Моя дорогая жена

С Линдси все было по-другому. Это было сугубо наше дело – мое и Миллисент. О нем никто ничего не знал, и в нем никто больше не был задействован – даже косвенно.

В канун Нового года мы с Миллисент отправились на вечеринку в загородный клуб. Дженне исполнилось двенадцать, Рори был на год старше, и в тот раз мы впервые оставили их одних в доме 31 декабря. Дети были в восторге от этого. Мы тоже. Мы не встречали Новый год со взрослыми с их рождения.

Прошло меньше месяца с тех пор, как я увидел в торговом центре женщину, похожую на Робин. В ту ночь мы с Миллисент занимались сексом. Не тем, каким со временем начинают заниматься семейные пары. А таким, какой был у нас, когда мы только начали встречаться. Классным сексом!

А на следующий день все закончилось. Секс, настроение, ощущения – все это испарилось в никуда. Мы вернулись к нашим повседневным спорам о деньгах – о том, что мы могли, а чего не могли себе позволить. Сюда входило и празднование Нового года.

Вечеринка в клубе была костюмированной. Мы с Миллисент оделись в стиле 1920-х годов – как гангстер и его отчаянная подружка. На мне были костюм в полоску, блестящие ботинки, украшенные кожаными накладками с дырочками и насечками, и мягкая фетровая шляпа. Миллисент надела сверкавшее бархатное платье, голову украсила повязкой с перьями, а губы накрасила яркой, пунцовой помадой.

Обычно костюмированные вечеринки действуют на меня угнетающе. Вокруг бродят люди, мечтающие быть не теми, кем они являются.

Но в тот вечер мы с Миллисент ощутили себя другими. Не такими, как остальные гости. И завели вдруг разговор на странную тему: смогли бы мы повторить то, что уже сделали дважды – убить женщину? А потом принялись обсуждать, как мы могли бы ее убить. И зачем.

– Как насчет этой? – спросила Миллисент, показав жестом на женщину, груди которой походили на две огромные бочки. У нее были вставлены импланты, и об этом знали все. Потому что она рассказывала всем подряд, во сколько ей обошлось такое удовольствие.

– Мы не смогли бы ее утопить, – пожал я плечами.

– Пожалуй, ты прав, – хмыкнула Миллисент.

– А как насчет этой? – кивнул я на пышную блондинку со спутником, годившемся ей в деды.

Миллисент улыбнулась; ее белые зубы ослепительно сверкнули за рубиновыми губами:

– Убийство из сострадания. Судя по такому загару, она рано или поздно заработает рак кожи.

Я подавил смех. Миллисент хихикнула. Мы были ужасны, несли всякую извращенную околесицу, но это была всего лишь болтовня. Большую часть вечера мы с Миллисент проговорили друг с другом.

Поскольку это был наш первый выход в свет за долгое время, я был готов задержаться в клубе допоздна и даже хлебнул энергетика перед уходом домой. Но мы не остались до конца вечеринки. Через пять минут после полуночи мы двинулись домой.

А еще через пятнадцать минут мы скинули с себя свои костюмы 1920-х годов и раскидали их по полу.

Я не представлял – мы на старте чего-то нового или просто продолжили уже начатое. Но я не желал, чтобы это заканчивалось.





* * *


Сидя в холле «Ланкастера», я, то и дело, бросаю свой взгляд на часы, проверяю мобильник и копаюсь в Интернете. И все потому, что притворяюсь, будто не наблюдаю за Наоми. Она меня не замечает. Эта рабочая смена проходит более оживленно, чем другие. Ведь следующий день – пятница, 13-е. Люди стекаются в город посмотреть, что сделает Оуэн, кого из женщин он выберет себе в жертвы, похитит и убьет. Некоторые из этих людей работают в средствах массовой информации. Для других главное – снять видео, выложить его в сеть и заработать кучу лайков.

Небольшая группа таких охотников за жареным сидит рядом со мной в холле. Это подростки, стремящиеся подзаработать деньжат. Они прикидывают, сколько денег смогли бы выручить. Все зависит от того, насколько графичным получится видео. Хотя, если им удастся заснять настоящее похищение женщины, это будет золотая жила! При условии, что руки, держащие камеру, не будут дрожать.

Когда они, наконец, уходят искать места, где могут обретаться серийные убийцы, я снова сосредотачиваюсь на Наоми. Ищу в ней что-нибудь, о чем я мог бы рассказать Миллисент. Что-нибудь, что связало бы нас с ней еще крепче. Я хочу опять почувствовать то, что мне уже довелось пережить раньше.

Наоми улыбается. Практически все время. Это удивительно, даже восхитительно. Многие люди, подходящие к ее стойке, чем-то недовольны. Или им что-то нужно. Но Наоми всегда остается приветливой и доброжелательной. Она улыбается даже тогда, когда кто-то обзывает ее идиоткой.

Я начинаю подумывать, что она – безудержная оптимистка, смотрящая на мир сквозь розовые очки и не замечающая ничего плохого. Из тех, кто всегда сохраняет добродушие. Что бы ни происходило. Мы с Миллисент не шепчемся о таком в темноте.

А потом я вижу другое – надлом в приторно-сладкой личине Наоми. Когда один грубиян поворачивается к ней спиной, Наоми показывает ему палец.

Я улыбаюсь.

Пора идти домой – мне есть что рассказать жене.





25




Я просыпаюсь в тишине. До рассвета еще час, и мир вокруг меня темен, как бархат.

Суббота, 14-е.

Миллисент еще не вернулась домой.



Решение разделиться мы приняли поздно вечером в четверг, после моего возвращения из «Ланкастера». Мы запланировали похитить Наоми и какое-то время удерживать ее в плену живой – как Линдси. Сделать это было необходимо, потому что именно так поступил бы Оуэн.


Но мне вдруг стало от такого плана не по душе. И даже расхотелось это лицезреть.

Часть меня понимала, что я непременно должен участвовать. Несправедливо было заставлять Миллисент делать все самой.

Я попытался представить себе, как это будет происходить – как мы посадим Наоми под замок и будем сохранять ей жизнь, давая еду, питье и… истязая. От замелькавших перед глазами картин меня чуть не вырвало. Не думаю, что я в состоянии смотреть на такое в реале – лицом к лицу с жертвой.

Именно это удерживает меня от расспросов Миллисент. Я несколько раз собирался справиться у жены, где она держала Линдси и где намеревалась держать Наоми. Но так и не решился. Временами мне бывает не по себе от этого. Хотя и не слишком плохо. Большую часть времени я просто ощущаю облегчение.

– Я могу это сделать, – сказала Миллисент мне пятничным утром.

Мы находились дома одни. Дети уже ушли в школу. Мы сидели на кухне, попивая кофе и обсуждая наши планы.

– Тебе не следует все делать самой, – сказал я.

– Один раз я уже это сделала. – Миллисент встала и отнесла свою чашку в раковину.

– И все же, – пробормотал я. Мои возражения звучали слабо – я это сознавал. Но они хотя бы чуть-чуть приподнимали мое настроение.

– И все же так будет лучше, – решительно заявила жена. – Я позабочусь о Наоми. А ты возьмешь на себя этого репортера.

– Ладно. В конце концов, мне нужно будет вступить с ним в контакт еще раз.

– Вот именно.

Миллисент повернулась ко мне и улыбнулась, освещенная утренним солнцем, заглянувшим к нам в окно.

План был утвержден – точно такой же, какой мы использовали в случае с Линдси.

Мы проработали все его детали (Миллисент всегда очень тщательно все продумывает). Первым делом нужно было вырубить Наоми (как Линдси), чтобы потом вывезти ее, бесчувственную, в пустынное место. Оказалось, что хлороформ – не такой уж чудодейственный препарат, каким его преподносят в фильмах. Поиски лучшего завели нас с Миллисент в самые темные и страшные уголки всемирной паутины, где за деньги можно купить все. Электронная валюта, анонимный мейл и приватный почтовый ящик – этого довольно, чтобы заполучить все, что хочешь, включая транквилизатор, действующий достаточно быстро и эффективно, чтоб усыпить динозавра.

А, поскольку нужно было усыпить всего лишь 58-килограммовую женщину, много его нам не требовалось. В свое время Миллисент приобрела ноутбук, о котором знали лишь мы с ней вдвоем. Его мы и использовали для поиска нужных нам препаратов. И для того, чтобы найти Линдси.

И Петру.

И Наоми.

В пятницу ночью мы вместе схватили Наоми. Точно так же, как Линдси. За отелем Миллисент замахала руками – словно прося о помощи – перед выезжающей с парковки Наоми. В этот момент они обе находились вне зоны обзора камеры наблюдения. Я видел, как Миллисент наклонилась у окошка с водительской стороны и начала быстро и сбивчиво говорить – якобы ее машина сломалась. Затем я увидел предательский рывок ее руки – Миллисент вколола Наоми препарат. Потом она оттолкнула Наоми в сторону, села на водительское место и укатила прочь.

Я следил за женой, улыбаясь. После долгих поисков, планов и разговоров мне всегда нравилось смотреть, как все происходит на деле.





* * *


Разделились мы в лесу. Я сел в машину Наоми и через некоторое время избавился от нее. А Миллисент уехала с нашей жертвой, все еще пребывавшей в бессознательном состоянии, на моем автомобиле. К тому времени, как я добрался до машины жены, припаркованной в квартале от «Ланкастера», и вернулся домой, было уже начало первого ночи. Во всех домах Хидден-Оукса горел свет. И в нашем тоже. Дети не спали. Они делали то, что я делал в их возрасте – смотрели ужастики в гостиной со своими мобильниками, планшетами и кучей дрянной еды. Я присоединился к ним.

Дети подумали, что я патрулировал округу, помогая защищать Хидден-Оукс от Оуэна Оливера. У нас имеется своя частная охрана, но прошлой ночью часть жителей решили проявить бдительность и выйти на улицы. Дженна и Рори уже знали, что Миллисент не вернется домой до утра. Мы сказали им, что она проведет ночь с подругами, которые побоялись остаться дома одни. Правда, детей все это мало волновало. Я вообще не уверен, что они воспринимают Оуэна как реального человека. Для них он – страшилка с телеэкрана, псих из кинофильмов. Им не приходит в голову, что какая-то женщина – учительница, соседка или даже их мать – может пострадать. Мое отношение к этому двойственное. С одной стороны, я хочу, чтобы мои дети чувствовали себя в безопасности. И в то же время мне хочется, чтобы они отчетливо представляли себе, насколько опасен мир.



Все еще лежа в постели, я начинаю задумываться над тем, куда Миллисент отвезла Наоми и что с ней будет потом. Что с ней уже происходит. Чтобы отвлечься от этих мыслей, я встаю и включаю телевизор. Спортивный канал. Слушая результаты прошедших накануне бейсбольных матчей, я готовлю себе кофе. В почтовый ящик у входной двери с шумом падает газета, но я за ней не иду. Вместо этого я пью кофе и смотрю мультики, пока не просыпаются дети. Тогда я выключаю телевизор – до того, как они спустятся вниз. Рори первым влетает на кухню. Хватает пульт и включает новости.

– И кого в итоге замочили? – сын достает из буфета чашку и высыпает в нее из пакетика хлопья.

– Не говори слова «замочили».

Рори закатывает глаза:

– Ладно. Так кого же убили?

В дверях появляется Дженна. Она переводит взгляд с Рори на меня:

– Это все-таки случилось? Оуэн вернулся?

Рори увеличивает громкость телевизора. Репортер на экране – не Джош. А молодая светловолосая женщина, соответствующая типажу Оуэна.

«Полиция утверждает, что пока не может сообщить нам ничего определенного. Нервозная обстановка сохранялась всю ночь. В полицию поступило множество звонков по поводу женщин, которые не подходили к телефону или не связывались со своими близкими. Нам не известно, действительно ли эти женщины пропали. И, судя по всему, должно пройти некоторое время, пока полиция соберет сведения по каждой из них…»

– Да полицейские все идиоты, – говорит Рори. Повернувшись к Дженне, он тычет в нее пальцем: – Как ты.

Дженна закатывает глаза: