим, — азартно предлагает Акула, глядя в темные глаза девушки. — Если я тебя обыграю — ты со мной станцуешь. Если ты меня…

— Ты станцуешь с барменом! — тут же вворачивает сгоряча Анька. Бармен — неповоротливый толстяк с вислыми усами, его нереально обхватить, и танцует он наверняка не грациознее колоды. Но это все мелочи; его ж еще уговорить надо, и вряд ли он будет рад исполнить страстное танго в розой в зубах. Акула согласно кивает, подхватывая кий, и бросает торжествующий взгляд на Лося.

«И тут я тебя обошел! — говорят его наглые, злые глаза. — Потому что у тебя все как надо, все честно. А динозавры вымерли не потому, что появился кто-то сильнее их. Им, спящим, маленькие крысы просто выгрызали мозг. Нечестно, зато крысы победили!»

Лось молчит; он мог бы сказать Аньке — «не играй с ним!» — и Анька наверняка пришла бы в себя и послушалась бы его, но это действительно выглядело бы как пошлая, мелочная, банальная ревность. И Акула снова торжествует свою крохотную победу, вгрызаясь зубами в живое, с хрустом впиваясь в их жизнь и прогрызая себе в ней место. «Видишь, как трудно быть честным?» — говорят его наглые, смеющиеся глаза.

— Разбивай, — велит он Аньке, и та, поудобнее расставив ноги, умело и гибко склоняется над столом, целит кий и щелчком посылает биток в блестящую пирамиду шаров.

— Неудачно разбила, — едко замечает Акула. Он говорит это нарочно, хотя шары раскатываются хорошо, удобно для Аньки. — Так сильно хочешь со мной танцевать? Могла бы просто сказать, зачем поддаваться?

Анька вскидывает удивленные глаза на него — а потом на Лося, испуганно и умоляюще, понимая, что попала на такую простую удочку. «Лось, Богом клянусь — ничего такого и в мыслях не было!» — кричит ее напуганный взгляд. Лось чуть приподнимает брови, на лице его задумчивое выражение. «Это будет тебе уроком, — словно говорит он. — Прежде думай, чем соглашайся на спор».

— Вот черт, — рычит Анька, снова склоняясь над столом. Акула усмехается и мелит кий, рассматривая шары, и его усмешка, его уверенность выбивают у Аньки почву из-под ног. Она вдруг ощущает себя полной дурой, которая сама себя вставила на всеобщее посмешище. Кураж ушел, рассеялся, как дым, и даже волшебная фига из волос не помогает. Аньке кажется, что она сильно стянула волосы, и как бы она не поправляла резинку, все равно было больно и неудобно.

Анька закатывает шар, и еще, но самые простые. С третьим она долго настраивается, целится, но вместо лузы видит ухмыляющееся лицо Акулы. Анька упрямо сцепляет зубы, мечтая только об одном — зарядить шаром ему промеж глаз за подставу, которую он ей устроил.

«Не-ет, — рычит Анька про себя, взъерошившись, как мокрый еж, — врешь, не возьмешь! Я тебя все равно сделаю!»

Шар с острым громким щелчком летит в лузу, Аньку всю колотит от напряжения. Сейчас это не игра и не удовольствие — это битва. И Анька не хочет ее проиграть.

— Чуть не промазала, — издевательски бормочет Акула, так, чтобы слышала только она, и Анька испытывает непреодолимое желание перетянуть ему кием через плечо, так, чтоб гладкое дерево треснуло и ощетинилось белыми острыми щепками, а самого Акулу перекособочило, как кривоногого кавалериста, раненного в голову на германских полях.

— Не дождешься, — выдыхает Анька одними губами, снова склоняясь к столу. Она хочет вымерить каждый миллиметр, хочет найти точку, в которую ударить, чтоб все вышло идеально, чтобы не было причин для волнения. Но внезапно подводит то, от чего совсем не ожидаешь предательства: волшебная фига рассыпается, потому что тонкая резинка лопается, и волосы развязываются, конец разворачивающегося волосяного жгута лупит Аньку по носу, и удар ее кия приходится даже не по шару, а рядом с ним, едва не вспарывая сукно.

— Ой, — пищит Анька, убирая свои рассыпавшиеся волосы под громкий хохот зрителей.

— Ты специально поддаешься? — говорит Акула, мерзко ухмыляясь, теперь так громко, чтоб услышал и Лось. Особенно он. — Может, надо было спорить сразу на пару танцев?

— Ты еще не выиграл! — ершисто замечает Анька, стараясь собрать волосы и снова закрутить их на макушке, но резинка рвется под ее пальцами, и ничего не выходит. Акула победно усмехается, взвешивая кий в руке, и Анька отступает от стола, почему-то совершенно точно зная, что проиграла.

Лось молчит, сложив руки на груди, и Аньке сейчас страшно к нему подходить. Просто страшно. Она чувствует его напряжение, даже несмотря на его расслабленную позу. Особенно после того, как Акула — хищно и слишком умело, — стает к столу.



У него очень ладные, очень гладкие, словно выточенные из той же слоновой кости, ладони. Когда они ложатся на сукно, ими невозможно не залюбоваться, да и весь Акула преображается, становится внимательным, собранным, обычная его расхлябанность и расслабленность исчезают из его черт и движений. Пальцы у Акулы длинные, сильные, тонкие, и кий он держит точно не в первый раз. И даже не во второй.

«Ду-у-ура, — ноет про себя Анька, отступая чуть ближе к Лосю, пятясь подальше от этого коварного хищника, который точными ударами, — раз, два, три! — отсылает шары в лузы, каждое попадание отмечая хитрой улыбкой и взглядом в ее, Анькину, сторону. — Я же сама подумала, вот только что, что он игрок и мот, и согласилась с ним играть! Вот где мой мозг! Лось, поди, весь вытрахал…»

— Я не специально, — выдыхает она, оказываясь возле Лося. Его руки обнимают ее плечи, поглаживают, словно жалея, и Лось тихо говорит ей:

— Может, просто уйдем?..

Анька кивает; Анька счастлива, что Лось поддерживает ее в малодушном решении сбежать, но Акула вколачивает последний — восьмой, — шар в лузу под громкие крики и аплодисменты зрителей, и просто так уйти не получится. Они требуют расплаты, и Акула, положив кий на сукно, галантно протягивает Аньке руку.

— Потанцуем? Маэстро — музыку!

Как на грех, за их спором наблюдали, кажется, все, и на команду Акулы отозвались очень быстро и с большим желанием. Заиграло танго — старое, немного вычурное. Похоже, это бармен искренне радовался, что ему танцевать с Акулой не придется.

Анька не помнила, как оказалась в руках Акулы, но от того, как он медленно провел по ее спине своими лапищами, лишь немногим уступающими огромным рукам Лося, Анька вся сжалась и ахнула, даже дышать перестав, будто ее кинули в прорубь, где ледяной холод исколол ее тело тысячью игл.

— Ну что же ты так боишься, — ласково шептал Акула, разводя ее руки, которыми Анька прикрывала грудь, защищаясь и отгораживаясь от мужчины. — Раньше моих прикосновений ты не боялась… они тебе даже нравились.

Акула кладет одну ее кисть — словно неживую, напряженно стиснутую, — себе на плечо, вторую зажимает в своей руке, и его ладонь медленно, нехорошо, покровительственно, словно вспоминая изгибы Анькиного тела, скользит по ее спине, пояснице. Аньку обдает жаром, трясет, потому что еще немного — и он ухватит ее за задницу, прямо на глазах Лося, и тогда Анька просто провалится со стыда в преисподнюю и нырнет на дно самого глубокого котла, потому что жарче, чем сейчас — от стыда, — ей быть уже не может. Она с ненавистью смотрит в ухмыляющееся лицо Акулы, и видит, как в его глазах разливается злая радость.

— Ну же? — шепчет Акула одним губами, мерзко усмехаясь, и Анька соображает, что… стоит под музыку, как вкопанная. — Под музыку надо шевелиться, милая.