Моя дорогая жена

 * * * 



1




Она смотрит на меня голубыми стеклянными глазами. Потом переводит взгляд на свой бокал и снова поднимает его на меня. Я чувствую, что она за мной наблюдает, пытается понять: испытываю ли я к ней такой же интерес, какой она испытывает ко мне. Подняв голову, я улыбкой показываю ей: да, испытываю. Она улыбается в ответ. Почти вся помада на ее губах стерлась, на ободке бокала краснеет характерное размазанное пятнышко. Я подсаживаюсь к ней.

Девушка поправляет свои волосы: обычные, ничем не примечательные – ни длиной, ни цветом. Ее губы шевелятся. Она произносит: «Привет», и ее глаза внезапно вспыхивают, словно их подсветили изнутри.

Физически я ее привлекаю, как и большинство женщин в этом баре. Мне тридцать девять, я отлично сложен, густые волосы, на щеках и подбородке ямочки, и костюм на мне сидит лучше, чем на руке перчатка. Вот почему она обратила на меня внимание. Вот почему она мне улыбнулась и так довольна, что я к ней подкатил. Я – мужчина ее мечты.

Я пододвигаю к ней мобильник по барной стойке. На его экране высвечивается текст:

«Привет. Меня зовут Тобиас».

Она читает сообщение и, выгнув бровь, переводит взгляд с мобильника на меня и обратно. Я набираю новое сообщение:

«Я глухой».

Ее брови поднимаются вверх, рука прикрывает рот, а кожа розовеет. Замешательство у всех проявляется одинаково.

Она качает головой: жаль, ах, как же жаль! Она этого не знала.

«Конечно же, не знала. Откуда ты могла это знать?»

Она улыбается, только уже по-другому. Не так, как прежде.

Я больше не картинка в ее голове. Я уже не тот мужчина, которого она себе воображала. И теперь она колеблется, не знает, что ей делать.

Но вот она берет мой телефон и пишет в ответ:

«Меня зовут Петра».

«Приятно познакомиться, Петра. Ты русская?»

«Мои родители были русскими».

Я киваю и улыбаюсь, она тоже кивает и улыбается. Судя по всему, ее мозг закипел от сомнений.

Она бы предпочла не оставаться со мной. Ей хочется встретить мужчину, который будет слышать ее смех и не станет печатать свои слова.

Но в то же время совесть велит ей быть терпимой и не принижать «ущербного» человека. Петра явно не хочет выглядеть поверхностной женщиной, которая отказывает мужчине, потому что он глухой. Она не хочет отвергать меня так, как отвергали многие до нее.

Или только делает вид.

Ее внутренняя борьба – трехактная пьеса, разворачивающаяся перед моими глазами. И я знаю, как она закончится. По крайней мере, заканчивалась уже множество раз.

Петра остается. Ее первый вопрос – про мой слух или его отсутствие. Да, я глухой от рождения. Нет, я никогда не слышал никаких звуков: ни смеха, ни человеческого голоса, ни лая щенка или рокота самолета над головой.

Петра надевает на лицо печальное выражение. Она не сознает его покровительственности, а я не упрекаю ее, потому что она старается. И потому что она осталась.

Петра спрашивает, умею ли я читать по губам. Я киваю, и она начинает говорить.

– Когда мне было двенадцать лет, я сломала себе ногу в двух местах. Упала с велосипеда, – губы Петры шевелятся преувеличенно гротескно. – И мне пришлось носить гипс от ступни до бедра, – Петра замолкает и чертит пальцем по бедру линию – на случай, если я недопонял. Я все понял, но ценю ее усилия. И бедро тоже.

Взбодрившись, Петра продолжает:

– Я не могла ходить шесть недель. И в школе я ездила в инвалидном кресле, потому что гипс оказался очень тяжелым для костылей.

Я смеюсь, хоть смутно представляю себе маленькую Петру с огромным гипсом на ноге и еще меньше представляю себе, к чему ведет эта печальная история.

– Я не хочу сказать, что понимаю, каково это – жить в инвалидном кресле постоянно или иметь иное отклонение от нормы. Я просто всегда чувствую состояние такого человека… Как будто… Как бы это получше выразиться… как будто я испытала это на себе, только на время. Понимаешь?

Я киваю.

Петра с облегчением улыбается – она опасалась, что эта история может задеть меня за живое.

Я печатаю:


«Ты очень чувствительная».

Петра пожимает плечами и сияет в ответ на комплимент.

Мы берем еще по бокалу вина.

Я рассказываю ей историю, не связанную с моей глухотой. О своем любимчике из детства – Шермане. Это был лягушонок-бык, который сидел на самом большом камне в пруду и лопал всех мух подряд. Я никогда не пытался поймать Шермана, а только наблюдал за ним, и иногда он тоже за мной наблюдал. Нам нравилось сидеть рядом, и я стал называть его своим «домашним питомцем».

– А что с ним случилось? – интересуется Петра.

Я вздрагиваю.

«Однажды я пришел, а камень был пуст. Я больше никогда его не видел».

– Как это печально, – вздыхает Петра.

«Вовсе нет», – возражаю я. Гораздо печальней было бы найти его мертвое тельце и столкнуться с дилеммой: нужно ли его хоронить? Хорошо, что мне не пришлось этого делать. Я просто представил, что лягушонок переселился в другой, больший по величине пруд, над которым летало громадное количество мух.

Петре понравился мой ответ, и она прямо заявила мне об этом.

Но я не рассказал ей всего, кое о чем умолчал. Например, о том, что у Шермана был очень длинный язык, который выстреливал по сторонам так быстро, что я с трудом его замечал. Но мне всегда хотелось его схватить. Я любил сидеть у пруда и размышлять о том, насколько плохой была эта мысль. Насколько ужасно было бы схватить лягушонка за язык? Причинил бы я ему тем самым вред или нет? И если бы он умер, считалось бы это убийством? Я никогда не пытался этого сделать, да и вряд ли бы у меня получилось, но я раздумывал над этим, и из-за этого мне казалось, что я не был Шерману хорошим другом.

Петра рассказывает мне о своем коте Лайонеле. Она назвала его в честь другого кота, тоже Лайонела, который был у нее в детстве. Я говорю ей, что это смешно, хотя совсем в этом не уверен. Она показывает мне фотки. Лайонел – персидский кот с черно-белой мордой. Он слишком толстый, чтобы быть умным.

Петра переводит разговор на свою работу: она разрабатывает бренды товаров и компаний. По ее словам, это и легко, и тяжело. Тяжело бывает в самом начале, потому что заставить кого-нибудь что-то запомнить очень трудно. Но, чем больше людей начинают узнавать бренд, тем легче становится его продвигать.

– В какой-то степени даже не важно, что мы продаем. Бренд становится значимей продукта, – Петра указывает на мой телефон и спрашивает, почему я его купил: потому что он мне понравился или из-за бренда?

«Наверное из-за того и другого».

Петра улыбается:

– Видишь. Ты даже затрудняешься ответить.

«Похоже, что так».

– А ты чем занимаешься?

«Я бухгалтер».

Она кивает. Это самая невозбуждающая профессия в мире, но она обеспечивает стабильность и солидность. И это то, что по силам глухому парню. Цифры не говорят – у них нет голоса.

К нам подходит бармен – опрятный и аккуратный. Судя по возрасту, студент колледжа. Петра берет заказ на себя – ведь я же глухой. Женщины всегда думают, что обо мне надо заботиться. Им нравится делать что-нибудь за меня, потому что они считают меня слабым.

Петра заказывает нам еще по бокалу вина и свежую закуску. И улыбается так, словно гордится собой. Это заставляет меня рассмеяться. Молча, но все-таки рассмеяться.

Она наклоняется и кладет свою руку на мою. Она забыла, что я не ее идеальный мужчина, и развитие нашего знакомства уже предсказуемо. Довольно скоро мы оказываемся в ее квартире. Решение дается мне легче, чем следовало бы, но вовсе не потому, что я нахожу ее необычайно привлекательной. Это выбор. Петра предоставляет мне право решать, и я превращаюсь в мужчину, говорящего «да».

Петра живет в деловой части города, неподалеку от бара, в эпицентре рекламы всех крупных брендов. Ее квартира не настолько чистая, как я ожидал: повсюду разбросаны вещи – одежда, посуда, газеты. Это наводит меня на мысль, что она часто теряет ключи.

– Лайонел где-то тут. Прячется, наверное.

Но я вовсе не ищу глазами жирного кота.

Петра проносится по комнатам, бросая сумку в одной и скидывая туфли в другой. В руках у нее появляются два бокала, наполненные красным вином, и она ведет меня в спальню, а там, улыбаясь, поворачивается ко мне лицом. Внезапно она становится еще более привлекательной, даже ее гладкие волосы начинают переливаться.

Это не только алкоголь, но и ее счастливый вид. У меня складывается впечатление, будто Петра давно не вызывала у мужчин желания. Не понимаю, правда, почему: она довольно мила.

Девушка прижимается ко мне, ее тело теплое, дыхание отдает вином. Петра забирает из моей руки бокал и ставит на пол.

Я отпиваю из него вино уже гораздо позже, когда мы в темноте, при одном лишь свете моего телефона, печатаем вопросы и ответы, посмеиваясь над собой и тем, что совершенно не знаем друг друга.

Я спрашиваю:

«Твой любимый цвет?»

«Зеленый, лаймовый».

«Мороженое?»

«Баббл-гам, со вкусом жвачки».

«Баббл-гам? С голубой начинкой?»

«Ну да».