Моя дорогая жена

Я тоже, честно говоря. Возможно, я хотел посмотреть, что она будет делать.

А она взяла и поцеловала меня.

Я отпрянул. Я тогда не изменил Миллисент. Я даже об этом не подумал. Я подумал о том, что моя жена находится в Майами в обществе коллеги мужского пола. Сказать что-то Кристал я не успел – она извинилась и вышла из комнаты. А потом мы вроде бы больше ни разу не оставались наедине.

Я собирался рассказать об этом случае Миллисент при встрече в аэропорту Орландо. А потом решил не рисковать.



Сейчас я размышляю над этим потому, что уверен: не только у меня имеются тайны от своей второй половинки. Полагаю, что и Миллисент мне иногда лжет. Я заподозрил это, когда заболела Дженна. Я примчался домой с работы, но опоздал. Мы должны были пойти на вечеринку, которую устраивала ассоциация ипотечных брокеров. Миллисент носилась по дому, Рори играл в видеоигры, а Дженну тошнило в ванной. В тот вечер Миллисент пошла на вечеринку одна. Я остался дома с дочерью.

Мы уже обращались к врачу по поводу ее желудочно-кишечных проблем. Наш семейный доктор считает, что я слишком сильно переживаю по этому поводу. Он утверждает, что дети постоянно страдают расстройством живота. Но после воскресения Оуэна эти расстройства у Дженны стали случаться гораздо чаще. И это наводит меня на мысли о том, что дочь так и не избавилась от своего страха перед Оуэном. И физически этот страх проявляется в тошноте.

Я высвечиваю в мобильнике календарь и пытаюсь установить, как часто тошнило Дженну. Первый раз это случилось в ту ночь, когда мы были с Линдси. Я тогда оставил ее с Миллисент, чтобы вернуться и посидеть с Дженной.

А с тех пор как тело Линдси нашли, я не перестаю задаваться вопросом: а что бы случилось, не заболей наша дочь? Убили бы мы с женой Линдси той ночью? Или Миллисент призналась бы мне, что решила оставить ее на время в живых? И где она ее держала, когда находилась на работе? Как она умудрялась продавать все эти дома и прятать Линдси целый год?

Слишком много вопросов, на которые я не знаю ответов. У меня есть секреты от жены. Почему же и ей не иметь от меня тайн?





* * *


Мой первый порыв был глупым. Я подумал – а не проследить ли мне за Миллисент, чтобы выяснить, что она делает и где скрывает Наоми. Но, чем больше я размышляю над этой идеей, тем яснее сознаю: это невозможно. Моя жена слишком хорошо знает мою машину. Она знает ее номер. Она сразу же заметит меня.

К тому же мне нужно работать. У меня скользящий график работы.

Впрочем, мне не обязательно следить за женой самому. Это могут сделать за меня современные технологии. Пятиминутный поиск в Интернете убеждает меня, что нужные мне приборы имеются, и они работают точь в точь как в кинофильмах. Я покупаю GPS-маячок на магните. Все, что мне остается сделать, – это нажать на нем кнопку питания, прицепить к днищу автомобиля Миллисент и залогиниться в приложении на своем мобильнике, чтобы видеть, где находится ее автомобиль. Это приложение также регистрирует и записывает адреса всех мест, где жена останавливается. Так что мне не нужно следить за ней постоянно. Вся программа стоит на удивление дешево, даже с налогом за информацию в масштабе реального времени. Оказывается, шпионить за кем-то в наши дни проще простого!

Я стараюсь относиться к слежке за женой легко, и технически она легко осуществима. Но на кону – моя психика. И мой брак.

Даже купив умное устройство, я не сразу решаюсь его задействовать. Прибор лежит в багажнике моей машины, а моя голова идет кругом от противоречивых мыслей. Я не хочу разрушать свой брак и свою семью. А именно это случится, если Миллисент узнает, что я за ней шпионю. Мне претит следить за женой, и все же я желаю знать, что она делает.

Когда я возвращаюсь с работы, Миллисент уже дома; и ее автомобиль стоит в гараже. Мне хватает секунды, чтобы прикрепить к нему GPS-трекер.

Уже вечером мне приходит в голову, что Миллисент может узнать, что на ее машине установлен маячок. Против всякой технологии найдется контртехнология. Я допускаю такой вариант. И целый час копаюсь в Интернете, выясняя, может ли Миллисент узнать, что я сделал. Да, я прав! Она может это узнать. Но сначала она должна заподозрить, что за нею ведется слежка.

Я кидаю на жену взгляд. Она сидит с Рори за обеденным столом; они готовятся к уроку истории. Рори никогда не был хорошистом, потому что он не стремится к этому и совсем не старается. Так говорят его учителя. И Миллисент с ними согласна. Несколько раз в неделю она помогает сыну «стараться». Никаких мобильников, ничего, что может отвлекать, – только его домашнее задание и мать. Даже я не вмешиваюсь, когда Миллисент занимается с Рори.

Через несколько секунд она ощущает на себе мой взгляд, вскидывает глаза и подмигивает мне. Я подмигиваю в ответ.

И уже совсем поздним вечером отлепляю маячок от машины жены.

А на следующее утро я… снова его устанавливаю.





39




Наблюдать за кем-нибудь так интимно. Люди не знают, что за ними подглядывают, и потому ничего не опасаются, не смущаются, не отгораживаются защитной стенкой и не контролируют свое поведение. И я узнаю, как они ходят, движутся, их характерные жесты и особенности мимики. Иногда я даже могу угадать, что они сделают в следующий момент.

Использование маячка – это совсем другое дело. Ведь я наблюдаю за Миллисент. Я слежу за синей точкой на карте.

Мобильное приложение оповещает меня о том, где она находится – адрес, широту и долготу. Мне становится известно, как долго она простояла на том или ином месте, с какой скоростью она едет, где паркуется. Приложение выдает мне схему и графики, отображающие, сколько времени жена провела в дороге, ее среднюю скорость передвижения и среднее время каждой стоянки. Я пытаюсь представить себе Миллисент за рулем, одетую в деловой костюм и, возможно, разговаривающую по телефону или слушающую музыку. Интересно – делает ли она что-нибудь, о чем я не знаю? Может быть, она поет, когда остается одна. Или разговаривает сама с собой. Я никогда не замечал такого за ней. Но она должна делать что-то в подобном духе. Все люди делают, когда они одни.

В первый день Миллисент высаживает детей у школы и направляется в свой офис. Она работает на агентство недвижимости, но не сидит постоянно за рабочим столом. Затем Миллисент едет в Ларк-Секл, по жилому адресу в Хидден-Оукс. Следующие восемь или девять часов она объезжает одиннадцать домов; все они продаются. Я проверяю это. Наконец, жена забирает детей из школы, заезжает в магазин и возвращается домой.

Удивление я испытываю, когда она останавливается на ланч. Вместо того чтобы взять салат, сэндвич или даже что-нибудь из фастфуда, Миллисент заезжает в кафе-мороженое.

Остаток дня я гадаю, что она там заказала – мороженое или кофе?

На ужин у нас жареная индюшка с чоризо и картофелем. Рори замалчивает свою оценку за контрольную по истории, рассказывая впечатляющую историю про мальчика, которого застали курящим, но который успел убежать, прежде чем его опознали. Дженна тоже слышала похожую историю, но приятельница ее подруги сказала, что мальчик убежал не потому, что курил, а потому что был сыном проректора.

– Дудки! – говорит Рори. – Я слышал, что это был Чед.

Дженна задирает нос:


– Он – придурок!

– Чед Аллисон? – переспрашивает Миллисент. – Я продала для Аллисонов дом.

– Нет. Чед Мэдиган.

– У вас в школе два Чеда? – любопытствует Миллисент.

– Три, – отвечает Дженна.

В разговоре наступает затишье. Я размышляю над изобилием Чедов и попутно кидаю взгляд на тарелку Миллисент. На ней лежит толстый кусок индюшки, ложка чоризо и крошечная картофелина. Для жены это нормальная порция на ужин. На десерт у нас фрукты и имбирное печенье. Никакого мороженого.

Внезапно я поражаюсь привычкам в питании своей жены. Интересно, ее ланч всегда предопределяет, что мы будем есть на ужин или десерт?

На следующий день я снова наблюдаю за синей точкой.

Миллисент отвозит детей в школу, но забираю их оттуда я. А жена в это время находится в доме в коттеджном поселке Уиллоу-Парк. Сегодня она также заезжает в офис, но на ланч не останавливается. Она по-прежнему остается в пределах небольшого радиуса, кружа в основном по тем районам, в которых продает дома.

В отличие от Миллисент, полиция расширяет свою зону поисков. Ночью, когда жена засыпает, я просматриваю в телефоне новости. Я делаю это в ванной, потому что, пойди я в гараж, мой сын подумает, что я опять изменяю его матери.

Джош теперь начинает свои репортажи с количества дней, миновавших с исчезновения Наоми. Он называет это «Отсчетом». С той пятницы, 13-го, прошло уже двадцать два дня. И Джош до сих пор объезжает с полицией заброшенные дома, сараи и бункеры. Эксперт говорит, что это бесполезно. Потому что Оуэн тоже смотрит новости и, значит, он не будет держать Наоми в заброшенном здании, сарае или бункере. Тем более что женщину можно прятать где угодно. В гостиничном номере, в складском контейнере. В уборной.

Репортаж длится всего несколько минут. Раньше он занимал половину новостного выпуска. Но интерес к этой истории начинает угасать – ведь ничего нового не происходит, и Наоми – больше не хорошая, добрая девушка. Она – испорченная, развратная девица. Свидетельств тому масса.

А я загипнотизирован синей точкой. За все годы нашего брака я никогда не интересовался тем, сколько времени требуется Миллисент на показ жилья, сколько домов в день она осматривает или сколько времени уходит у нее на ланч. Теперь, когда я слежу за ней, все это меня сильно интригует.

Я проверяю приложение при каждом удобном случае. До и после уроков тенниса, сидя в машине, находясь в клубе или запершись в своей комнате. Никаких намеков на Наоми. Миллисент не наведывается в странные здания или заброшенные строения. Все дома, которые она посещает, выставлены на продажу. Она заезжает в магазины, в школу, в банк для совершения заключительных сделок. По прошествии четырех дней я озадачиваюсь: а может, Наоми уже мертва?

От этой мысли мне становится тревожно. Но, с другой стороны, это, пожалуй, – лучший вариант.

Если Наоми умерла и не будет найдена, история с Оуэном рано или поздно заглохнет.

А стоит Оуэну исчезнуть из новостных репортажей, и он больше никогда не вернется.

Только вот Триста не воскреснет. Но с этим уже ничего не поделаешь. Зато Дженна перестанет бояться. Она больше не будет думать об Оуэне Оливере.

А потом, через год, об Оуэне вспомнят репортеры. Годовщину истории отметят документальными фильмами, специальными новостными выпусками и драматичными роликами, воссоздающими вероятный сценарий происшедшего. Но ничего нового с экранов телевизоров нам не сообщат. Мы услышим о Наоми от ее мужчин с искаженными голосами.

А затем Оуэн канет в Лету. И Наоми вместе с ним.

Дженна будет уже на год старше, ее начнут интересовать мальчики. Ее волосы отрастут, и она не станет больше прятать под матрасом нож.

С течением дней я начинаю укрепляться в своем предположении: Наоми мертва, и Миллисент не посещает ее и не пытает. У полиции до сих пор ничего нет. И все, что мы с женой сделали, со временем – когда все позабудут про эту историю – поблекнет и в нашей памяти.

Я уже с улыбкой наблюдаю за синей точкой. Миллисент возвращается после обеда домой, высаживает детей, а потом снова куда-то уезжает. Она останавливается у кофейни, и я знаю, что она закажет латте с ванилью.

Я настолько увлечен слежкой за синей точкой, что пропускаю специальный выпуск новостей. А в нем какая-то женщина утверждает, что на нее напал Оуэн Оливер Рили.





40




Впервые я слышу об этой женщине в супермаркете. Телеэкран вмонтирован над автоматом с содовой, он виден всем посетителям магазина и даже отражается в зеркалах безопасности. Но я не обращаю на него внимания, пока в кадре не появляется Джош. Он говорит, что встретился с женщиной, которая утверждает, будто на нее напал Оуэн Оливер Рили.

Она не согласилась дать интервью телерепортерам, даже с искаженным голосом. Пока что в их распоряжении имеется лишь копия ее заявления в полицию. На экране появляется текст, и женский голос за кадром зачитывает его:

«Во вторник ночью я стала последней жертвой Оуэна Оливера Рили. Но Божьей милостью я убежала от него. Я – парикмахерша. После работы мы все пошли в бар через дорогу. Потом я оказалась в баре на Мерсер-Роуд, но решила не засиживаться там, а пойти домой, потому что на следующий день мне нужно было выходить на работу. Дело было около одиннадцати вечера. Я это помню, потому что кто-то назвал это время, и я подумала, что лучше пойти домой. И ушла из бара. А припарковалась я на заднем дворе. Там не было темно, потому что горели фонари и луна светила очень ярко. Наверное, было полнолуние, я не проверяла. В общем, было достаточно светло, чтобы я могла сама найти дорогу. Об Оуэне я даже не думала. Мне и в голову не приходило думать о нем.

Я была в паре шагов от своей машины, когда ощутила рывок. Как будто моя сумка за что-то зацепилась лямкой. Рывок был слабым, я не испугалась. Я просто остановилась и потянула сумку. Ее действительно что-то держало. Тогда я обернулась.

Он стоял позади меня, сжимая в руке лямку моей сумки. Вот что ее держало. Рука Оуэна.

Я уверена, что это был он, хотя его кепка была надвинута так низко, что закрывала почти половину лица. Я до сих пор вижу перед глазами его рот. Его улыбку. Ее сейчас узнает каждый – во всех новостях показывали тот старый снимок с его ухмыляющейся рожей. Вот так я и догадалась, что это был именно Оуэн. Я выпустила сумку и дала деру.

Но далеко я не убежала. Оуэн меня схватил. Именно тогда я получила все эти царапины, стараясь вырваться из его цепких лап. Но мне это не удалось, потому что он оказался очень сильным. И каждый раз, когда я пыталась двигаться, он только сильнее сжимал свою хватку.

Я осталась жива только благодаря своему телефону. Мне позвонил брат, я это поняла по звонку. Я персонализировала все входящие вызовы, потому что хочу знать, кто мне звонит, понимаете? Так вот, вызов от брата звучит как взрыв, потому что он у меня такой – большой взрыв. В его жизни всегда что-нибудь случается, и тогда он звонит мне. Но я больше не хочу его за это винить. Ведь из-за его взрывной жизни и этого звонка я все еще жива. Звук взрыва был такой громкий, что Оуэн подпрыгнул и обернулся. Думаю, он и в самом деле подумал, будто что-то взорвалось.

Я рванулась и побежала прямиком назад в бар. А он за мной не побежал. Не думаю, что он понял, что никакого взрыва не было. Возможно, он до сих пор думает, что что-то взорвалось».